Пыльные дороги, фальшивые улыбки. Хосок/Чонгук
3 октября 2020 г. в 16:46
Сначала они гоняют на трехколесных велосипедах наперегонки до этой уродской (они называли ее дрянной девчонкой, ведь тогда слово «дрянной» для них еще было сродни мату) статуи девочки с зонтиком в конце их улицы, а теперь. Теперь у Хосока его подержанная ретро импала, которую он красит в ядреный красный - рисует подобие молнии по бокам золотым распылителем - и все дешевой краской, купленной в магазинчике на углу.
Чонгук почему-то по первости думает, что это он так просто - своими каракулями в стиле любимой молнии Маккуин пытается впечатлить, например, его. Ведь Чонгуку машину не покупают, сколько бы не канючил - не работает. Хосок выпендривается жутко, дураком-дураком прямо со своей тачкой, потому что трехколесные велосипеды им в то время красить не разрешали, а теперь у Хосока импала и слишком большая любовь к красному.
Чонгук еще смеется над ним, завидует потому что, из-за чего они ссорятся пустяково - пять минут максимум, потом Хосок сдается и пишет ему в какао какую-то неважную хрень, чтобы совсем не заскучать в своей загнивающей деревеньке (200 тысяч населения, но для всех это в сравнении с Сеулом дыра похлеще Марианской).
Чонгук так глупо отшучивается, хотя и катается потом на переднем сидении импалы, высунув руку навстречу ветру. Все за пределами этой маленькой вселенной размывается нечеткими красками, из старой магнитолы орет музыка. У Хосока напялены идиотские очки-авиаторы.
Выпендрежник хренов.
- Для того, чтобы завалить девчонку, не надо было тратиться на машину, - смеется Чонгук. В его словах столько подтекста маленькими буквами, столько невысказанных чувств. Ему так хочется верить, что Хосок - это для него. Тем самым «мое» с детства, и больше никому. Глупо еще. Очень.
Хосок почему-то не улыбается в ответ.
Тогда Чонгуку тоже перестает быть смешно.
Хосок не собирается заваливать Чонгука или любую из ему знакомых девчонок. Хосок собирается просто - валить. Поэтому покупает на сбережения эту гребаную импалу, красит ее в пьяную вишню и надевает свои очки, которые ему, конечно, идут, но Чонгуку от одного их вида тошно.
У Чонгука рвется каждая чертова ниточка в груди. Натягивает и вспыхивает. Хосок улыбается - у Чонгука за спиной сжимаются кулаки.
Еще недавно они жили друг напротив друга, ходили на первые уроки-игры-вечеринки. У них никогда не было «Чонгук» и «Хосок», потому что всегда звучало только «мы». Ну. Теперь не будет.
Никогда.
У Чонгука ведь все хорошо. Целая жизнь со старшей школы расписана по полочкам: там и университет, и работа, даже состоявшаяся семья. У Чонгука планы, надежды и «жили долго и счастливо» в конце истории. У Чонгука все хорошо.
Все его хэппи энды были неизменно связаны с Хосоком.
Хосок садится в свою импалу уродскую и валит. Собирает вещи, прощается с друзьями, чуть-чуть не дождавшись их выпускного (тогда ведь Чонгук планировал признаться в чувствах, этим глупым «сейчас или никогда», даже смешно, видимо, все же «никогда»). И валит. В Сеул злоебучий. К перспективам.
Оставляет Чонгука с его сказочными раскладами на их общее будущее, обещает приезжать иногда — так, для профилактики, проверить своего лучшего друга, практически брата. Такое, я тебя не забуду, ты чего. Ва-лит.
Хосок садится за руль, поправляет свои эти тупые очки указательными пальцем — пытается под городских косить — машет Чонгуку на прощание. Все его обещания растворяются вместе с дымом на пыльной дороге.
Хосок валит в Сеул навсегда.