With you infinity

Чонгук в третий раз за ночь пытается написать глупое «привет» и в третий раз стирает шесть букв со строки сообщения к контакту Чон Хосок. Не может. Вместо этого заходит на профайл хена в сети, смотрит счастливые фото с друзьями, сексуальные фото в кожаных перчатках на кислотно-желтом байке и постыдно дрочит. Уже даже не третью ночь подряд. Больше. Друзьями быть, как говорит хен после бутылки тёплого пива, заебись. Чонгук кивает в знак согласия, потому что да, заебись, но только не с тобой, хен. Поэтому первый пьяный поцелуй мимо губ, по скуле и чуть ниже сладкой липкой дорожкой с таким отчаянием и желанием, что Хосок сначала даже не осознаёт. А когда до него доходит, Чонгук падает с дивана от тяжелого толчка в грудь. Не прокатило. Хосок больше не приглашает каждый четверг поиграть в фифу, а в переписке так и осталось висеть глупое чонгуковское, после второго поцелуя без явных хосоковских комментариев «проспись», потому что середина недели и без приглашения на пороге мнущийся, неуверенный Чонгук. «Люблю тебя» Без ответа вторую неделю, а Чонгук топится в крови от пробитого насквозь сердца, и ни о чем не жалеет. Как можно, если губы у хена такие прекрасные, что за ещё один поцелуй он готов головой на трясущиеся от приближающегося поезда рельсы лечь. Чтобы только ещё раз и так. Третий происходит как на гильотине, где Чонгук добровольно склоняет голову над удобной выемкой для шеи, а Хосок с завидным проворством и улыбкой во все тридцать два опускает лезвие. Чимин проставляется по полной, приглашая их всех в клуб. Туда, где будет море алкоголя, духота, непробиваемая толпа тел и Хосок. Когда шестая пинокалада уже не лезет, Чонгук закрывает глаза и за один раз глотает, потому что Хосок на танцполе выделывает невообразимые движения обтянутой чёрной кожей задницей. А ему за общим столом перепало только неохотное «привет». Чонгук не курит вообще, но выходит покурить в ночь к кирпичной стенке все равно. Хосок морщится, а изо рта тянется рой мятного дыма, как бы уже намекающего, что не сейчас, не здесь и не по новой. Только поздно. Чонгук уже прислонился прямо к губам, вдыхая рот в рот никотин, и отлетает головой не то от первого слабого удара по подбородку, нето от удушающего кашля. Хосок впервые срывается и долго кричит, пока младший щёлкает челюстью и пьяно улыбается. С пробитым сердцем долго не живут. А если умирать, то от мягкой руки Хосока. На пятую ночь Чонгук отправляет «привет» и после безответного признания в любви приветствие смотрится так прекрасно, так радостно, так невообразимо для влюблённого Чона, когда Хосок после получаса раздумий отвечает такое же неуверенное «привет». За месяц Хосок заваливает его сообщениями о том, что устал и хочет прекратить, ему это не нужно, но Чонгук уверенно утром пишет опять «доброе утро, хен», а к вечеру успевает признаться в любви три раза. На все получая один ответ - хватит. Чонгук не прекращает, даже когда при четвёртой попытке ему разбивают губу и больно так проезжаются коленом по рёбрам. Синяк фиолетовый на следующий день наливается спелой сливой. Он лыбится только довольно, глотая металлические слюни розового оттенка, а, придя домой, открывает диалог и коряво трясущимися пальцами выводит: «я все ещё люблю тебя». Без ответа. Хосок не зовёт даже на собственный день рождения, который в узком кругу на съемной квартирке отмечает с соджу и пивом. А Чонгук все равно приходит с виноватой улыбкой и тщательно упакованным подарком. Чимин радостно визжит при виде младшего, и Хосок пропускает, потому что компания у них общая, да и жизнь у них тоже общая была, пока отметка «друзья» не переросла в нечто большее лишь для одного. За соджу с пивом следует принесённый Намджуном коньяк. Они пьют долго, долго смеются и Тэхен завывает мужским баритоном какую-то модную сейчас песню. Всем невообразимо весело, потому что Хосок сужает поле своего зрения до одной точки, куда точно не попадает Чонгук. Когда дверь за всеми закрывается, а Чонгук лезет за пятым разом и жмурится, ведь пробитое сердце не так в сущности то и страшно, как уже уверенные удары по загорелой коже, Хосок слишком пьян. Поэтому губы сами собой открываются, руки рвут пуговицы на шёлковой синей рубашке младшего, зубы жестко смыкаются и клацают до крови, удовлетворительного стона в самую гортань. В ушах бьет ярость. - Этого хотел? Получи, - шипит он горячо прямо на ухо. Чонгук поддаётся, раздевается, послушно пищит, когда хеновы зубы кусают до синяка на шее. По подбородку стекает аккуратная струйка из прокусанной губы, но умереть лучше так. Быстро и за один раз. С любимым. Не церемонится, жестко хватает за шею, бьет с силой по раздвинутым ягодицам. Хосок входит как в девушку, совершенно на сухую и без растяжки. В Чонгука что-то с еле слышным звуком падает. Обрывается и умирает. В самом конце, когда насладившийся после вспышки ярости Хосок падает на кровать, громко дышит и сухо сглатывает, видит. Чонгук тихо плачет и улыбается. Говорит молча, что нормально. Что он все равно рад. Хосок трезвеет моментально, как по щелчку пальцев и отчётливо понимает, что он только что сделал. На трясущихся руках поднимается вверх, чтобы увидеть кучу крови на бежевых простынях с цветочками и красных бёдрах Чонгука, который так и стоял, замерев в одной позиции с мокрой щекой в подушку. На собственном члене, по согнутым коленям младшего. На глупом сердце в груди. - Господи блять, господи, блять блять, - Хосок трясёт головой, поднимая младшего на руках, в ванну, скорее и смыть все, отчистить. - Блять, прости, господи, прости меня. Чонгук стирает холодными ладошками с отпечатками впившихся до крови ногтей горячие слёзы на бледных щеках своего хена. Улыбается, проглатывая рвущиеся наружу рыдания. - Спасибо. Я все ещё люблю тебя. С пробитым насквозь сердцем долго не живут - это диагноз.