Как тюльпан

Людвиг сел в карету, прижимая к груди пышный букет из двадцати трёх цветов. Брат Байльшмидта же, как вертел свой железный крест в удивительно бледных руках, так и вертит. Людвиг этого не понимал. Как можно получить крест честными заслугами, а потом обращаться с ним, как с игрушкой?! Карета чуть тряслась над кривой тропой, ведущей в город. Дорожка была настолько узкой, что ветви деревьев стучали в окна, а трава заплеталась в колёса. —Ну что, синьор Лепесток? — обращался итальянец к своему коту, заходя в дом. Синьор Лепесток — дворовый кот, которого Феличиано заметил за поеданием цветов в саду, а следом приютил. Лепесток в ответ громко мрякнул и обвился вокруг ноги хозяина. —Хочешь есть? Нет? Лепесток! Мне неприятно, что ты ешь у других, будто у нас нет еды! — возмущался Варгас. Ну, честно говоря, еды и правда особо не было. Разве что банка старой пасты, которую итальянец ест уже год, да почти пустая корзина овощей, принесенных матерью. Без неё пареньку никуда. Весь дом заставлен портретами родителей и брата Варгаса, без них ему попросту страшно. Портреты самые разные: от хмурого брата, жующего помидор, до улыбающегося отца в обнимку с виноградом. Вот, вся твоя семья здесь, и нечего бояться. Варгас всё никак не мог понять: почему он живет один? Дом ведь большой, и места всем хватает. И не просто большой дом, а самый чистый на улице! Всё дело в том, что впечатлительная мать парня, услышав о смерти конюха, заразившегося болезнью коня, за два квартала от них, вычистила дом до блеска и заставила отца построить новый сарай для скота, а старый сжечь, хоть на болезни животных никто не проверял. —Просыпайся, а! — истерично кричал Гилберт, пиная брата, — приехали! —Я не сплю, — досадно проворчал Людвиг, вылезая из кареты. —И вот этот человек хочет, чтоб его воспринимали всерьез! Пауль, ну, ты посмотри! Пауль, их водитель, лишь смущённо кивнул, не собирая себе проблем на душу. А Гилберта уже не остановить. Он будет кричать, использует все выражения, пусть не самые приличные, чтобы о Людвиге и его проблемах знала, минимум, эта площадь. Сам же чиновник стоял за лошадью, сгорая от стыда. —Ты что себе позволяешь?! — тихо прошипел тот. —Воспитываю тебя, «чего»! Смерть родителей дала альбиносу только возможности, статус, и полномочия, одним из которых было воспитание братца. Преодолев желание закидать друг друга камнями, братья добрались до своего поместья. Поместье представляло собой один огромный этаж, чердак, и сад. Любимый сад отца немцев был давно заброшен, и сейчас служил лишь местом выгула собак. Собак у Байльшмидтов было три: овчарка, старый леонбергер, и пушистый вольфшпиц. Три пушистых безмерно любимых солнышка Людвига. —А где мои мальчики? — спросил немец, заходя в сад. Ответом послужил шум собачьего лая, и питомцы моментально оказались у ног хозяина. —Скучали, да? Скучали? — повторял Байльшмидт, теребя пушистый мех собак. Гилберт что-то хмыкнул, потрепал голову овчарки, и направился к своей «собачке». Немудрено, что у такой знатной семьи были различные работники и домохозяйки. Кухарка немцев, Агата, как раз и была той «собачкой». Хоть красотой девушка и не отличалась, ей постоянно приходилось терпеть подкаты Гилберта. Бедная, бедная девушка. За такое и зарплату прибавить не грех. Внутри дом был красив, но сер и бездушен. Он оставлял хорошее впечатление у гостей, но не у жильцов. Что уж там говорить об уюте, когда замерзаешь от одного взгляда на стену. Стены были густо замазаны темно-синей краской, а на них висели портреты бывших владельцев поместья, ну и парочка портретов их старшего сына.

***

Крыша дома почти не освещалась солнцем из-за облаков, несмотря на раннее утро. Как бы не полил дождь и не размыл ту узкую тропинку… Людвиг привык к ранним подъёмам, потому сползти с кровати не составило труда. Быстро приведя себя в порядок, чиновник собрал собак, позавтракал, и получил подзатыльник от Гилберта. —Куда собрался?! —Ты спишь в такую рань! —Как мне спать, когда ты на людях в мятой рубашке?! Чиновник он… Дай сюда, — альбинос поправлял воротник младшего брата, опять ворча что-то. Если уж быть отцом, то не только поднимать «сыночку» на смех в людных местах, так? Военачальник чертовски любил своего братца, правда. Особенно когда напивался. —Я пойду, — фыркнул чиновник, сгребая собак в охапку. —Уж не заблудись, — хлопнул его по плечу прусс.