With you infinity

Вся соль была в том, что они заехали в какие-то лютые гавайские ебеня. Это была то ли деревня, то ли горное поселение, Тэхену на самом-то деле было до звездочки. Пусть там хоть альпаки жили или овцебыки паслись, ему бы забухаться. Причём так глобально, чтобы потом на срущем радугой единороге сигануть через атмосферу. И совершенно без навязчивой мысли о том, что Хосок его в жопу выебать не захотел. Эйфория. Ебеня оказались не такими уж и ебенями, а довольно приличным селом-деревенькой с живописными видами (ради которых они тут и околотились) в население около тысячи человек. И, вот удача, никто из этой золотой тысячи в душе не ебал, кто такие битиэс. Совпадение? Тэхену было насрать. Первое, что он решил допустить через кран фильтрации всякого дерьма в своей голове - это радостный вопль Юнги о том, что тут есть «клуб» и они сто процентов пойдут бухать. Больше для счастья Тэхену было ничего и не надо. Ну, может ещё так, чтобы Хосок ему тогда не повертел пальцем у виска, а взял и выебал, но это такие старые и неинтересные истории, что Тэхен кладёт хуй. А потом он кладёт хуй ещё раз, когда добреньким вечерком семеро из ларца прутся в сарайчик а-ля клуб сельской местности. Пока менеджер остаётся при них, Намджун организовывает по пите пива каждому, чтобы цивилизованно посидеть без повторения Дубаев. Никто не помнил, что было в Дубае, но по рассказам ой как весело и незабываемо. Менеджер, как послушный мальчик, спивается и даёт храпака после второго стакана пивца. Намджун хорошенько позаботился о том, чтобы пивцо первоклассно смешалось с несколькими капельками ОЧЕНЬ ядреной гавайской настойки, которую бармен в сельском клубе расхвалил как дар богов. И ощущение такое, что работала настоечка исправно. - Только настойку на голом спирту не берите, - кричит Джун вдогонку разбегающимся (если можно разбежаться по квадратной площади 4х4) детям, - вырубает с одной стопки. Сам он идёт закидываться каким-то не очень абсентом. Тэхен берет голубую лагуну, косит взгляд на ржущих Хосока с Юнги, затем Мамбу-Карамбу, и что там ему гаваец руками всплескивал - не понятно. Опять находит Хосока, который за раз заглатывает на скорость, опять же с Юнги, пять стопок с чём-то белым на дне. Скрипит зубами, посылая урода мысленно нахуй. И, начинается самое веселое, потому что бабы в лифчиках из кокосов и юбками типо пальмовые листы с бамбуком выходят на сцену. Дэнсинг. Сельская дискотека. - Настойки мне дай, блять! - кричит Тэхен сквозь орущую музыку, на пальцах пытаясь объяснить бармену, что же ему всё-таки нужно. Мужик понимает с раза десятого, наливает добренько, не пожалев дара богов. Тэхен за один глотает и думает, что сейчас умрет, потому что горло будто пираньи выгрызают. А потом все сменяется несколькими особенно яркими картинками. Вот секундой Тэхен трется жопой об Чимина, который расстегивает рубашку почти до основания и в зубах зажат зонтик из цветастого, капец сладкого слабенького коктейля. Чимин ест какое-то мясо на ошпаренных шампурах, а Тэхен у него как тигр добычу прямо из зубов выдирает. Сбегает. Вот Сокджин фоткается за сто баксов с обезьянкой, одетой под гавайскую проститутку, а потом она выдирает его перстень за десять тысяч и несётся к пальме. Джин кидается в неё кокосами и орет «сука, обезьяна украла мой палец с камнем», Тэхен лезет на ствол и пытается поймать, но это мир кружится вокруг его головы, а не он на дерево лезет. Приходит Намджун. Обычный Намджун - просто страшно. Бухой в стельку так себе абсентом Намджун – страшно, помноженное на десять, но всем насрать. Деревенские несут по его объяснениям лестницу, похоже, что из бамбука. Намджун лезет на дерево, а потом как факт констатирует - обезьяны тут нихуя нет. Обезьяны в принципе нет. Не было. Может, это всё-таки была гавайская проститутка. Перстень за десять тысяч все ещё на пальце, а Сокджин ловит белочку. Намджун орет, чтобы его сняли, но деревенским глубоко поебать. Они узнали, что кольцо у этого смазливого стоит десять тысяч. Потому оно реально пропадает. А Тэхен все ещё валяется на земле, которая крутиться вокруг него. Чонгука он помнит везде блюющим: у дерева, под пальмой с до сих пор орущим на ней Намджуном, только теперь не «спасите-помогите, я тут задохнусь», а явно какие-то песни с завывом под мартовского кота, рядом с отключившимся Сокджином и в туалете, если такое вот добро вообще можно назвать туалетом, и у моря. Или моря там вообще не было? Музыка орет. Хосок орет ещё громче: - Пустите меня на танцпол, суки! Юнги на танцпол не хочет, поэтому отваливается как высохший прыщ, а его место, наконец, занимает шатающийся и довольный Тэхен. Хосок тащит на сцену, он хочет танцевать с бабами в кокосовых лифчиках кордебалет. Бабы шутку не заценили, поэтому вскоре кордебалет вытанцовывали под свист или что это было только пьяные в дупеля Хосок и Тэхен. Потом они где-то купались. Где, Тэхен не помнит. То ли реально в море, то ли в божественной настойке, не то вообще в блевотне Чонгука, потому что он мог ей весь островок затопить. Или в душе, потому что следующее воспоминание - это жаркий шепот прямо на ухо и шлепки тел в полной тишине. Они на кровати. - Помнишь, что было в Дубаях? Тэхен ловит такой кайф, что единорог в сторонке слезы ронял. У него рот не закрывается, он только глотку на крики дерёт. Не помнит короче. - Я тебя выебал, - орет так же пронзительно несоображающий Хосок. И сейчас они что делают? Правильно - ебутся. Картина маслом.