***
Огромная панк-рок «Сфера» ядовито-лилового света и страждущих вдоль небесного потолка огней блуждающих софитов гремела, будто ядерную боеголовку непрерывно рвало в полость темного зала. Сцена горела, как портал в рай. Адское пламя у барной стойки, справа от сцены, вздымалось занебесными языками. Над сценой в дымно-угарном воздухе зависала скошенная гитара, изрыгающая страшные басы, от ее искрометных судорог цветной огонь проносился вдоль зала, полного гостей. Искры оседали в глубине зала, уходящего от сцены и танцпола перед ней, длинными ступенями вниз. Туда же, вглубь, проваливалось и акустическое эхо. На ступенях, широких и извилистых стояли стеклянные столики в окружении громоздких богатых диванов, персон на двадцать. И чем ниже, тем уединенее. Почти что подвальное помещение на крыше самой высокой бристольской скалы. Шумы! Акустика! Неумолимый и безжалостный бой извращенного звука, будто вывернутых наизнанку микрофонов, аппаратуры, ушей, мозгов. Будто какой-то затейник пилорамой пытал музыку, оскверняя ноты. Будто скрипичный ключ вгоняли в вены и впрыскивали адреналин в спираль сосудов. Студентов магической Консерватории собралась уйма. К концу гала-концерта они были напрочь убиты. Концерт убивал. Алкоголь кружил. Басы вибрировали. Люди орали. Волшебники еще долго вздрагивали телами, их мышцы извивались в танцах, независимо от желания. Волшебные инструменты еще долго заколдованно гремели, когда герои празднества, в лучах славы, спустились в зал и, окруженные толпой девочек, снизошли по ступеням к самому дальнему столику. Здесь, внизу, было гораздо тише, темней, дымней, и круглые диваны, чем дальше от сцены, становились намного шире. Уставшие от драйва концертной войны, мародеры искали место для посадки. Это были ребята, недавно переведенные на третий курс Консерватории Хогвартс, гении мата и метаморфоз музыки, виртуозы гитарных ритмов, миксующие на почве юношеского максимализма ВСЕ и СРАЗУ, желающие слить воедино последние стоны альтернативы и оглушающий вопль хардкора. — Вены дорог, дороги вен! Машинкой размажет по кирпичности стен! Обломки империй, элементы систем! И тот, кто был всем, тот станет никем! Но мы с тобою будем вместе…* — горланил парень с черными волосами, спадающими на плечи. На нем были ужасно рваные джинсы, будто тяганые всеми лондонскими собаками. Дыры на штанинах обнажали худощавые колени, ляжку левой ноги и икроножную мышцу правой, сплетаясь нитями совсем высоко в районе бедра, где бледную кожу прикрывает карман. Кожаная куртка была распахнута на голом торсе, шею окружал двойной ошейник, поводком прикрепленный к молнии куртки, откуда вилась еще пара металлических цепей, тут же на шее — массивный крест и магический оберег татуированный на груди, ладони были стянуты в кожаных перчатках с прорезями для пальцев и костяшек. Это был Сириус Блэк, главный мародер Хогвартса, ведущий солист «Мародеров», черный пес, Бродяга, жанровый каскадер, панк со сложностями взросления, красавец, ловелас, спортсмен, активный оппозиционер классики и ярый поддержатель радикальных идей, притом любых. Обладал дикой популярностью, девочки давали сразу и без раздумий. Боролся с пагубным пристрастием к горячительным зельям и эликсирам энергии — неудачно. Думал, что он начисто гетеросексуален. — Как Сид и Нэнси! — подпевал другой юноша, лет двадцати с виду, с такими же черными волосами, поставленными в короткий ирокез, в черных, залатанных и перевязанных золотистыми нитями, джинсах и бордовом трикотажном пиджаке на голый торс. Это был Джеймс Поттер, также главный мародер Хогвартса, ведущий солист «Мародеров», Сохатый, всеобщий любимец, красавчик, спортсмен, жуткий позер и задира, которому девочки давали со скоростью света. Рейтинги в среде сверстников и учителей постоянно нагнетались прессой для большей течки поклонников, отчего Джеймсу приходилось бороться с заносчивостью. Думал, что он определенно гетеросексуален. — Сид и Нэнси! — вторил Сириус нарочитым басом. — И ни за что не доживем до пенсии… Спускаясь в нижний зал по глянцем налитым ступеням, горящим каким-то фосфороидно-гуманоидным светом, они не могли распознать своих однокурсников среди толкотни и вертлявых огней в сумраке, и встали около ближайшей стены, дабы осмотреться повнимательней. — А пить мы что будем? — спросил Джеймс. — Пот с майки выкручивать? — переадресовал Сириус. — У тебя нет майки! — Думал, ты не заметишь… — Да, блядь, линза выпала! — рука Джеймса была перекинута через плечо друга, и он не понимал — с каких пор голый торс, напротив него, мешал сосредоточиться. Факт, что бледная, худосочная, неприкрытая майкой грудь не давала рационально мыслить, насмешил парня. Он достал из кармана чудом не выпавшие очки, нацепил себе на нос, а Сириус опередил его, разразившись смехом. — То есть с этой хуйней тебе видно, несомненно, лучше? — свободной рукой он стащил очки в черной квадратной оправе, треснувшие всмятку одним стеклом. Они усмехнулись друг другу в лицо. — Смотри! Там наши ромалэ! — Сириус резко отвернулся и также резко заметил друзей, ткнув пальцем в сторону крайнего столика у стены, в глухом углу. — Где? — Форму очка смени! Вон-там, Сох! — Ребят, идите к нам! — в ту же секунду позвала девушка, сидящая за столиком у стены, предварительно пригладив свои русые локоны. — Кто это за шмара? — Джеймс поправил очки, вновь водруженные на переносицу, дабы лучше сфокусироваться на лице друга, но, разглядеть еще ближе не удавалось, ибо уже стоял впритык. — Эванс? — Да, блядь, та, что машет! — он перевел взгляд в зал. — Звездуй за выпивкой и узнаешь, — сказал Сириус, толкая парня по направлению к бару. Девушка с ярко-красными волосами, расположившаяся за столиком у стены, рядышком с шатенкой, сделала рога из мизинца и указательного пальца, завидев вдали собутыльников. Это была Лили Эванс, третьекурсница вокального факультета Хогвартса, мародерка, на подпеве «Мародеров», резвая лань, вузовская цаца, красавица, которая к тому же еще и отличница, превышающая всякие нормы по шкале невъебенности, предпочитающая не распространяться о своей личной жизни и болеющая только своими профессиональными идеями. — Где Лунтик? — нахмурился Джеймс. — Сам звездуй, зазвездившееся чудовище! — в очередной раз подтолкнул Сириус.***
Когда Джеймс отошел, предварительно сунув Сириусу средний палец под нос, тот устремился к девчонкам. — Куда он в образе двинул? — Лили указала на спину Джеймса, исчезающую в толпе. — За тыквенным соком, — улыбнулся Сириус, усаживая пятую точку на диван. — Это Гермиона Грейнджер, она поступила на гриффиндор, у нее прекрасный лютый сопрано, — представила Лили девушку с русыми патлами. Сириус сразу вспомнил, что видел ее на вступительных экзаменах, когда забегал в кампус за верной бас-гитарой, после начала летних каникул. И сразу прочел на юном лице абитуриентки, что она девственница, мечтающая избавиться от своей плевры в кротчайшие сроки. — Неужели, я, наконец-то, познакомилась с вами, — сказала Гермиона, не скрывая восторга. — Похоже на то, — самодовольно усмехнулся Сириус. Гермиона Грейнджер была из среднестатистической семьи, ничем не выделялась, боролась с навязчивыми мыслями о сексе, отвлекающими ее от учебы с ранних лет. Она жаждала славы и признания, о личной жизни скрытно умалчивала, вожделела примкнуть к какой-нибудь известной группе или обозначиться как сольная исполнительница, перестала тащиться по жеваной попсе, лишь окончив среднюю школу. — О, Пит, здорова! — воскликнул Сириус, увидев башку приятеля, прятавшуюся все это время за плечом Гермионы. — Куда вы, мать вашу, подевались из гримерки? Где Лунатик? — Наверное, у бара околачивается, — тихо ответил Пит. Питер Петтигрю, Хвост, отнюдь не красавец и далеко не спортсмен, учился на симфоническом факультете, но плотно влился в коллектив «Мародеров», сидел за электронным синтезатором и боготворил группу, без которой вообще не идентифицировал себя как личность, следовательно, о собственных наклонностях и пристрастиях, помимо музыки, никогда не задумывался и в общественных оргиях не участвовал либо довольствовался тем, что перепадало после друзей. — Надеюсь, они там найдутся с Сохатым.***
Джеймс вальяжно подплыл к стойке, тяпнул сперва рядок приготовленных мензурок рома, выставленных для него учтивой барменшей, быстро просчитавшей в уме степень опьянения юноши и прикинув скорость приближения к бару. — Привял! — сказал Джеймс сокурснице, с факультета когтевран, подрабатывающей здесь с начала лета. — Привет, Джеймс Поттер, — заморгала снежная блондинка, в белой блузе и черном фартуке. — Полагаю, тебе как обычно? Он кивнул. Коктейль Гавайский на всю команду, — Джеймс шарил взглядом, сканируя толпу в поиске того места, что недавно покинул, в поиске кожаной куртки на голое тело, но все сливалось в один черный комок классической «черной вечеринки». — Ты чем-то расстроен? — барменша забавлялась, выкручивая жонглерские финты с бутылью рома, стаканами и дозаторами. Джеймс не услышал. — А вы всех пригласили, даже слизеринцев? — вдруг схватила его за руку блондинка, Джеймс аж дернулся. — А? — Вы приглашали слизеринцев? — повторила барменша. — Мы же не последний год учимся… — Ну, да. Главное, чтоб не последний год жили! — Джеймс закинул в глотку порцию рома из стаканчика какого-то парня и уставился на головной убор девушки, похожий на месяц, перевернутый вверх рожками. Полумна Лавгуд училась в Хогвартсе на композиторском факультете, была посредственной ученицей, росла в неполной семье и пользовалась самыми разрозненными показателями популярности по вузу, рейтинг ее плавал от «вообще ничего» до «о-боги-что-это?» Она боролась с дефицитом внимания, не сдаваючись, искала себя, не находила, вновь искала, опять не находила, снова ударялась в поиски. Никогда не была давалкой, скорее антидавалкой, возможно — девственницей, но этого никто не проверял. — Вот спасибо, что выпил, — сказал парень, посмотрев в пустой стакан, осушенный Джеймсом. — Бля, я думаю, что мне так в печень кольнуло! — Джеймс хлопнул товарища по плечу. — Какого хера ты не с нами? — Я с вами, но и немного здесь. Парнем у стойки оказался Ремус Люпин, Лунатик, мародер, ученик гриффиндора, симпатичный, но странный, основной ударник «Мародеров», иногда фоновый бас-гитарист и речитативист подпева, — популярен в музыкальной общественности, благодаря дружбе с популярными ребятами. Он типичный середняк, посредственный студент, отщепенец в душе, себе на уме, любящий одинокие ночные прогулки, что кого-то настораживает, и он борется с этой страстью. Девочки не знают — давать или нет? Но на всякий случай дают, хоть он обычно и не просит, просто… мало ли что… Никогда не уточнял свою ориентацию, однако, пытается ухаживать за местной барменшей, которая, видимо, не догадывается об этом абсолютно. — Как будто можно быть в двух местах одновременно, — серьезно-шуточно парировала Полумна. — Как будто, — повторил речитативист. — Кажется, слизеринцы подтянулись к вашему триумфу, — девушка указала на широкие двери. — А? — Джеймс посмотрел на вход. — Слизеринцы, — повторила она, приправляя коктейли стружкой корицы. — Я, кажись, оглох на левое ухо, — солист потрогал пальцем ушную раковину, замечая двух парней симфонического факультета, стоящих у входа, буквально созданных для вечеринки в черном. Один из посетителей был высокий, худой, чуть сутулился и тушевался, а второй, его товарищ, напротив, — смотрел на все происходящее с ухмыльным пренебрежением. Они были одеты примерно одинаково. Первый — в строгом фраке, стиснувшем шею под челюстную кость, застегнутом на все пуговицы, а его компаньон — в черных брюках, пиджаке и обтягивающей водолазке под горло. У одного черные космы спадали до плеч, выдавая школьного задрота, у другого брюнета — деловая стрижка и чуб, прилежно зачесанный набок. Первого слизеринца боялись из-за раздутых баек о его эксклюзивном таланте, вокалисты игнорировали его. Он окончил Консерваторию этим летом с отличием и развивал карьеру в симфоническом театре. Вторым из двух был Северус Снейп, слизеринец, мячик для битья мародеров в старшей школе и, видимо, мазохист, ибо поступил в Хогвартс в одном потоке со школьными врагами, только на симфонический факультет, печальный лох, задрот и заучка, каких поискать. Воспитывался на отъебись, налицо тяжелое детство и железные игрушки. Мародеры гнобили, учителя жалели, девочки не давали наотрез, даже, если бы им за это платили большие деньги. Рейтинг популярности зашкаливал в глубочайшем минусе, но в огромном плюсе по шкале задротства. — Это были темные времена… мы утемнялись как могли… — заметил Ремус. — Кто почтил нас присутствием, — саркастично выплюнул Джеймс, обратившись к Полумне, но барменша уже не слышала собеседника, принюхиваясь к раскрошенной по стойке стружке корицы. — Она тебе битый час об этом толковала, дружище, — шлепнул его Ремус по предплечью. — Говорю же, пиздец, оглох на одно ухо! — ответил Джеймс. — Ладно, движемся, будто это не мы… Они подхватили подносы, вместе с вырисовавшимся официантом и направились к столу в глубине зала. Сириус стравливал какие-то анекдоты барышням, из-за чего они громко смеялись. Ремус оставил поднос, повернулся в обратную. — Садись и пей! — заорал Сириус. — Я пытаюсь проводить девушку домой сегодня после смены, — продышал на ухо Джеймсу Ремус. — О-да-ладно? — удивился Джеймс, такое нечасто услышишь от ударника. — Мгу, — загадочно кивнул Ремус. — Что ж, удачи тебе, брат… — Куда он, блядь, опять сваливает? — вздыбился Сириус. — Тише, не при детях, — усадил его Джеймс на место, косясь на Лили, Питера и другую девочку по очередности. — Потом, все потом.***
Торжество вузовских мародеров под градусами стало лишь усиливаться. После двадцатой рюмки мексиканской текилы, Джеймс сбился со счета, а отрезвляющие чары уже слабо действовали. Сознание было туманным и счастливым, существо довольным. Брюнет распластался на диване, разведя руки в разные стороны по спинке мягкой мебели. Солиста «Мародеров» окружала стая очаровательных девиц из других вузов, на вид, по крайней мере, давно окончивших школу. Они о чем-то щебетали красавчику, но Джеймс наблюдал неотрывно за другом, бесподобно смеющимся, бравурно, беспечно, забавно слизывающим соль с края стакана, выливающим себе в рот текилу, щурящимся от кислоты лимона, флиртующим с Грейнджер, развлекающим всех пошляцкими шуточками, Бродягу… Его Бродягу… — В общем, решили два англичанина поохотиться на кроликов. Один аристократ спрашивает другого: «Сэр, зачем вам такое большое ружье? Вы боитесь кроликов?», «Нет, сэр, просто кролики могут очень быстро ебаться!», «В таком случае, вам нужно было взять гандон!» — закончил Сириус. Все покатились со смеху. — Прости, милая, я не предупредил, что анекдот матерный… — Сириус привлек Гермиону к себе, обвив рукой за талию. — Ничего, — хихикнула шатенка и приструнила свой вьющийся локон, погладив по волосам с нажимом. — Все уроки выучила? — Конечно, — улыбнулась она, поправляя ворот черной облегающей блузы. — Вот умница. Тебе идет черная одежда… — Спасибо. — А мне идет голая кожа? — они засмеялись. — Кажется, кто-то не сдаст вступительные экзамены… — с намекающим выражением толкнула в бок Гермиону подружка, с насыщенно рыжей шевелюрой. — Ого-го-го-го! — запел Сириус. — Меня может на всех и не хватить! — А кто сказал, что мы тебя делим? — приподняла бровь Лили. — Так-так, — насупившись с улыбкой, сказал Сириус. — Помнится, вы другому обещаны, миледи, я не смею впутываться, — он покосился на Джеймса. — Да что ты? Посмотри на этого «другого», как ему без меня чудесно, — Лили одарила вниманием Джеймса, водрузившего руки на подлокотники, составленные из женских бедер по обе стороны от него. — Ты только свистни, — подмигнул Джеймс, слыша негодующие возгласы ласкающих его фанаток. — Не собираюсь свистеть, — Лили соорудила уставшую гримасу. Вообще-то, бэк-вокалистка так долго отказывалась трахнуться с Джеймсом, что он начал думать, будто у нее там пещера сказочных наслаждений между ног затаилась. — Ладно! — оборвал Сириус. — Следующий тост за нашего продюсера и наставника! Если бы не он, нас бы здесь не было. За Брайтона, тьфу, блядь, Брайана, Вульфрика, Хуюльфрика, ебаного Дамблдора! «Мародеры» были панк-рок группой, целиком реализованной профессором вокальной кафедры, Альбусом Дамблдором. Едва поступив на первый курс, друзья-гриффиндорцы получили превосходную пиар-компанию. Свежая панк-рок группа молниеносно взорвала международные чарты. И теперь они вели концертную деятельность, совмещая с личной жизнью и учебой в Консерватории, купаясь во всевозможных благах. Задача — не бросить обучение в год навалившейся известности и не пуститься со своими амбициями на заработки, а с разумом во все тяжкие, — была выполнена к лету, зачеты проставлены автоматом. На теперешний момент «Мародеры» раскачивали свои бешеные качели в самом престижном концертном зале — «Сфера». И, если будет объявлено мировое турне, — о чем они еще не договаривались с Дамблдором, — то у группы появится шанс единоличного выкупа этого грандиозного места для своих стационарных концертов и пьянок. — Кстати, почему он с вами не отдыхает? — спросила Гермиона, когда Сириус опрокинул стакан себе в глотку и был занят тем, что морщился от крепости. — Потому что, он и без нас под кайфом, — ответил Джеймс. — Под вечным кайфом, — с кривой физиономией и хриплым голосом добавил Сириус. Конечно, все эти реплики, относительно Дамблдора, звучали по-доброму, поскольку мужчина занимался продвижением созданного им бренда, сметая все преграды на пути. Только в узких кругах знали, что преподаватель вокала когда-то тоже состоял в группе, но лишился всех авторских прав на произведения и потерпел не один нервный срыв после расформирования «Даров смерти». Группа распалась на пике ажиотажа, ее продюсер и ключевой спонсор, Батильда Бэгшот, решением суда изъяла студийные записи «Даров» из массового оборота. Всего каких-то пятнадцать лет минуло с тех пор, как было наложено законное вето на использование альбомов «Даров смерти» и найти их вряд ли было теперь возможно, даже на пиратских носителях. Пресса временами плодила слухи, что прения об авторских правах на «Дары смерти» ведутся и по сей день, но никакого подтверждения этому нет. — Бродяга тоже, — неожиданно заметил Питер. — Да, кончай кайфовать, ты обещал завтра со мной в пригород, — напомнил Джеймс. — Мне нужно забрать пиздюка с приюта… — Что? — изумленно округлила глаза Лили. — Шли его на хуй! — завопил Сириус и пустился по русскому бард-року. — Шли над городом притихшим! Шли по улицам и крышам! По карнизам, переулкам! Подшипникам и втулкам… — Где-то появилось солнце, значит, где-то появилась тень! Мы сидели и курили… начинался новый день… — подхватил Джеймс. — Шли красавицы на «тройку», шли рабочие на стройку, шли трамваи по проспекту, арабы строем в Мекку! Шли парламентеры, шли монтеры, шли легко и без затей! Мы сидели и курили… Мы сидели и курили… начинался новый день. Годы шли и шли недели! Шли, пока не надоели! Недели, дни и годы, вступления и коды, солдаты в рукопашный, часы на Спасской башне, открытки и конверты, деньги шли и документы… — Все ушли, остались двое в мире самых чокнутых людей! ** — Какого хрена, мальчики? — настаивала Лили, пока все приближенные фанатки подпевали, хлопали и танцевали. — Какой же ты пьяный… — заржал Джеймс, переваливаясь через стол, чтоб потерзать воротник Сириуса. — Я пьян, потому что влюблен! Во всех, во всем, каждого, продажного, ебаного, переебаного! — Да ты в хламе, старик! — Да я охуенен! — С этим не поспоришь, — Джеймс добрался до головы друга и сильно толкнул ее ладонью. — Зачем тебе в приют, дурачок? — перебила всех разом Лили. — У Джея появился младший братик, — ответил Лили Питер. — Каким же образом? — Тебе показать, каким образом делаются пиздюки? — спросил Джеймс, усаживаясь обратно. — Вот так, — смеялся Сириус, жестикулируя половой акт. — Есть еще у нашего олененка сокровенные тайны! — Заеби рот, — весело посоветовал Джеймс другу. — То есть, родной брат? — не прекращала удивляться Лили. — Я разве не говорил, что отец уходил из семьи, когда мне было четыре? — Результат объявился, — дополнил Сириус. — Бог ты мой, — Лили положила руку на сердце. — Это, ведь, не отразится на графике летних выступлений? — Нет, я его просто заберу из приюта. — Почему он в приюте? — Там долгая история с его мамашей, — отмахнулся Джеймс. — Папа Сохатого не знал тогда, что презервативы уже изобретены, — продолжал угарать Сириус. — Надо было тебе рассказать ему анекдот про ебущихся кроликов. — И как его зовут, сколько лет малому? — заинтересовался Питер. — Вроде, Гарри… кажется, шестнадцать. — Э-не. Я на хер не поеду, пока не добью эту бутылку! — Сириус указал на текилу.