***
Если и были у Хидана какие-то наивные и радужные мысли по поводу того, что странная техника развеется за пределами храма, пришлось с ними распроститься. Они уже поравнялись с невнятной статуей божества, по которой только-то и можно было понять, что у нее две руки и две ноги, но губы все так же не слушались его, словно сшитые накрепко суровой нитью. Незадачливый нукенин из Югакуре злобно зыркнул на напарника, который, как ни в чем не бывало, шагал через храмовый двор к истертой лестнице. Возмущенно просопев носом и сложив руки на груди, юноша топнул ногой! Как ему теперь нести учение о Джашине-саме! Раз этот замшелый гриб его знакомый, пусть Какузу его и спасает теперь! У Какузу были свои мысли на этот счет, но он не успел их выразить, даже если бы вдруг захотел, ибо капризный женский голос за их спинами жеманно протянул: — Наконец-то! Ну что вас, мужчин, вечно тянет в какую-то помойку?! А? Хидан крутанулся на пятке, выхватывая косу привычным движением. Какузу, напротив, обернулся лениво, словно нехотя, и смерил взглядом говорившую. Пусть они никогда не встречались, но он узнал ее тут же. Госпожа Шока, хозяйка южного побережья Страны Молний и залива Харан, собственной персоны, стояла подле каменной статуи, кутаясь в накидку из серебристого меха. Два телохранителя замерли поодаль. Какузу тяжело вздохнул и, глядя на Хидана едва заметно покачал головой. Последователь Джашина продолжал пучить глаза и сжимать косу, однако в бой уже не рвался. И, Ками-сама, до сих пор молчал! — Что нужно Изумрудной Леди? — наконец спросил нукенин, и от его пытливого взгляда не укрылось, как самодовольно блеснули раскосые зеленые глаза над газовой вуалью, прикрывающей лицо. О госпоже ходило много слухов. Никто толком не знал, из какой темной заводи она вынырнула, но, едва появившись, она тут же ловко прибрала к рукам Юу, по прозвищу Клешня, а после его трагической гибели — два года назад — стала во главе всей торговли, подмяв под себя официальный и черный рынки. — У меня есть работа, — маленькая холеная ручка, затянутая в вышитый черный шелк, описала в воздухе полукруг. — Крошечное такое задание. Как раз для «Акацуки». Какузу снова взял паузу перед тем, как ответить. Ему не хотелось связываться с Шокой. — К чему госпоже прибегать к посторонней помощи? — он указал глазами на замерших в стороне телохранителей, надеясь все же, что хозяйка не обидится. Поговаривали, что она мстительна, словно онрё**. Но госпожа явно пребывала в хорошем настроении. Рассмеявшись смехом, подобным перезвону медных колокольчиков, она проворковала, слегка растягивая гласные: — Мое задание не такое уж простое. К тому же, я вижу, ваш напарник любит крепкое словцо, — и она насмешливо глянула на Хидана, который уже давно убрал свое оружие и хмуро прислушивался к беседе. Закутанную в шелка и меха дамочку он видел в первый раз и не очень-то понимал, отчего Какузу так с ней церемонится. — Если договоримся, я расскажу, как снять печать, — и она дернула плечиком, позволяя накидке сползти вниз по руке. Нукенин из Такигакуре задумался. И, словно ощущая его колебания, госпожа Шока, выложила спрятанный в мехах козырь. — К тому же, я оплачу заказ не этими жалкими бумажками, а кое-чем ценным. — Аванс! — мурлыкнула она, и тут же, словно по волшебству, в руках у одного из телохранителей оказалась шкатулка красного дерева. Щелкнула крышка, и глаза Какузу заблестели не хуже россыпи камней, что лежали внутри. Хидан застонал, хоть наружу не просочилось ни звука, и закатил глаза. Он понял отчетливо точно по лицу напарника, что тот согласен уже почти на все и, конечно же, не ради того, чтобы выручить его — несчастного и страдающего Хидана. — Что же это за работа, за которую такой аванс? — любитель легких денег все же чуточку, но колебался. — Надеюсь, обычная для вас, — голос госпожи утратил ленцу и капризность. — Меня обокрали. Человек, которому я доверилась чуть больше, чем следует, выставил меня дурой и сбежал, прихватив с собой парочку милых безделушек и несколько ценных для меня бумаг. Это может скомпрометировать меня перед деловыми партнерами. Какузу сдержанно кивнул. Хидан хотел было зевнуть, но вовремя вспомнил, что эта функция ему пока не доступна. — Я слыхала, — и голос госпожи Шоки снова стал мечтательным и нежным, словно шелк, что окутывал ее тело, — в вашей организации состоит шиноби из Страны Воды. Огромный, с острыми зубами…., — Хидан и Какузу обменялись растерянными взглядами: госпожа знала о них подозрительно много. — …и смертельным мечом. Я хочу, чтобы он взял это задание! — Шока, похоже, не заметила этих переглядываний. И тут Какузу вспомнил, что в одном-то слухи о Изумрудной Леди сходились: она была безмерно охоча до изумрудов и мужчин. И уж, ежели, хотела чего, то вцеплялась в желаемое мертвой хваткой. За что и получила за глаза второе прозвище: «Изумрудная Пиявка». — Нашел этого жалкого недоноска, которого я вытащила из помойки, выбил из него все дерьмо, перегрыз ему глотку, выпустил кишки… Даже у Какузу от перечисления всего, что следовало сделать со сбежавшим любовником, не оправдавшим надежд, брови поползли вверх. —…и, само собой, вернул бумаги. Камешки, боюсь, он уже профукал. Деньги никогда не задерживались у него в руках, — и госпожа печально вздохнула. — Ну что? — Постараюсь сделать все, что смогу, — Какузу проигнорировал тычки Хидана рукояткой косы в бок, пытаясь сообразить, как бы уломать Кисаме на этот заказ. — Вот и славно, — Шока фыркнула, словно и не сомневалась в исходе переговоров, отчего газовая вуаль, расшитая золотой нитью, пошла волнами, и велела телохранителю: — Отдай шкатулку. Проследив, как она исчезла под тяжелой полой черного плаща, госпожа удовлетворенно кивнула и, неожиданно подойдя вплотную к растерявшемуся Хидану, провела тонким пальчиком, затянутым в плотный черный шелк, по обнаженной груди и прошептала, лукаво блестя изумрудными, словно камни на ее пальцах, глазами: — А печать исчезнет, как только вы пересечете границу храма, — и она указала взглядом на статуи стражей у начала лестницы.***
Хошигаки Кисаме устало зевнул, широко разевая зубастый рот. Острые зубы клацнули, точно створки медвежьего капкана. Мягкий и влажный воздух Страны Рисовых Полей отчетливо пах просыпающейся землей, набухшими почками и цветущей сливой. Пах весной, которая уже прочно вступила в свои права в этой благодатной стране, в отличие от ее соседки — суровой Страны Железа. Мужчина глубоко вдохнул, попутно принюхиваясь, и поморщился от резкой боли в боку. Эту работу, если и можно было назвать удачной, то лишь с большой натяжкой. «Что это со мной происходит?» — раздраженно думал он, потирая бок и широко шагая по раскисшей тропе, взбирающейся по голому еще боку холма. « Или это…старость?». Мысль сама по себе была настолько возмутительная, что Кисаме рванул вперед и, поскользнувшись на глинистой обочине, чуть было не растянулся в весенней грязи, угодив носом в лужу. Грязно выругавшись, он устало прикрыл глаза и, вдохнув еще раз сладкий, прогретый весенним солнышком воздух, да попутно зашипев от боли — чакры осталось не так уж много, да и в медицинских техниках Кисаме был не силен — продолжил путь. Самая его большая ошибка состояла в том, что он изначально недооценил противника. Быстрый и хитрый, преследуемый Ямасаки Ио, владел Доттоном и не гнушался никаких бесчестных и грязных приемов. Непонятно, что ввело Хошигаки в заблуждение: субтильное телосложение или кукольная внешность — Ямасаки был смазлив, словно баба, — однако первая атака чуть не закончилась для нукенина плачевно: погребением заживо. Спас Самехада, да нечеловеческая сила, а так же то, что так глупо он попался в самом начале. Впрочем, и за это он отомстил, разбив хорошенькую мордашку Ио о покрытый лишайником скальный выступ, а после сломав ему обе руки. В конце концов, заказчица требовала тело, не уточняя, в каком виде оно должно к ней попасть. А может он отвык работать один? Стал слишком полагаться на напарника? «Мы всегда работаем парами», — сказал Лидер. Что ж. Это удобно и оправданно. Если. Если ты не привязываешься к своему партнеру. Кисаме нащупал флягу на поясе и, отцепив, потряс, пытаясь на слух определить, сколько там осталось воды. Меньше половины, судя по всему. И что? Стоило Какузу что-то там пошептать, да посверкать камушками — и Итачи отправляется в Страну Гор, а Кисаме спешит, утопая в снегу, за сбежавшим любовником. Тьфу ты! Не став пить, нукенин оглядел стекающие вниз, словно водопад, рисовые террасы: все еще черные и пустые, но уже в ожидании зеленых рисовых ростков. Хотелось присесть и передохнуть, но сегодня предстояло еще пересечь границу, а там, через Горячие Источники и Страну Мороза — прямиком в портовый город Югана, что значит «благодатный», у самой границы Страны Молний. И хорошо бы чакры хватило до самого конца пути. Тяжело вздохнув, нукенин заставил уставшее тело двигаться дальше. А на обратном пути можно и в Югакуре на денек задержаться. Прошлый раз ему так и не удалось посетить ни одну из купален. Отчего бы сейчас не восполнить это упущение. Однако день сегодня был явно неудачным. Не иначе, Кисаме пересек границу между странами с левой ноги. Поднимаясь по раскисшей дороге к резному деревянному мосту, переброшенному через вымытый бурной речкой овраг, он услышал их куда раньше, чем увидел. — Весна в этом году такая ранняя, верно, Мацуи –доно, — звенел нежный девичий голосок в весеннем прозрачном воздухе, — я даже не успела надеть мою чудесную меховую накидку больше двух раз за всю зиму! — Ты такая хвастушка, Цумико, — укорил ее кто-то в ответ. Кисаме сбился с ровного тяжелого шага и недовольно поморщился. За весь день он не встретил никого: ни крестьянина, ни праздного путешественника, ни военного. Отчего-то он решил, что и мост прозванный «Спина кита» за свой горбатый силуэт, тоже будет пуст. И тут такой сюрприз! — Ты так говоришь, потому что завидуешь! Тебе-то никто не подарил пелеринку из соболя! Бесшумно, словно бесплотная тень, Кисаме преодолел последние несколько метров и замер подле массивных, врытых в черную землю опорных столбов. Ажурная арка ворот из эбенового дерева с двумя перекладинами — «насестами для птиц», открывала путь, а на выгнутой спине шутили и подтрунивали друг над другом не менее пяти праздных зевак, не видимых с земли. — Верно, внучка, — раздался надтреснутый старческий голос. — Ну да вам, молодым, всегда есть чем похвастаться, и повода не нужно… — Что ты такое говоришь, дедушка?! — вскричала владелица меховой шубки — видно, совсем еще дитя — и возмущенный крик ее потонул в дружном хохоте. «Ну это надолго, — зло подумал Хошигаки, прижавшись спиной к внушительной опоре и слушая. «Судя по всему, местные вельможи собрались на прогулку. Эти-то могут часами языками молоть!». Крутой каменистый склон, покрытый переплетенными ветвями голого еще кустарника, резко спускался вниз. Нет, брести в ледяной воде Кисаме совсем не хотелось! Да еще и придется возвращаться назад, чтобы отыскать хоть какое-то подобие брода. И чакру стоило бы все же сберечь. — Не пора ли возвращаться, — звонкий мужской голос выдернул бывшего мечника из его мрачных мыслей обратно в реальный мир. — Как бы дамы не замерзли. Да и Цуми-чан без своей меховой накидки… « Пора, пора… — запрокинув голову, нукенин пытался разглядеть хоть что-нибудь сквозь деревянную, скрепленную металлическими полосами, дугу у себя над головой, но доски были подогнаны так плотно, что можно было лишь только слушать топот обутых в мягкие сапожки ног, да шуршание тяжелых одеяний. — Посмотрите! Посмотрите! Да ведь это же соловей! — восторженный крик всколыхнул нагретый ласковым солнцем весенний воздух, а Кисаме устало привалился к опоре. Нет, день сегодня определенно никуда не годится! — Где? Да где же?! — на мостике произошло некоторое волнение и все переместились к дальнему его концу. — Вот! Вот, смотрите! На ветке сливы! — Ах, я вижу, вижу! — Действительно, соловей! Какой у тебя острый глаз, Хидеко-сан! Верно, и правда пришла весна. «Может, все же, хенге…», — уныло размышлял тем временем Хошигаки, даже не пытаясь вслушиваться в эту светскую болтовню, как вдруг что-то холодное мимолетно коснулось его щеки. Крупные белые хлопья снега, медленно кружась, падали на землю, словно перья белых цапель. Заметно похолодало. — Вот вам и весна, — проворчал недовольно один из гуляющих. — Снег пошел! — Что ж, давайте возвращаться, — проскрипел самый старший из присутствующих. — Снег вреден для моих старых суставов. — Ах, скорее! А не то он испортит наши прически! — и дробный перестук возвестил о том, что юная любительница меха поспешила сбежать с моста. Хошигаки удовлетворенно кивнул, прислушиваясь к суете на мосту. Однако, не все поспешили покинуть «горбатую спину кита». — А ты, милая, что же? — раздался приглушенный голос «охотницы на соловьев». — Я бы хотела еще немного задержаться здесь, если вы позволите. Кисаме, занесший уже было ногу над мостом, замер. — Хочешь полюбоваться сливой? Она в этом году и впрямь удивительно пышно расцвела. — Слива всюду цветет одинаково, — низкий голос сопровождался шелестом и шуршанием длинных одежд. — А вот снега я и правда не видела уже очень давно! «Да быть такого не может!» — Хошигаки облизал сухие губы. Этот голос теперь ему был слишком хорошо знаком! — Что ж… Но смотри, не задерживайся, Амая-чан, а не то мы съедим все сладкие булочки! — и гостеприимная дама удалилась, оставив свою собеседницу в одиночестве. А снег все так же падал мягкими соцветиями и тут же таял, и вокруг установилась удивительная тишина, не нарушаемая даже скрипом деревянного настила. Оттого Кисаме непроизвольно вздрогнул, услыхав неожиданное: — Ну здравствуй … соловей. Какие вести ты принес? Скоро ли весна? «О, боги, — он повыше подтянул ворот плаща, одновременно раздраженно закатывая глаза, — ну это точно она…». «Только… Только что же это она здесь позабыла?» — и тут же с неудовольствием вспомнил по меньшей мере трех обладателей мужского голоса, покинувших горбатый мостик не более десяти минут назад. Подобравшись, Хошигаки одним головокружительным прыжком оказался на верхней перекладине ворот и оттуда оглядел и мост, и старую сливу с черными перекрученными ветвями, усыпанными розоватой пеной раскрывшихся бутонов, росшую на противоположной стороне оврага, и одинокую фигуру, облокотившуюся на резные перила. Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался, и тут же, словно напоминание о том, что зима все же закончилась, раздалась трель угуйсу — соловья, что несет весну на своих крыльях. Амая, а это, действительно, была она, плотнее запахнула теплую шерстяную накидку и, подперев щеку рукой, внимательно слушала крошечного певца. Внезапно соловей замолчал, видно, переводя дыхание, а вместо него подала голос любительница снега, пропев низким, тягучим голосом несколько строк незатейливой песенки: — Подобно соловью, что раньше всех поет В тени ветвей, Когда придет весна, — Ты раньше всех мне о любви сказал, И лишь тебя отныне буду ждать! Возмущенно щелкнув, соловей порхнул с ветки и, под веселый смех певицы, исчез в бескрайней дали. «Говорят, — всплыли сами собой в голове у Кисаме подслушанные слова, — чтобы услышать, как поет госпожа, нужно быть чиновником не ниже третьего ранга…», и само собой произнеслось насмешливое: — Что ж, я готов взять свои слова обратно. Ты стала петь гораздо лучше. И принялся наблюдать с кривой усмешкой, как Амая вздрогнула от неожиданности, и как торопливо и неудачно — ударившись бедром о заграждение — обернулась, ища говорившего глазами. «Безнадежна!» — припечатал Хошигаки про себя, разглядывая госпожу Кику с высоты в три человеческих роста. Амая же, наконец, отыскав его на перекладине ворот, молча буравила взглядом широко открытых от удивления синих глаз, прислонившись, точно обессилив, к резным опорам. Неожиданно налетевший порыв ветра взметнул полы плащей, оказавшихся одинаково красными с изнанки, да оборвал с ветвей нежный цвет, закрутив цветки в воздушных водоворотах. — Ты похожа на капусту, — Кисаме надменно вздернул подбородок и ткнул в сторону Амаи пальцем, что, конечно же, было крайне невежливо с его стороны, — столько на тебе всего надето! Он и сам не мог объяснить, почему смеющаяся и вполне себе довольная жизнью Амая, праздно гуляющая под цветущей сливой, действовала на него так раздражающе. Настолько, что ту же захотелось сказать ей что-то настолько возмутительное, что стерло бы улыбку с ее лица, а лучше всего — заставило бы зарыдать! — На очень дорогую капусту, смею заметить, — не оправдав его ожиданий, Амая отчего-то не разозлилась, а кокетливо повела плечиком и опустила глаза. Кисаме довольно захохотал в ответ, тут же забыв, что собирался довести ее до слез, и, не медля ни секунды, спрыгнул вниз, на выгнутую дугой спину моста, отчего мост ощутимо вздрогнул. Теперь, когда их разделяло не более трех шагов, он с любопытством оглядел свою бывшую маленькую подружку из «Ракушки и Бубенчика», которая сейчас выглядела, ни много ни мало, словно знатная дама: темные волосы убраны в строгий узел и украшены черепаховым гребнем да шпилькой с мелкими шелковыми цветами сливы, три тонких нижних платья едва выглядывают друг из-под друга, как и положено, а поверх — плотное зеленое, точно холодная стоячая вода, с гладким узором из листьев. На плечах — шерстяное пальто, на ногах — теплые сапожки, отороченные мехом. В лицо Хошигаки отчего-то было смотреть неловко, особенно когда он представил, как поднимаются ее брови и брезгливо поджимаются губы при виде его грязного, пропыленного балахона с изорванным подолом и усталого и раздраженного лица, покрытого мелкими царапинами от каменных осколков. И снова Амая удивила его, нежно и приветливо улыбнувшись и изящно склонившись — низко, так что широкие рукава шерстяного пальто коснулись досок моста. — Вам мое нижайшее приветствие, Хошигаки — сан, — прозвучало без намека на насмешку. Хошигаки отступил на полшага, удивленно вздернув брови. Простая вежливость требовала ответа на приветствие, но на языке, отчего-то, снова вертелись лишь едкие шуточки. Распрямившись, она подняла на него свои темно синие, словно поддернутые легкой туманной дымкой, глаза и на секунду Хошигаки ощутил себя снова двенадцатилетним генином, который, вернувшись с задания, безбожно хвастается удачно выполненной миссией и выставляет себя героем, каких свет не видывал. — Я не рад тебя видеть и кланяться не буду, — излишне грубо бросил он, словно капризный ребенок, скрещивая руки на груди и отгораживаясь от Амаи и воспоминаний. — Мне нужно просто пересечь мост и покинуть страну. Сэки бросила на него взгляд, словно пытаясь что-то прочесть на его маловыразительном лице, и тут же молча посторонилась, прижавшись к резному ограждению моста. Путь был свободен. Впереди лежала дорога сквозь рисовые поля, а там уж граница и долгий путь до Страны Молний. — В Кири старая слива, должно быть, еще не зацвела… — Ха! — Кисаме, уже занесший ногу над мощеной камнем с этой стороны моста дорожкой, внезапно передумал, резко развернулся и, шагнув обратно к Амае, остановился подле, — Она уже давным-давно рассыпалась в труху! — Ты прав, — Амая тяжело вздохнула. — Иногда я и забываю, сколько времени прошло. — Интересно, осталось ли что-то из того, что мы с тобой помним? — Так странно, — возле корявого, словно кружевом украшенного лишайником, ствола старой сливы лежал еще довольно глубокий снег и Амая, сойдя с моста, аккуратно ступила на него своими теплыми сапожками, — сезоны сменяют друг друга, — она склонила ветвь, густо усыпанную нежными, чуть розоватыми цветами и спрятала в этой благоухающей пене свое лицо, — а слива везде пахнет одинаково. Что здесь, что в Кири, что в Горячих источниках. Кисаме, что как привязанный следовал за ней, словно сбросил с себя гендзюцу и недоверчиво прищурился. С чего бы это она вспомнила Горячие Источники, да еще сейчас? — Ну как, отыскал ты тогда апельсин? — Амая аккуратно отпустила ветку и кротко, словно новорожденный ягненок посмотрела на Кисаме. — Апельсин? — нукенин непонимающе уставился на нее. — Ах, апельсин. Нет. — Я же говорила. Не сезон, — внезапно Амая прижала ладони к зарумянившемся щекам и рассмеялась легким заливистым смехом. — Ах, прости меня, Кисаме, я прямо как бабуля Мэки. И, поймав его непонимающий взгляд, всплеснув руками, пустилась в пространные объяснения: — Ну, помнишь, она жила в начале улицы, напротив близняшек Танабэ и всегда носила с собой не меньше трех талисманов на удачу… Кисаме знать не знал ни бабулю Мэки, ни каких-то там близняшек. — Ну, вспомни! Что бы не происходило, тут же появлялась бабуля и заявляла: «А я говорила! Я знала, что так и будет!». — Бабка-талисман! — Кисаме щелкнул пальцами и раскатисто хохотнул, вспоминая. — Точно! — обрадовалась Амая. — Она еще любила бродить по ночам, едва становилось тепло, и гоняла целующиеся парочки. А помнишь, чуть не поймала нас, когда мы воровали яблоки в саду у капитана? Интересно, — она стряхнула опавшие лепестки с рукава, — как сейчас дела у…как же его звали-то… Нобу или Таро? Точно! Таро! Попал он в АНБУ или нет…? Хошигаки неопределенно пожал плечами. Он-то как раз хорошо помнил, что третьего любителя яблок звали Ючи, и он погиб во время патрулирования границ, едва получив звание чунина. — Как время-то бежит, — протянула Амая, пряча кисти рук в широкие рукава пальто. — Вот и ученицы мои скоро разлетятся кто куда. Этой зимой выйдет замуж Суйрен, а там и все остальные, — она тяжело вздохнула, словно выдавала замуж не учениц, а собственных дочерей. — Будет много приготовлений и беготни. Так что госпожа Ока любезно пригласила меня полюбоваться цветущей сливой у своих друзей. Приятно было встретить еще и тебя. Кисаме лишь фыркнул в ответ на такую грубую лесть. — А что же твой симпатичный спутник? Неужто, вы не вместе? На твоем месте я бы не оставляла его надолго одного, — и она шутливо погрозила пальцем. — Жаль конечно. Я и предположить не могла возможность такой встречи, иначе прихватила с собой немного лечебного чая с Изумрудной Горы. Хошигаки неожиданно снова ощутил нарастающее внутри, как снежная лавина, раздражение. То, что Учиха Итачи хорош собой бессмысленно было оспаривать. Это был непреложный факт. Но отчего-то слова Амаи задели его, точно острый нож. — Послушай, — он грубо схватил ее рукой за плечо и развернул лицом к себе. — Может, хватит уже строить из себя саму доброту?! –и раздраженно оттолкнул прочь. На первый взгляд, толчок вышел совсем легкий. Но, то ли оттого, что Хошигаки плохо контролировал свою силу, то ли оттого, что пришелся он на многострадальное левое плечо, Амая, не удержавшись на ногах, тонко вскрикнула и в мгновение ока рухнула на землю, угодив прямиком в рыхлый снежный сугроб. Да так и затихла там, неловко поджав левую руку. Кисаме опешил. Тогда, в детстве, разное бывало. Его шутки не всегда были безобидными, а развлечения безопасными, но он никогда, никогда не применял против Амаи грубую силу. А сейчас? Язвительные шуточки направо и налево о том, какое он чудовище выступали отличным щитом, держа всех на расстоянии. Но, неужели, он и правда превратился в монстра? — Эй, — он неловко переступил с ноги на ногу, не делая попыток приблизиться. Ну, в конце концов, подумаешь, ну толкнул. Так ведь не убил же! И вообще, нужно крепче стоять на ногах! Но Амая даже не делала попыток подняться. Упершись правой рукой в землю, она сидела в подтаявшем сугробе, сжавшись в комок. Кисаме отстраненно разглядывал выбившиеся из прически пряди, неаккуратно падающие на длинную шею и округлые плечи, легонько вздрагивающие то ли от стылой сырости, поднимающейся от земли, то ли от сдерживаемых рыданий. Следы от его пальцев уже давным-давно сошли, но сейчас, разглядывая ее, ему, почему-то, представлялись треугольные, багровые от подсохших подтеков крови, следы укусов на этой беззащитной шее. Словно почуяв мысли хозяина, за спиной лениво зашевелился меч, заставив нукенина вынырнуть из своих кровожадных фантазий и тут же их устыдиться. — Эй, — снова позвал он, наконец, делая шаг вперед. — Ты что это? — и, перехватив поудобнее Самехаду рукой, присел подле на корточки. Подол платья и пальто намокли в рыхлом снегу и запачкались, но Амая не делала и попытки встать, а лишь, закусив нижнюю губу смотрела, не моргая на темный сливовый ствол, покрытый, словно морозным узором, рыжевато-зеленым лишайником. По щекам у нее тихо катились одна за другой крупные прозрачные слезы. «Все такая же плакса», — подумал Хошигаки с непонятным облегчением и, склонившись ниже, произнес тихо, будто опасаясь, что кто-то еще услышит: — Я не хотел… Амая в ответ тяжело вздохнула и замерла, словно ожидая продолжения. Но, так ничего не дождавшись, вытерла мокрые щеки рукой, предварительно отерев ее о сухую ткань возле ворота. После этого, она совершенно неэстетично шмыгнув носом, пробормотала: — От тебя, Хошигаки, одни неприятности, — и без предупреждения уткнулась головой куда-то в район солнечного сплетения, едва не сбив Кисаме с ног, и ухватившись правой рукой за плотную ткань темного, с красными облаками балахона — видно, чтобы не сбежал. Сказать, что Хошигаки Кисаме растерялся — означало бы не сказать ровным счетом ничего! Но это внутри. Внешне, благодаря тренировкам и наставлениям Суйказана-самы, а так же суровому образу жизни, в последние годы ставшему лишь суровее, он остался совершенно невозмутим. Лишь дернулась бровь, да снова прокатилась волна возмущения по мечу за спиной. Рукой, что он все еще придерживал Самехаду, Кисаме машинально огладил его поверх бинтов и прислушался к своим собственным ощущениям. Сидеть, опираясь лишь на носки, на раскисшей земле было страшно неудобно, но Амая вела себя тихонечко и ее дыхание, казалось, обжигало его кожу даже сквозь толстую ткань плаща, а еще пахло от нее удивительно знакомо: нагретым сахаром и какими-то специями, точно он неожиданно оказался на кухне чайного домика. Ему снова вспомнилась та ночь в лесу, когда Амая вскакивала на каждый шорох, не давая заснуть своим мельтешением, и угомонилась лишь перед рассветом, свернувшись у него под боком, спасаясь от утренней сырости. Отдавшись во власть событий, таких давних, что, кажется, все это сон и не более, Кисаме уткнулся подбородком ей в затылок и, устало прикрыв глаза, замер на секунду, игнорируя снова пришедший в движение меч. Но, стоило Амае лишь пошевелиться, как он тут же вынырнул из омута воспоминаний и, шумно вдохнув сладкий весенний воздух, ехидно поинтересовался: — Не боишься, что твои почитатели разглядят тебя из окон в компании мужчины, а не сливовых веточек? — Этот мост не виден из окон «Шифуку», — приглушенно произнесла она, не отнимая лица от пропахших пылью и немытым телом складок плаща. — К тому же, это знакомые Оки-сан, что мне до них. Мне… Я… — Вставай, давай! — не дав договорить, Кисаме поднялся на ноги сам и легким рывком поднял Сэки за собой. Теперь он злился на себя за эту минуту слабости и на Амаю, конечно, тоже. — Слушай, — он разжал пальцы, что все еще держались за ткань плаща, — на тебе десять одежек, а руки все равно ледяные… Амая застенчиво пожала плечами, мол, что ж тут поделать и с загадочной улыбкой заметила, что у Хошигаки-сана, зато, красивый лак. Бессильно зарычав, Хошигаки развернулся на месте и решительно зашагал прочь, четко проговаривая себе под нос всевозможные ругательства. — Передавай привет господину Ли! — крикнула вслед Амая, отчего он лишь ускорил шаги. Но, пройдя с полсотни шагов, не выдержал, и украдкой обернулся. Амая стояла все там же, под раскидистой сливой, и смотрела ему вслед. Заметив, что Кисаме замедлил шаг, она принялась напутственно махать ему вслед. — Боги явно прогневались на меня, — процедил сквозь зубы Хошигаки, ускоряя потоки чакры и заставляя уставшие мышцы сокращаться на пределе возможностей. «Скорее, как можно скорее завершить этот заказ!».***
— Стыдно сказать, Итачи-сан, провел он меня, как мальчишку! — Хошигаки, сладко, так что затрещали суставы, потянулся и, посмеиваясь, продолжил рассказ. —Сам не знаю, как выбрался из-под завала, камни-то все настоящие, Самехада — не помощник. Только на себя и надеяться можно! Ну, тут уж меня припекло! Думаю, неужто я — один из Семи Мечников, спасую перед каким-то, уж извини, дешевым потаскуном, — и он широко зевнул. Не случилось на обратном пути ни купален в Горячих Источниках, ни хоть мало-мальской передышки. Лидер связался с ним, едва Хошигаки пересек границу Страны Молний и приказал, не задерживаясь нигде, поспешить в Страну Травы, дабы встретиться там с Учиха Итачи. А уж то, что приказы начальства не обсуждаются, Кисаме знал слишком хорошо. Посему, едва встретившись с Учиха в маленьком городке подле бамбуковой рощи, он тут же предупредил, что если не поспит часа, хотя бы, три, Итачи придется искать себе нового напарника. Бросив на осунувшееся лицо мечника из Кири с потрескавшимися губами и сетью мелких порезов быстрый взгляд из-под густых ресниц, Учиха Итачи согласился, что это было бы крайне неудобно. И, пересчитав наличные деньги, снял номер в маленьком отеле для любовных свиданий, существенными плюсами которого были: почасовая оплата и огромная кровать, занимавшая практически весь номер, на которой Хошигаки смог растянуться во весь свой недюжинный рост. — Судя по оплате, не таким уж и дешевым, — Учиха сидел в плетеном кресле подле приоткрытого окна и разглядывал сонную полуденную улочку. — Может и так, — проворчал Хошигаки, — но уж красавцем он точно не был к тому моменту, как я доставил его в Югану. Ну, скажу тебе и штучка эта госпожа Шока! — Кисаме закинул руки за голову и прикрыл глаза. Он был готов болтать о чем угодно, даже признаться в своем промахе. Пусть Итачи думает, что именно это его беспокоит, а вовсе не неожиданная встреча на китовом мосту в Стране Риса. — Впервые в жизни я почувствовал себя куском мяса перед носом у голодной акулы! Так и пожирала меня глазами! — Ты произвел на нее впечатление своим мастерством? — рассеяно спросил Итачи, выныривая из своих мыслей. Не то, чтобы он специально не слушал Кисаме… — Если бы… Если бы, — нукенин снова зевнул. — Это все любопытство. Кажется, некоторые думают, что у меня в штанах все как-то по другому устроено… — конец фразы он произнес невнятно и, спустя минуту, крепко спал. Итачи молча сидел в кресле, неподвижно глядя в одну точку. ___________________________________________________________________ * Шиши - Мифические китайские собакольвы (помесь льва с собакой или даже оленем), скульптурные парные изображения которых традиционно устанавливают перед воротами императорских усыпальниц, правительственных резиденций, административных зданий и культовых сооружений императорского Китая (приблизительно со времён династии Хань) и Японии. **Онрё - в японской мифологии привидение умершего человека, вернувшееся в мир живых ради мести, восстановления справедливости или исполнения некого проклятия. Такое привидение не в состоянии обрести покой, пока не совершит свою месть.