***
Все случилось, когда она переступила порог квартиры и закрыла за собой дверь. Удар по щеке вывел Кьеко из состояния принятия произошедшего и осознания счастья от того, что она существует, и мир вокруг нее так хорош, и вновь напомнил о реальности. ― Как ты могла взять мои вещи без разрешения? ― Хо не кричала, наоборот шипела, словно боясь, что ее кто услышит. ― Ты не имела права брать их. ― Их — это кого?! ― с недоумением и шоком воскликнула Кьеко. Эти чувства были так сильны, что они сковали ее не хуже смирительной рубашки. От страха перед тем, что последует дальше после такого поведения, она совершено забыла «клятвы» данные себе в больнице. Например, ту, что она будет себя защищать и говорить матери то, что думает. Иначе эта проклятая иномирянка не опять уличит ее в слабости и беспомощности. Зато вспомнила «домашние правила», одно, из которых гласило не повышать голоса и не кричать от боли и слез, чтобы её не услышали соседи. Оно очень рациональное, ведь если в доме будут слышны крики, что о них подумают? Последовал еще один удар по другой щеке. От страха у Кьеко подкосились ноги, она присела на пол. Опершись на дверь, она закрыла голову руками. ― Замолчи, ты беспокоишь соседей. Как ты могла взять мои туфли? ― шипела мать, нанося удары по рукам и голове. ― Но мои… Мои старые… Они… Больше… Не… Подходят… Мне…― Кьеко разрыдалась, не сдерживаясь. Ей было не только больно, но и обидно. Она так и знала, что за этот плохой поступок ее будут ругать и бить, но она все равно подалась на уговоры этой идиотки Виктории. Ей до ужаса хотелось сказать, что она не виновата. Но от страха Кьеко забыла еще об одной вещи. В своем теле она была не одна, и этот кто-то не вмешивался в конфликт из-за шока от происходящего, а затем от непонимания как действовать в этой ситуации.***
Виктория не знала, как реагировать на разворачивающийся абсурд. Эта та Кьеко, что вчера угрожала карами Хо, угрожала высказать все накипевшее, несмотря на неадекватность таких действий и возможные последствия? Та, что огрызалась персоналу? Та, что на протяжении всего ее пребывания в этом мире ненавидела ее и не боялась об этом говорить? И… Эта та Канеки Хо, которая пожертвовала всем ради спасения нелюбимой дочери? Та, что залезла в долги ради нее? Лишилось квартиры оставшуюся от мужа, и обрекла себя и любимого ребенка на скитание по съёмному жилью? При том, что результат врачи обещали вполне определённый — беспомощный овощ на всю жизнь и бесконечные счета за содержание? Эту ли женщину описывал Кен в своих воспоминаниях? Что происходит?! Это было недоумение, вызванное вовсе не совпадением канона и реальности, в которую попала Виктория. Это было чем-то странным — её всегда неприятно удивляло доверие «канону» других бумажных попаданцев. Это были недоумение и ужас от непонимания, возможно, опасной ситуации и нахождении в одном помещении с неадекватным человеком, поведение которого сложно предсказать. Но после пришла злость. На обеих. И она решила все. Попытка проанализировать ситуацию, привела к ярости и ясности. В памяти возникли не самые счастливые и приятные воспоминания о жизни Виктории. Те воспоминания, которые она похоронила, чтобы жить дальше без бесполезных обид, саможаления и самокопания. Она знала, каково это — когда на тебя с порога нападают за ерунду, и вспомнила свою ненависть к матери, когда та себя так вела. Но вот сжаться и заплакать сразу с начала конфликта, даже не попытавшись себя защитить? Не показав противнику, что скандал с тобой того не стоит? Никогда. Она не позволяла себе такой слабости. Тем более, взять туфли была не инициатива Кьеко. Это она убедила хозяйку тела взять их. А значит… Значит… Возможно, что после всего, Кьеко будет ее ненавидеть наравне с этой неадекватной… Будет проклинать и говорить ей все неприятные и, наверное, правдивые вещи, о которых Виктория старалась не думать. Но это неважно. Это будет потом. Виктория должна хоть что то сделать. Она уже испортила ситуацию и может сделать ее хуже, если будет действовать неправильно. Виктория подавила желание ударить Хо в ответ, руководствуясь своим прошлым опытом. Это было сложно. Чужая неадекватная женщина, совершающая поступки противоречащие друг другу, избивает только что вышедшую из больницы дочь, которая чудом не осталась калекой. Виктория ненавидит подобное. Но… Подобное вызывает ясность. Похожую на ту ясность, что у нее была от осознания и принятия положения. Но направленная не на покой в себе, а на борьбу против агрессора. Хорошее чувство, поэтому… Виктория отстраняет Кьеко от управления. И сама чувствует удары по голове. И сама ощущает ужас перед взрослым. И сама становится ребенком, которого заслужено, лупит родитель. И сама… Поэтому вспоминает… Понимает… Ясно осознает, что… От удара нужно защищаться. Хо не ее мать. Ее нынешнее тело взрослой девушки. А это значит… Нужно бороться. Преодолевая боль и страх, она распрямляется и злобно смотрит на обидчицу и получает на это удар по щеке. Она уже собирается ответить, но вспоминает свой старый опыт. В глазах полиции то, что если ты ударишь в ответ, то ты станешь участником драки, а не жертвой избиения. И вместо драки с Хо, Виктория резко встает и отталкивает от себя женщину. Затем разворачивается, открывает дверь и выскакивает на улицу. И бежит по коридору, куда подальше. Она не может защитить Кьеко словами, или делом, так что бы ни сделать сейчас ситуацию еще хуже. Но она может сбежать.***
Она бежала — растрёпанная, босиком, под удивлённые взгляды соседей и прохожих. Адреналин кипел в крови, но понимание, что бежать ей некуда, остановила ее у соседнего дома. Да и плохая физическая форма вкупе с ожирением тоже помогли. Там она, дрожа от слез, переживаний и разрушающегося адреналина, оперлась о стену, пытаясь отдышатся. Виктория ждала, когда Кьеко начнет на нее кричать, пускай и мысленно, но этого не происходило. Кажется, хозяйка тела была поглощена своей истерикой и потому молчала. Состояние Виктории было не лучше, хотя та понимала, что рассуждать трезво она не может, а придумать что-то нужно до того как Кьеко начнет на нее орать. Виктория не хотела беспомощно блеять. Даже за свой собственный проступок. Даже перед человеком, который действительно пострадал из-за ее действий. Но в голову ничего не лезло. Отлично. Просто замечательно. Она снова оказалась в подобной ситуации. В ситуации, где она максимум, что может это принести бесполезные извинения. А после разгребать свои же косяки под ненавидящие и осуждающие взгляды от пострадавших людей. От этих мыслей наворачивались слезы, и начинала болеть голова. Лицо начало подергивать болезненной судорогой. Проплакавшись, она начала замечать взгляды прохожих. До нее начала доходить нелепость ее внешнего вида. Да и всей ситуации в целом тоже. Сев на скамейку, Виктория попыталась начать философски размышлять, а зачем ей весь этот геморрой. Мысли о суициде на этот раз были не то что бы не привлекательными, а просто не рассматривались как рабочий вариант. Но из вменяемых вариантов был только он и еще один, не менее веселый. И чтобы принять необходимость реализации именно его, требовалось хотя бы перебрать другие варианты. Да и нужно было время, чтобы остыть. Она перебирала многие пути решения проблемы, но все они рушились о тот факт, что Виктория не знала, как их реализовать и не могла полностью просчитать риски подобных действий. Все что ей оставалось — сидеть на скамейке и, под косые взгляды прохожих, тереть друг о друга грязные, замерзшие ноги, ведя самоуничижительный монолог. «Я, блять, чертова… Попаданка. Не знаю ничего об этом мире. Весь мой кругозор состоит из телевизора, да общения с соседками. Офигеть, как много, чтобы быть полноценным, самостоятельным человеком. Этого явно мало что бы кардинально менять свою…» ― Виктория одернула себя. ― «Жизнь Кьеко». Настроение упало еще ниже. Тело начало знобить то ли от вечерней прохлады, то ли от последствий сильного нервного возбуждения. Может, от всего вместе. «А в этом есть смысл. Это не моя жизнь и не мое тело. Какое право я имею принимать подобные решения за Кьеко? Одно решение я уже приняла, и что теперь? Может, после такого, ее еще один инсульт разобьет… Блин, нужно же принимать лекарства… Придется идти обратно хотя бы ради них. Как не крути, но, похоже, я снова в абъюзивных отношениях. Пускай и в самой невероятной форме. Выводы, конечно, делать рано… Но можно было раньше догадаться, что так будет. Нужно было присмотрится к Кьеко, к ее поведению и словам. А не списывать на то, что у нее синдром жертвы и она значительно преувеличивает проблему. И ведь самое смешное, даже не ясно, хорошая ли идея просить прощения у Кьеко или нет. Тут дело не в гордости. Хотя, может, и немного в ней. Но как показать Кьеко, что мне действительно стыдно и при этом не дать ей скатиться в самопожалейку? Никак. Но я извинюсь. Так надо. Да, это плохо сейчас, но это важно для перспективы. Хех… Мне придется снова выбирается из ж… неприятностей. Вот только старт еще хуже, чем в моей жизни. Блин. Каким же я была счастливым человеком…» Виктория сжала в кулаках край юбки. На глазах вновь выступили слезы. «Я имела здоровое тело. Красивое. Мне нравилось. И психику покрепче. И мир, в котором я понимала хоть что то и свое место в нем. А здесь… Я просто все порчу из-за ерунды… Нет. Нужно взять себя в руки. Самопожалейка не исправит ситуацию. Нужно думать, как выбраться из этой ситуации. Нужно идти обратно домой. К Хо. Мерзко. Но она содержит Кьеко. И у нее она живет. «Но Кьеко… Блин… Как ей объяснить что нужно идти назад? Что ни у меня, ни у нее нет друзей, которые помогут. Родственники — только тетя, не самый лучший вариант, но она живет слишком далеко, что бы попытается добраться до нее без обуви. В полицию или еще, куда смысла обращается, нет — слишком незначительный повод. Что же сказать? Блин…» Монолог прервала Кьеко. «Виктория. Пусти меня на свое место». Иномирянка удивилась, но подчинилась. Она была уверена, что не даст совершить Кьеко какую-либо глупость со своим телом. Пускай она сама фантазирует-планирует, но это не значит, что это верный вариант решения проблем. Все-таки Виктория должна хоть иногда проявлять ответственность. А не только жалеть себя. Кьеко, заняв главенствующую роль, пошла в сторону дома матери. Она была пряма и сосредоточена. Виктория побоялась задавать вопросы. «Виктория. Подстрахуешь меня если что?» «Эээ… Да, Кьеко конечно… В общении с Хо?» «Да».***
Та история кончилась тем, что Хо просто сделала вид, что ничего не было, и продолжила нарезать овощи. Чтобы посмотреть, кто пришёл, из жилой комнаты выглянул Кен. Кьеко же… повела себя достойно. Учитывая все произошедшее. Спокойно, даже уверено прошла мимо матери в комнату, вспугнув, словно воробья, брата, взяла сумку и грубо вытряхнула оттуда содержимое. Из получившегося беспорядка она выбрала необходимые лекарства и вещи для переодевания. И так же уверено, но явно раздражено, под косые взгляды родных пошла в ванну. Там она приняла лекарства и привела себя в порядок. А затем села на пол ванной. Кажется, выходить к родственникам она совсем не хотела и о чем-то напряженно думала. Она не могла читать мысли, но она могла наблюдать за реакциями тела и его движениями. Кьеко думала о чем то, что заставляло ее сжимать кулаки и челюсти, мять одежду на себе, а потом, словно желая яростно выскочить на ноги, успокаиваться и просто сидеть, расслабившись, положив голову на край ванной. Виктория вела себя тихо. По крайней мере, она надеялась, что не мешает Кьеко. «Виктория, ты… Ты все правильно сделала…» ― это звучало как трудное признание. ― «Если подобное… Если я… Я окажусь в подобной ситуации… И поведу себя как тогда… Сделай так же… Если подобное повторится, сделай так же. Хорошо?» «Д-да», ― ответила Виктория, хотя совершенно не имела уверенности, что в следующий раз все будет так же четко, и в следующий раз Кьёко одобрит подобное. «Я… Это от неожиданности… Я испугалась…» ― и тут Кьеко словно сдулась и тихо заплакала. ― «Я всегда обещаю себе, что этого больше не повторится… А получается…» «Твоя мать всегда такая?» «Иногда она такая. Когда у нее плохое настроение или я сделаю что-то не так. Но иногда она хорошая. Даже слишком. До омерзения. И знаешь, все ей верят. Что она хорошая и что она не делает так. Тетя об этом знает, но ей тоже никто не верит». Виктория не знала, что сказать или как утешить. Она могла сказать очевидную фразу — истинность, которой не могла гарантировать — но не стала. Ей почему-то никогда не помогали эти слова: «Все будет хорошо». В чужих устах звучало насквозь фальшиво и неестественно, а в своих еще хуже. Поэтому Виктория просто посоветовала: «Давай ты приляжешь и немного вздремнешь. А потом что-нибудь, почитаем в ванной. Я видела интересные книги в коробках. Знаешь, я всегда хотела почитать Достоевского…» «Виктория, помолчи, пожалуйста». «Хорошо». Кьеко запрокинула голову на бортик ванны, закрыв глаза. Посидев в таком положении до тех пор, пока не затечёт шея. Затем она пошла за Достоевским.***
И Виктория была бы рада, если бы произошедшее было единичным случаем. Да и Кьеко тоже. Но это было не единственным случаем. В CCG они тогда не поехали. Виктория позвонила еще раз врачу и уточнила размер физических нагрузок для тела. «Физические нагрузки не рекомендуются, до тех пор, пока не будет уточнен точный диагноз. Старайтесь вести здоровый образ жизни. До свидания». Тогда Кьеко заметила, что начинает сомневается в компетенции их лечащего врача — выдавить из чего что-то четкое и однозначное было крайне сложно. Виктория согласилась, но виду не подала. Виктории, как и Кьеко, начинало казаться, что Хо поимели на деньги какие-то шарлатаны. Просить денег на сдачу анализа на дифференцирование RC-клеток и дальнейшее лечение у Хо было не то что бы неразумно, но скорее эмоционально слабо возможно для Кьеко. А делать это вместо нее Виктория считала крайне плохой идеей. Поэтому, на следующий день она пошла гулять по городу с определённой целью — искать работу. Надев те самые туфли. И, то ли она все-таки имела какой-то Мери Сьюшный запас удачи, то ли убюдок автор сжалился, то ли посудомойки и прочий кухонный персонал всегда востребован. Это не важно. Остается лишь факт, что на следующий день у Виктории была работа и четкий план действий — накопить на поездку в CCG, анализы и прочее лечение. А вот Кьеко… У нее была возможность беспрепятственно и без вмешательства общаться с родственниками. От чего девушка была в «диком восторге». То, что она их по-своему любила и жалела, не значило, что она их не ненавидела, и они ее не бесили. Каждый разговор был подобен пытке. Хо постоянно предъявляла к Кьеко противоречивые требования. Ее то обвиняли в безделье, то спрашивали, почему она себя не бережет, когда, например, она готовила или занималась уборкой. И ее все время обвиняли в недостаточной благодарности и любви к семье, ведь Кьеко куда-то уходила все время под вечер. Кьеко была не намерена рассказывать о наличии работы.***
Отчитавшись о проделанной работе в качестве промоутера и получив свою «мелочь на карманные расходы», Виктория отправилась домой. Вечер ей, в принципе, нравился, и настроение было хорошее. Но в груди было давящее ощущение из-за того, что скоро опять меняться местами. «Хватит ныть… у меня еще вечерняя растяжка впереди, и очередь умывается сегодня тоже моя», ― одернула она себя. Но ощущение не унималось. Казалось, что будет, что то нехорошее. Мысли крутились о том, чего же ждать на этот раз. По логике выходило, что проблема будет в семейном ужине. Но это традиционная ежевечерняя проблема. «Чего я себя накручиваю? Кьеко справляется, и в этот раз справится. Ну, будет какая-нибудь неприятность, и что? Девочка справится».***
Кьеко открыла дверь квартиры, чтобы вдохнуть тошнотворный запах жареных котлет. «Только не они… Черт, опять бургеры… Однажды я убью Кена». ― Я дома!.. ― уныло и тихо поприветствовала домочадцев Кьеко, пытаясь убрать с лица мимику отвращения. Хо и Кен уже сидели за столом. Мальчик сидел спиной к входу и не заметил сестру. Он весело щебетал что-то, жуя любимое блюдо, матери и совершенно не заметил, как у той сползла искренняя улыбка с губ при виде Кьеко. Но женщина тут же нацепила другую улыбку — натужную и кривую. ― Кьеко, ты припозднилась с прогулки. Больше так не делай. ― Да, Хо, ― ответила Кьеко с унынием, когда раздевалась. Назвать Хо матерью был верный путь к скандалу и звездюлям. Виктория тоже считала, что в этом случае психу лучше подыграть. ― У нас есть, что то… Что у нас на ужин? ― с надеждой спросила девушка. ― У нас сегодня ужин в стиле американо. Так что гамбургеры, жареная картошка и салат… «Бли-и-и-ин, все жирное». Тяжело вздохнув, Кьеко помыла руки, села за стол и принялась за салат. После работы тело требовало более серьезное топливо, но… Как же отвратительно пахло жареное мясо. Девушка не знала, с чем связано подобное, но с мясом и его приготовлением все явно хорошо — Хо и Кен ели с аппетитом. ― Кьеко, завтра сходи к нашей соседке, помоги вытащить мебель. ― Сколько заплатят? ― не подумав, ответила Кьеко, уйдя в мысли об омерзительности жареных котлет и, вместо активного удовлетворения потребности, лениво ковыряясь в еде. Кьеко уже привыкла к мысли, что за бесплатный труд ей вынесет мозг Виктория. Иномирянка не отличалась великодушием в плане бесплатной работы. ― Что? Как ты можешь так говорить… Аяне такая милая женщина, а ты все равно ничем не занята. ― Занята, ― Коротко бросила напрягшаяся Кьеко. Она уже поняла, что допустила ошибку и поняла, к чему все идет. Но встать и уйти из-за стола на улицу сейчас казалось ей нелепым. Поэтому она стала активнее поглощать еду. Это позволяло не отвечать сразу, и она бы не сильно голодала во время внеочередной прогулки. ― Кьеко, не говори глупостей, чем ты можешь быть занята? Ты целыми днями гуляешь, может выделить вечер на помощь кому-то? «Что за?!» ― не выдержала Виктория, наблюдая как Кен медленно выплевывает пережёванный гамбургер, а затем его снова забирает себе в рот пальцами. ― «Кьеко, скажи что-то этому мелкому говнюку!» ― Завтра я буду на р… меня позвали погулять друзья, ― выкрутилась Кьеко. ― Я гуляю с друзьями завтра. Все уже уговорено. ― Кьеко, какие у тебя могут быть друзья? ― с удивлено распахнутыми глазами и легкой улыбкой спросила Хо смотря на Кьеко. «Женщина ты лучше посмотри, что твой сын творит», ― Виктория с трудом сдерживалась и не вслушивалась в разговор матери и дочери. ― Что?! ― вспыхнула Кьеко, ей было вообще не до Виктории и не до Кена. «Да она издевается?!» Эмоции у обоих кипели, усиливая друг друга. ― У тебя никогда не было друзей, почему они появились сейчас, когда нужно помочь хорошему человеку? ― Ч… Чт… То?! ― у Кьеко начались лицевые судороги. ― У тебя всегда появляются какие-то друзья, как только нужно помочь по дому, ― удивлено, но все же спокойно и с улыбкой продолжила Хо. ― Не путай меня с собой! У меня есть друзья! ― вскричала девушка со слезами на глазах. И швырнув палочки, встала изо стола. ― Куда ты?! ― с заботой в голосе, в которою невозможно поверить спросила Хо. ― Что за… ― наконец женщина увидела, чем занят ее сын. ― Г-гулять, ― заикаясь, отрезала Кьеко, одевая тонкую куртку с капюшоном. «К черту… К черту… К черту…» ― думала она, яростно хлопнув дверью. На улице было так же — серо, моросил мелкий дождь. Прохладно, но не холодно. Хорошая погода. Виктории нравилась, она хотела погулять, но не решилась просить, да и есть хотелось сильно. Кинув таблетку в рот, Кьеко накинула поглубже капюшон и одела медицинскую маску, девушка попыталась скрыть судороги от прохожих. «Друзей у меня нет, а у нее они есть. У меня бы тоже были бы друзья, если бы не Виктория… Стоп, до Виктории у меня тоже не было друзей… Вот идиотизм…» ― мысль о правоте матери резанула Кьеко, словно нож по груди. Но настроение вышло из истерического-самопожалетельного пике и стало ровно-мрачным. Думать и анализировать случившееся не хотелось. Словно все мысли уже обдуманы и, кажется, что тратить на это силы нерационально, точно так же, как и жевать жевательную резинку из-под парты. Поэтому, засунув руки в карманы, Кьеко задумалась, на что ей потратить ближайшие часы. Сначала пойти в кафе или в магазин купить, что-нибудь поесть, а затем… Затем бесцельно гулять, и злиться на жизнь. Ничего дельного в голову не лезло, зато «жеваные» мысли были. «Чем заняться? Ноги уже болят ходить. Книжку я не взяла». «Кьеко… А давай сходим в Манга-кофе? Только посмотреть». Виктория, до этого ведшая себя тихо, активировалась. Кьеко «послушала» ее мысли и подумала про себя: «Понятно. Пытаешься отвлечь меня от дурных мыслей… Черт…» ― хозяйка тела ухмыльнулась. ― «Какая же я жалкая…» И продолжила уже для иномирянки: «Давай. Я тоже никогда не была в таком месте. Будет экскурсия. Только давай тогда там еще и посидим?» Виктория задумалась и, усмирив внутреннюю жабку, ответила. «Только немного, у нас все впритык». «Да, действительно». «Какая же сумасшедшая дура, спрашиваю деньги у воображаемого друга. Который, эти деньги и заработал и спускаю ее деньги на ерунду», ― подмела нелепость ситуации Кьеко, улыбнувшись пасмурному вечеру.***
В Манга-кофе было странно, но тепло и по-своему уютно. Им понравилось. Был автомат с едой и напитками, за отдельную плату имелся душ. И цена по сравнению с гостиницами была вполне приемлемой. Виктория уже поставила себе памятку «хороший вариант на крайний случай». ― Ваша — пятая кабинка. Приятно провести время, ― симпатичный юноша администратор улыбнулся ей. ― Э-э-э, спасибо, ― кивнула Кьеко. Лишь усевшись в кресло, в кабинке она поняла, что чувствует какую-то странность. Почему Виктория одновременно радуется и при этом напугана? «Молодец… Сколько времени она провела, не общаясь ни с кем, кроме меня и семьи?.. А что, если она захочет больше времени «снаружи»? На что можно будет сослаться?..» Кьеко закатила глаза, покачала головой и отхлебнула суп из картонного стакана. «Вот тварина…» ― свысока и с презрением, но уже без ненависти и непонимания. Впрочем, настоящего гнева у нее не было, была лишь мрачная пустота с прожилками радости. Она пошла на принцип. Она смогла переступить через себя и ничего не запороть. Она не запорола общение с «внешним миром». И все прошло естественно, как по маслу. Это вкус победы. Зайдя в кабинку, Кьеко поставила стакан на стол и сняла влажную куртку, чтобы повесить ее на спинку игрового кресла. Но, заметив вешалку, отметила что Манга-кафе ей нравится все больше и больше. Тяжело рухнув в кресло, у нее возник вопрос: а что делать дальше? В этом вашем интернете? Просто ей, как человеку, привыкшему к ограничению библиотек и телевиденья, сложно справится с мыслью «всемогущества» и «вседозволенности». Может послушать музыку? А какую? Может фильм? А какой? Книгу? Не, тут времени не хватит. А что если… Да не это глупо… «Кьеко, а можно я что-нибудь, посмотрю?» «Почему бы и нет?» Уступив место управления телом, Кьеко наблюдала, как Виктория вышла в интернет и стала что-то сосредоточенно искать. Этим что-то оказалась информация о поездке в Россию. «Предсказуемо», ― свысока отметила Кьеко. Виктория очень скучала по своей старой жизни, по родным и близким. Но в ее ситуации они были совершенно не достижимы, поэтому та начала хотеть хотя бы прикоснутся к чему-то знакомому или на него похожему. Хотя даже сама иномирянка понимала, что Россия из ее прошлого не равна России здесь. Это разные страны, просто очень похожие. Как страны СНГ. Но это было единственным, чего Виктория могла желать искренне из того, чего она могла достичь. А достичь она могла лишь иллюзию родины, в которую можно приехать. Иллюзия, что основана только на внешнем сходстве. Информация ввела Викторию в уныние. Во-первых, как и ожидалось, поездка в Россию стоит «хороших» денег. Неожиданно. Во-вторых, там сейчас идет то ли гражданская война с политическим каннибализмом, то ли разгул преступности с поеданием живьем всех, кому не нравится официальная власть. Правда, тут Виктория начала про себя оправдывать чужую, по сути, страну в которой она никогда не жила: «ну, японские журналисты могут быть предвзяты по политическим причинам и нужно вникнуть в ситуацию и посмотреть точки зрения всех сторон». Она перешла по ссылке на какой-то русский источник и принялась читать. Это было жутко. Нет, не статья и ее содержимое. А то, как Виктория не могла прочитать предложение. Она пыталась сделать это десять минут, прежде чем испустить крик отчаянья и гнева. Виктория больше не понимала русский язык.