Свет по утру

Одной-единственной человеческой жизни слишком мало для того, чтобы понять ее полностью. Может статься и так, что окажется недостаточной одна смерть, чтобы осознать ее... Смириться, принять. *** Никто из них не заслуживал смерти. Однако все равно жизнь была отнята у всех них пятерых, одной и той же страшной черной ночью, у шестерых, считая ребенка, что должен был всего через две недели появиться на свет. Каждый из них был лишен жизни не просто ничем незаслуженно – жестоко, зверски, бесчеловечно. Это была казнь. На публику, хоть и не публично. Казнь ни за что, не за совершенное кем-нибудь преступление, которого невозможно простить, оставив без равноценного возмездия. Человекоубийство лишь из-за злобы, которую не имело никакого значения на кого выплеснуть. На первого подвернувшегося под руку с ножом, продолжившую кромсать уже мертвое тело даже после того, как его покинула растерзанная не меньше душа. *** Шэрон вспомнила, как молила – не сохранить жизнь ей, только пощадить ее малыша, позволить ему родиться, уже так скоро! Убить потом. Она согласна! Рыдая, она отчаянно умоляла только об этом… Задним числом и то непросто увидеть каждый смертельно опасный угол, скрытый прежде тьмой неизвестного никому будущего. Оставленное ради летней ночной свежести приоткрытым окно или случайно оставшуюся не запертой на ночь дверь. Взаимосвязь много проще увидеть, если знаешь, когда следует повернуть голову, куда посмотреть и где искать. Что-то помня с самого начала… смерти… Они смогли пережить эту ночь, для каждого из них наступило утро, они вышли из дома на свет… другой жизни… после преждевременной гибели… Шэрон Тейт, ее дух и душа, обрела покой, вместе со своими так же убитыми друзьями, когда каждый из них смог выйти за ограду ставшего им братской могилой еще вчера днем уютного дома. Эбигейл Фолгер. Стивен Пэрент. Войтек Фриковски. Джей Себринг. Все они наконец вышли из ночной черноты на утренний свет, и неторопливо пошли дальше, по дороге идущей куда-то наверх, где все было светом. Она - унося с собой, в себе, своего первенца, в котором, она чувствовала, не была изуверски оборвана жизнь. Ставшим привычным за последние месяцы жестом, Шэрон вновь дотронулась до своего живота, о каком говорят «лезет на нос», и успокоено, тихо, счастливо улыбнулась.