Черный винил. Тэхен/Чонгук
28 апреля 2020 г. в 18:22
Примечания:
Конечно же моя любимая тема, куда без нее, куда без нее Я, не обессудьте
«Знакомься» - говорит Намджун, пододвигая улыбчивого паренька поближе. Говорит еще - это Тэхен и он приболел. Где-то плюс-минус на три месяца. Похлопывает его по плечу и светится весь. Радостно, горделиво. Фоном небо серое, сгущающиеся тучи и массовка в лице остальной группы, с которой Тэхен очень даже уже и знаком. Попахивает каким-то ужасно скучным дешевым артхаусным фильмом. Даже неинтересно, если быть настолько честными, но.
Чонгук смотрит на этого Тэхена, улыбается ему в ответ, и думает, так просто - он только что тоже, кажется, приболел.
А потом Тэхен берет в руки гитару, наигрывая ему на распевку какую-то легкую мелодию, и Чонгук знает точно, что приболел не на три месяца, а, кажется, на всю жизнь.
Намджун продолжает светиться как ненормальный, весь такой потерянно-художественный в их маленькой студии, уже на грани с тем, чтобы лопнуть от какого-то странно переполняющего его счастья. Берет в руки тексты, делает вид зачем-то, что перечитывает, а на деле постоянно смотрит на Тэхена рядом с Чонгуком. Улыбается-улыбается-улыбается, но там, за его приторно радостной, почему-то голое выжженное поле и спрятанный кривой оскал.
И по-хорошему его надо подловить после записи и уверенным «что случилось?», потому что Тэхен вроде милый и плюшка-душка, крутит на указательном едкие крашенные в ядреный красный пряди, но что-то не так. Это поганое «что-то не так» выедает весь мозг, и Намджун точно знает – что на самом деле не так. Но Чонгук не спрашивает. Потому что…
Они записывают песню, Тэхен своим баритоном поет куплет Сокджина – тот вроде и куксится по-детски сначала, но ничего не говорит, а Чонгук в мелодии его голоса находит как-то запоздало смысл остаться здесь и продолжать существовать на гроши в хлипкой надежде попасть хотя бы на молодежное радио.
Намного позже Намджун ждет его после очередной записи, где-то около месяца спустя, предлагает проводить хотя бы до автобусной остановки - тушит бычок о кирпичную стену и филигранно делает вид, что это только разок. В стиле я не курильщик, но затягиваться могу и умею. Говорит, погода холодная, что жуть просто, греет ладони обжигающим дыханием и долго думает, как бы потактичнее.
Но Чонгук и так знает, к чему идет этот недоразговор противным ледяным вечером ноября.
- Тэхен влюблен в тебя, - Намджун улыбается так, что лопается ранка на пухлых губах, а в горле подозрительно кислит сегодняшним обедом. – Он не болел, Чонгука, но лечился.
Смеется. Неловко до ужаса.
Чонгуку совсем как-то не до смеха.
- От зависимости.
Намджун больше ничего не говорит, только провожает в этом жутком повисшем молчании до остановки, а потом кособоко обнимает и не добавляет, хотя хочет очень, что-то в киношном стиле. «Помоги ему» или высокопарное «полюби в ответ». Чонгук тоже молчит, что он как-то уже.
Ведь Тэхен слишком свой, чтобы его не любить. Будто сбежавший из американских фильмов нулевых, завернутый в разноцветные футболки, размахаестые потертые джинсы и улепленный весь смешными значками. Ведь в такого Тэхена, правда, невозможно не влюбиться.
Чонгуку совсем не сложно по нему страдать, слушая ночью на репите их совместно записанные песни, обниматься на прощание и не обращать внимания, что все это слишком затянулось. Чонгуку сложно сталкиваться с тем, что у Тэхена есть проблемы, которые лечатся годами, чтобы потом так и не.
И вместо автобуса приходится бежать обратно. Его улепленный нашивками рюкзак из толпы выловить не составит труда, но Тэхен идет бок о бок с Юнги, и Чонгук как-то совсем неловко подбегает к ним, объясняясь тем, что ему хочется погулять в другую сторону от собственного дома. Красные пятна по коже и отдышка, Юнги понимает все сам – сливается под неубедительным предлогом обратно в студию.
Чонгук не говорит «я влюблен в тебя», они просто идут по шумящему ночному Сеулу, а Тэхен греет его пальцы в своих ладонях, укрывая от ледяного ноябрьского сквозняка.
- Я написал песню, - укромным полушепотом над самым ухом, - и очень хочу, чтобы ты услышал ее первым. А потом спел ее, знаешь, для меня.
У Тэхена такая же маленькая квартирка, как и у них всех, уютные ворсистые ковры и скрипучий зеленый диван, явно потрепанный жизнью. Он не предлагает выпить чаю, просто достает свою черную гитару и перебирает струны красными дрожащими пальцами.
- Ты же знаешь, о чем я буду петь, - Тэхен смотрит так убедительно, что вопросов не остается.
Чонгук, может, не готов к такому быстрому развитию событий, но первые слова тэхеновым ласковым голосом, мягко ложащиеся на перебирания гитарных струн, и у Чонгука не остается выбора, кроме как падать вслед этой улетающей мелодии, влюбляясь еще сильнее.
Песня Тэхена простая настолько, что становится особенной и волшебной. В ней нет повторяющегося явного «я тебя люблю», нет его имени, но все это слишком легко читается между строк. Тэхен поет про холодную осень и дождливый ноябрь, про красные массивные толстовки и карамельный латте, куда еще три кубика сахара.
Песня Тэхена наивная и по-детски сладкая, но такую хочется записать на виниловую пластинку и сделать саундтреком своей жизни.
Начинается ливень, видимо, чтобы разбавить окутавшую их тишину, вроде как надо что-то сказать, но из слов у Чонгука не находится ничего внятного. Тэхен откладывает гитару в сторону, открывает рот – тоже хочет, но не получается. Вместо ненужных слов их губы и так находят друг друга.
Чонгук задыхается в этом невинном и ребяческом, но готов еще хоть тысячу раз вот так. Ведь под опущенными веками не страх и недосказанность, а конфетти и калейдоскоп разных цветов.
Он прячет красное лицо в слоях его оверсайз футболки, комкает ее на спине в судорожных объятиях.
- Это ты должен петь ее для меня. Хорошо, Тэхен? Пообещай мне.
Тэхен обещает и в этом простом «клянусь» так много подтекста, что даже шум дождя по стеклу меркнет под его уверенным голосом.
Они просто уговаривают Юнги записать в студии эту песню, Тэхен строит щенячьи глазки, Чонгук, скрипя зубами, заказывает доставку острых крылышек под предлогом «только для любимого Юнги-хена», и Юнги, конечно же, не может им отказать. Намджун улыбается, а за его солнечной, наконец, не скрывается мертвое кладбище.