" Если друг оказался вдруг..."

      К полуночи поднялся ветер. Посвистывая на узких улочках и раскачивая бумажные фонари, он, словно пастуший пес, споро гнал растрепанные, грязно-серые тучи, точно отару овец прочь, подальше от суши, за горизонт. Чтобы они поутру истаяли над водной гладью без следа.       Кисаме лежал на тонком футоне, вслушиваясь в ночные напевы ветра, постукивание незакрепленных ставень, и то, как сердце колотится о грудную клетку. Хлопковое одеяло, сырое от пота, смятое, лежало в стороне.       Хошигаки глубоко вздохнул, раз, другой, заставляя сердце стучать размереннее, и прикрыл глаза.       В этот раз это даже и кошмаром-то назвать было нельзя, так, дурной сон.       Опальный ниндзя вздорогнул от ворвавшегося в комнатку ледяного порыва ветра, и уставился невидящим взглядом в потолок, едва угадывающийся в ночном мраке.       Где-то там точно так же не спал Итачи.       Он знал это наверняка. Долгий живительный сон всегда был роскошью. Ну а сон без сновидений – и вовсе королевским подарком.       Кисаме никогда не спрашивал, что за сны не дают спать его напарнику. Да и про свои помалкивал.       Ведь просыпаться от леденящих душу видений – удел сопливых генинов.       С другой стороны – кошмары – это хорошо. Это значит, что они еще живы. Что еще не все внутри умерло, оставив лишь бездушную оболочку.       Хошигаки еще раз размерянно вдохнул и, задержав дыхание, выдохнул. Нет, он не хотел превращаться в бездушное оружие, марионетку наподобии Сасори.       Пока что он предпочитал оставаться живым. Не смотря на все неудобства.       И все же, сегодняшний сон был странным.       Бывший мечник из Киригакуре, забросил руки за голову и, поерзав на тонком футоне, принялся прокручивать крепко засевшие в памяти образы, надеясь отыскать какую-нибудь подсказку или предупреждение. Он верил, что сны приходят не просто так.       Начиналось все вроде как обычно…       С задания по охране команды шифрования.       Вот он уже слышит преследователей. Они все ближе. Рука ложится на рукоять катаны.       Миру снова не сопротивляется. Он до сих пор не может понять почему. Почему она так покорно приняла судьбу? Он бы никогда так глупо не поступил.       Он – Хошигаки Кисаме – вцеплялся в жизнь мертвой хваткой, до судорог в пальцах, вгрызался в нее зубами, словно голодная акула.       Но в этот раз не было ни преследователей из Конохи. Ни ледяных объятий горной реки, которая иногда отказывалась отпускать свою добычу, и тогда Хошигаки затягивало вниз, в черную бурлящую бездну.       Распростертое тело Миру внезапно стало расти, округляясь, расползаясь вширь, и, вскоре, Кисаме уже изумленно таращился на своего непосредственного начальника - Суйказана Фугуки, туго спелёнатого цепями.       - А, мальчишка…, - неожиданно проскрипел Суйказан, тяжело переворачиваясь на спину.       Длинные рыжие волосы сухо шуршали и даже потрескивали, казалось, живя своей собственной жизнью.       - Я знал, что однажды ты воткнешь мне нож в спину.       Грузно поднявшись, он вперил тяжелый взгляд глубоко посаженных глаз в замершего от такого неожиданного поворота Хошигаки.       Цепи, словно увядшие лианы, соскользнули с его мощного тела и, извиваясь, втянулись в каменные стены - в одно мгновение ока они перенеслись в сырые подземные камеры для содержания государственных преступников.       - Неблагодарный щенок, - сморщившись, Фугуки принялся вытаскивать лезвия, прочно засевшие в его плоти, одно за другим, и брезгливо отбрасывал их прочь.       А Хошигаки оставалось лишь покорно наблюдать за этим – даже в своих собственных снах он не имел права выбора.       - Вижу, уже наложил лапу на чужое добро, - насмешливо прогудел Суйказан, окончив свое кровавое занятие и разглядывая Самехаду, висящий у бывшего подчиненного за плечами.       - Я…я заслужил этот меч, - слова застревали в пересохшем горле, как сухие хлебные крошки, но Кисаме заставлял себя четко проговаривать каждое. – Такое ничтожество как ты, не имеет права обладать Великим Мечом! Ты…       - Да что ты! – перебил его Суйказан. – Ну-ка открой рот. Дай-ка посмотреть, твой поганый язык еще не отвалился от того, что произнес? Нет? А жаль…       - Жаль, - он снова возвышался над Кисаме огромной глыбой. – С другой стороны, я наконец-то свободен, - он повел плечами, словно освобождаясь от невидимых оков.       - Свободен! Слышишь, ты, глупый мальчишка?! Свободен! Теперь я наконец-то могу заняться чем-нибудь полезным!       Оживший Суйказан, тычущий в него пальцем, настолько поразил Кисаме, что он не сразу заметил, что сырые коридоры незаметно истаяли, сменившись солнечным пляжем с мелким белым песком под ногами.       Зато Фугуки, кажется, воспринимал все перемещения как само собой разумеющееся и два раза игриво подпрыгнул, спугнув почтенное семейство чаек, разместившихся на ночлег, а после, с легкостью, неожиданной для его комплекции, совершив пирует – чем поверг Кисаме в состояние близкое к шоку-, пританцовывая направился к линии прибоя, бормоча себе под нос о том, что теперь он обязательно посадит эти славные полосатые кабачочки и тыкву горлянку, потому что она напоминает ему Акебино.       Внезапно, Суйказан замер на месте, словно о чем-то раздумывая, и обернувшись, пригвоздил Хошигаки пронзительным взглядом серых глаз. Новый владелец Самехады нервно сглотнул – словно два остро заточенных самонаводящихся куная смотрели прямо на него.       Однако, Фугуки и в это раз не стал на него нападать, лишь растянул свой огромный рот в кривой усмешке.       - Слыхал, твоя маленькая подружка из чайной таки не пропала без вести в болоте. Странно только, что ты оставил ее в живых, Кисаме-кун, - издевательски протянул он. – Раньше ты не был таким нерешительным       - Сейчас я покажу тебе, какой я решительный! – крикнул Кисаме, перехватывая рукоять Самехады двумя руками и в мгновении ока срываясь с места.       Но Суйказан, неожиданно, провалился под воду, превратившись в его собственное отражение.       - Дам тебе последний совет, мой любимый ученик, - Фугуки осклабился, снова показывая острые зубы. – Избавься от нее, да побыстрее, - и он расплылся цветным пятном в прибое, а спустя несколько секунд и вовсе истаял.       - Вот дерьмо! – прорычал Кисаме, обрушиваясь прямо на песок. – Черт!       Сколько он так просидел, он не знал. Солнце не меняло своего положения на небе, Самехада покоился у него на коленях, а волны облизывали подошву его сандалий.       - Что ты сидишь на холодном, Хошигаки-сан, ты же простынешь?!       Оказывается, он даже задремал, но тонкий голосок заставил его вскинуть клонившуюся вниз голову и, проморгавшись, обернуться.       В десяти шагах от него, переминаясь с ноги на ногу стояла Амая, такая, какой он ее помнил – восьмилетняя. Гладко причесанная, с желтой шелковой хризантемой в волосах и маленькой плетеной корзинкой, прижатой к груди.       - Что ты здесь делаешь? – удивленно и с некоторой опаской спросил он, борясь с зевотой.       - Но ты ведь сам позвал меня, - смущенно залепетала нежданная гостья и, залившись стыдливым румянцем, добавила, - чтобы посмотреть на летающих рыбок.       Разница в возрасте, видимо, ее ничуть не удивляла.       Кисаме обреченно перевел взгляд на сияющие лазурью небеса.       - Иди домой, Амая, - устало протянул он.       - Но…но, - залепетала девчонка, - я принесла моти, они с киви, как ты любишь…, - и обиженно зашмыгала носом.       Хошигаки демонстративно тяжело вздохнул и отвернулся, надеясь, что она обидится и уйдет. Обычно это срабатывало.       Потом, правда, дня три она дулась, но если сам Кисаме не давал слабины, сдавалась первой, делясь с ним каким-нибудь лакомством и клятвенно обещая, что в следующий раз она уж точно с ним больше общаться не будет.       Но нет, в этот раз Амая продолжала обиженно сопеть за его правым плечом и никуда не уходила. Кисаме начал потихоньку раздражаться.       « Пугнуть ее, что ли…?» - уныло обратился он сам к себе, когда надоеда внезапно перестала вздыхать и шморгать носом и взволнованно спросила:       - Скажи, Хошигаки-сан, откуда у тебя этот меч? Разве Суйказан-сама уже отказался от него?       Словно ледяные пальцы коснулись спины, пробежав по позвоночнику снизу вверх.       - Ты слышала, что я тебе сказал?! – закричал Кисаме, вскакивая, разбрызгивая вокруг себя соленую воду, пугаясь непонятно чего и от этого злясь еще больше. - Уходи! А не то я…       - А не то что? – произнес с едва заметной издевкой уже знакомый низкий голос. – Будешь опять грозиться, что убьёшь меня?       Бывший мечник растерянно моргнул, растеряв весь свой яростный запал в одно мгновенье. За одну секунду девчонка, стоящая перед ним успела повзрослеть на целых семнадцать лет.       Теперь Амая выглядела точно так же, как при их первой встрече на пляже: простое темное кимоно, коротко стриженные растрепанные волосы и вежливая улыбка.       - Уходи, - упрямо повторил он, глядя на нее исподлобья.       - Что с тобой, Кисаме? – она фыркнула и сделала шаг вперед. – Раньше ты слов на ветер не бросал…       Ниндзя-изгнанник из Кири, не спуская с нее глаз, шагнул назад, замочив ноги в набегающей волне.       - Торопишься на тот свет? – прорычал он сквозь зубы, пристраивая Самехаду за спину. От греха подальше.       - Отнюдь, - она доброжелательно улыбнулась, словно они обсуждали, хороша ли сейчас погода для прогулки или созрели ли сливы. - Просто, кажется, сейчас пришла моя очередь тебе помочь. Смею напомнить одно важное правило: никаких привязанностей.       - У меня нет никаких привязанностей! – раздраженно рыкнул он в ответ, делая еще один, пусть и крошечный, но шаг назад.       - А как же я? – растерянно спросила Амая, кажется обидевшись.       - Ты для меня умерла уже давно! – Кисаме хотелось произнести эти слова как можно более бесстрастно, но голос все равно предательски дрогнул.       - Что ж, тогда это будет совсем легко, - она мягко улыбнулась и неожиданно достала из широкого рукава катану.       На первый взгляд ничем не примечательную, но Хошигаки был уверен, что это «та самая» катана.       - Ну же, Хошигаки-сан, ведь тебе не впервой. Давай, - улыбаясь, она протянула оружие рукоятью к нему, удерживая клинок на раскрытых ладонях.       Но Кисаме продолжал стоять, словно окаменев, в волнах прибоя и настороженно следил за приближавшейся к нему гостье из далекого прошлого. Собственное тело отказывалось слушаться, словно он попал под влияние какого-то гендзюцу.       Подойдя к нему так близко, что концы широких рукавов касались его груди, и все так же доверчиво и открыто улыбаясь, она взяла его за руку и, едва касаясь пальцами, нежно погладила ладонь, а после вложила в нее рукоять катаны и сжала его пальцы своими.       - Почему я должен это делать? – спросил он и сам удивился тому, как жалко это прозвучало.       - Разве ты делаешь это не для удовольствия? – удивленно спросила Амая, замирая прямо перед ним. Кончик катаны упирался ей в грудь, натягивая тонкую ткань.       Кисмае растерянно моргнул.       - Ну что же ты? – словно мягко коря его, произнесла она. – Друзья должны помогать друг другу.       - Я…,- во рту было сухо, словно в пустыне вокруг Суны, и слова выговаривались с трудом.       « Не могу…», - хотел он закончить, но рука, держащая катану, словно повинуясь чьей-то воли извне, дернулась, и закаленный метал легко вошел в мягкую плоть.       - Это мой тебе дружеский подарок, - улыбнулась она, соскальзывая с лезвия на песок.       - А…Амая…, ошалело позвал Кисаме, чувствуя, что странная сила, не дающая ему до сего момента пошевелиться, наконец отпустила.       Не глядя отбросив катану в сторону, он опустился на колени и протянул руку, чтобы удостовериться – вдруг, все же, жива. И тут же отдернул ее: на небрежно брошенном на песке кимоно лежала камбала и таращилась на него своими выпученными глазами.       Эта-то камбала и напугала его больше всего.       Вот и сейчас, Кисаме снова передернуло, едва он, вспоминая сон, дошел до этого момента.       Пошевелив распухшим, словно у утопленника, языком в сухом рту, мужчина растер лицо руками и, вздохнув, поднялся с матраса и, практически на ощупь, двинулся к столу со стоящим на нем кувшином для умывания.       Гостиница была приличная, но скромная: из разряда «удобства на этаже». Хотя, поглядывая на гостей в чайном зале, Кисаме начал подозревать, что имеются здесь и более комфортабельные номера: с кроватями, коврами и ванными комнатами.       Но не с их унылым бюджетом. Иначе пришлось бы брать один номер на двоих – а это значит, ему снова спать на полу.       Кисаме жадно напился, ополовинив кувшин, ополоснул лицо и шею и замер, упершись руками в столешницу. Капли воды, скатываясь вниз, холодили спину и грудь.       « Никаких слабостей. Никаких привязанностей. Никаких чувств».       А ведь он страшно перепугался в ту ночь, когда Амая заполучила свой шрам.       Собственно говоря, она и получила его благодаря ему.       Это была очередная героическая вылазка, доказывающая, что бесстрашнее и умелее его нет никого. А Амая, как обычно, должна была стать свидетелем его триумфа.       Но в ту ночь все как-то не задалось.       Луна скрылась за непроглядными тучами, и они заплутали в лесу и чуть было не угодили в болото. А ведь им нужно было вернуться еще до того, как их хватятся поутру. И Кисаме всякий раз принимался подгонять Амаю, грозясь оставить ее прямо здесь, если она не пошевелится.       В итоге все закончилось тем, что переходя ручей, она оступилась на осклизких камнях и, упав, рассекла себе ногу.       Удивительно, но он до сих пор помнил, до мельчайших подробностей: сначала визг и громкий плеск и свое всепоглащающее чувство раздражения, а после ее бледное до синевы лицо с закушенной нижней губой и тяжелый, сладковатый запах свежей крови, в мгновении ока пропитавшей штанину, окрасившей воду в ручье, его руки, когда он перевязал ее, как сумел.       Он холодел от одной мысли, что она сейчас скончается у него на руках от потери крови и обзывал ее последними словами. А она, бледная от ужаса и боли, прижималась к его спине и, вцепившись в мокрую от пота и воды рубашку на плечах, наверняка молилась всем известным богам, чтобы он действительно не оставил ее под ближайшим деревом.       Естественно, они не успели вернуться вовремя.       Едва живые, мокрые, перепачканные в тине и крови, они ввалились в кухню «Ракушки и Бубенчика», когда чайная уже была полна полиции и гудела, как растревоженный улей.       Как тогда господин Сэки его не убил, Кисаме и сам не понял.       Вцепившуюся в него как клещ, Амаю еле отодрали и тут же унесли наверх, благо, доктор уже был тут, и про Кисаме на время забыли.       Забившись в угол между столом и плитой, он сидел в каком-то отупении, слыша, словно сквозь вату, как бегают и суетятся наверху люди, как неистовствует всегда такой спокойный хозяин чайной и почему-то не уходил.       Ему казалось, что он сидит тут уже часов пять, хотя на самом деле прошло не более пятнадцати минут, когда дверь, тихонько скрипнув, приоткрылась, и в кухню зашла госпожа Шизука.       Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: она не из этих мест. Невысокая, по сравнению с большинством местных жителей, вся какая-то мягкая и округлая, даже своим золотистым цветом кожи – который, все же, уже начал бледнеть, сдаваясь под натиском сырости и тумана – она походила на сдобную булочку в яркой бумажной обертке. Одежду она носила всегда местного покроя, но цвета выбирала такие, что у некоторых, с непривычки, начинало рябить в глазах.       Кисаме весь подобрался и, упрямо сжав зубы, враждебно посмотрел на нее, готовый до последнего отстаивать свою точку зрения «она сама во всем виновата!».       Но мама Амаи, подойдя к нему, горько вздохнув и погладив мягкой рукой по грязным, торчащим во все стороны волосам, отвернулась к плите, так ничего и не сказав.       На него не будут орать? Бить? Не запретят здесь появляться? Ошалевший Кисаме боялся даже вздохнуть, таращась прямо перед собой, когда госпожа Сэки заговорила.       - С Амаей все впорядке, Кисаме-кун. Она, конечно, потеряла многовато крови, но ты наложил хорошую повязку, доктор тебя хвалил. Рану зашили, может быть даже следа не останется, - перед ним оказалась миска, полная горячей рыбной похлебки и две лепешки.       А женщина, снова потрепав его по голове, пристроилась на стуле рядом.       Кисаме с опаской поглядывал на нее, подмечая бледное лицо и темные тени, залегшие вокруг глаз, готовый в любую секунду броситься в атаку, защищая себя со всем жаром юношеского максимализма.       - Я знаю, ты не хотел ничего плохого, - мягко начала она, глядя в окно. – Но, видишь ли, у Амаи нет никаких талантов шиноби. Поэтому она не учится в Академии. Она никогда не будет ровней вам, поэтому она не самый лучший товарищ для таких игр. Ты понимаешь меня, Кисаме-кун?       Он кивнул, конечно; ему почему-то не хотелось огорчать госпожу Сэки еще больше. Но, на самом деле, лишь после того разговора он задумался о том, что они с Амаей разные. Она не такая как они – шиноби Деревни скрытой в Тумане, пусть они и живут бок о бок.       - Вот и хорошо, - она устало улыбнулась ему и, тяжело поднявшись, добавила. – Поешь сначала, а после того как отдохнешь, можешь прийти навестить Амаю.       Он кивнул в ответ, но приступил к трапезе лишь после того, как женщина скрылась за дверью.       Естественно, после такого приглашения он неделю носу не казал к Амае, пробравшись к ней вечером в спальню лишь на исходе восьмого дня.       Тогда-то она и показала ему аккуратный шов, а спустя несколько месяцев и оставшийся шрам, а он в очередной раз напомнил себе, что она не такая как он.       - Нет никаких талантов…, - задумчиво протянул Хошигаки Кисаме, облокачиваясь на подоконник и вдыхая полной грудью свежий предрассветный воздух.       - Откуда же ты взялась тут, на мою голову…?