Я тебя никогда не забуду

      Небо серое, а солнца не видно из-за заполонившего всё пространство дыма. Из космоса это наверняка выглядит так же жутко, как на земле. Наверное, с высоты видны ярко красные точки, слетающие планету кровавыми ранами вен. Вспышки огней всяко видны даже невооружённым глазом, и не нужно передач — все всё и так знают и видят.       В небе, так высоко в небе, летят и падают корабли. Они огромны, похожи на странных пирамидоголовых жуков и так странно и мерзко скрежещут, будто кто-то царапает по стеклу. Они падают, кричат, и каждый новый крик мощнее другого. Их голоса сливаются воедино и слушать эту умирающую песнь просто невыносимо не потому что жаль, а потому что это противно и заставляет уши кровоточить. Скрежет проникает в самый мозг, как будто сверло дрели. Он мечется внутри, оставляя после себя боль и шум. Какой же ужасный шум!       Он что-то шепчет. Механический голос разбивается эхом о стенки разума, разделяясь и множа свой эффект. Скрежет разрывает сосуды мозга, раздражает все нервные окончания и подвергшиеся этой пытке молят о прекращении страданий, а самые удачливые умирают и их счастливые лица пугают куда больше, чем тени страданий на лицах их товарищей.       Машины падают, разбивая своим весом здания, давя людей. Они страшно шумят и люди отвечают им такими же криками. В обломках общей трагедии не сразу можно найти нуждающегося в помощи, а кто вообще сунется даже под «мёртвого» Жнеца?       Передовые технологии крайне сильно сбоят, боевые и другие роботы выходят из строя, некоторые взрываются, не выдержав силу испустившейся от Цитадели волны. Обслуживающие их техники и пилоты мрут, как мухи, что на Земле, что в космосе. Корабли с ИИ-системами тоже переживают не лучшие времена. И пусть. Громче всего слышен крик умирающей древней расы и он сладок настолько же, насколько мерзок.       Женщина в покорёженной броне почти не видит небо. Визор полностью сдох, система сдохла, но периодически пытается мерцать. Так работает или нет?..       Она не знает, как это возможно, она ничего не хочет знать, ей больно. Кожа отражает свет затухающего телепортационного луча, который отбросил её тело на кучу обломков. Невесть откуда взявшаяся рекламная панель, смягчившая основной импульс и уберегшая от останков падающих Жнецов, накрыла её, устроив щит без особых усилий. Впрочем сама выжженная воронка у луча была подозрительно безопасным местом. Возможно, так случилось всё из-за той же волны, отбросившей все возможные обломки и расчистив местечко как раз для посадок. Реально ли то, что кто-то из отряда бойцов также удачно попал под оградку и выжил?       В округе воняло дымом и подпалившимся мясом. В носу стойко поселился запах собственной крови, с уголков рта капала алая жидкость. Положение своего тела солдат находила крайне удачным, — чуть повёрнутым набок, — не слишком удобно и пластина чёртова упирается внутренними прутьями в тело, зато умереть, захлебнувшись собственной кровью ей не светит. Голова чесалась жутко, волосы смешанные с кровью походили на стократ используемую губку, которой только туалеты моют. Подумать только, когда-то она была очаровательной блондинкой. Лицо было чёрное, всё в ссадинах, царапинах, мать родная точно не узнает, если такая храбрая женщина вообще существует. Она всё ещё пытается. Пытается открыть глаза и оценить обстановку. Ей трудно дышать, а стоит ли тратить силы на крик о помощи, если рядом ни души — это очень хороший вопрос.       Скрежещущие звуки понемногу затихают, но галактика не сходится на этом пятаке. Несчастные бойцы и обычные гражданские наконец осознают себя в будущем. Нестройное робкое «ура» окатывает жалкий клочок земли — Лондон, как наверняка содрогает и Иллиум, Палавен, Сур Кеш…       Девушка откликается на звук, не в силах произнести даже что-то похожее, но истово желая присоединиться к победе, пусть даже открывая рыбой рот. На импульс откликаются только пальцы. Слабо, прерывисто, только дёргаются, дрожат и возвращают боль в тело, словно резинку с металлическим мячом оттянули и отпустили обратно. Она хрипит и даже не слышит собственного вскрика. Дикая боль от всего лишь попытки сводит с ума всё тело. Она думает, что умрёт и наверняка станет одним из имён, которое попадёт на голо-обелиск с тысячами таких же.       — Жаннет! Там Шепард!       Где-то сверху и далеко, а может быть, совсем близко и рядом, она слышит голоса. Кажется, они обращаются к ней. Она слышит неуверенный топот чьих-то шагов, слышит то, как они переходят на бег, чувствует это так остро, что хочет закричать в просьбе о помощи. О ней ли речь? Сколько тел в этом кругу?

«Помогите»…

      Переговоры не умолкают. Их много и они сконцентрированы на ней. Укрывшая её одеялом пластина сдвигается.       — Ёб твою мать!.. Шепард…       «Шепард. Жаннет» — очевидно, это её имя. Голова ноет от боли, от шума голосов, легче на груди не становится. Тяжесть особенно ощутима, когда её тело подбирают и переворачивают, чтобы перенести и возгрузить на носилки. В момент транспортировки Шепард наконец-то может выпустить томившуюся во рту кровь и рвотные массы, испачкав чей-то доспех. Не жалко!       Её голову бережно и даже нежно придерживают. Странно, что на такое способны жёсткие боевые перчатки, но пострадавшую, кажется, всё устраивает. Она даже пытается улыбнуться, только вряд ли получается. Группа спасателей карабкается по обломкам, стараясь не потревожить раны капитана, которая почти засыпает под шум их разговоров. На лицо опускается кислородная маска, делая мечты о сне самыми реальными. Шепард засыпает под скрежет падающих машин и крики людских голосов на разный манер, среди которых приятнее всё же звучат голоса её спасителей, пусть и те тоже крайне чем-то взволнованы и почти уже срываются на крик.