О чем знают только чайки

       — О боже, я так хотел увидеть тебя еще хоть раз. — казалось голос у Джека подрагивал от волнения и очень глубокой грусти. — еще хоть раз, Армандо. — Джек опустил голову вниз, не в силах больше смотреть на мужчину.       Казалось слова пирата отняли последние силы у капитана, тот рухнул на колени, широко раскрыв глаза, не смея оторвать взгляд от парня, словно тот был лишь видением и растворился бы, отведи он от него взгляд.       — Любовь моя…- зашептал хриплым голосом Салазар. Слова душили его, принося ноющую боль. — Джек…       — Я думал, от моего имени вскоре не останется и тени… — парень сделал несколько шагов вперед, так, чтобы быть к испанцу как можно ближе, но так и не посмел прикоснуться. Руки дрожали от нетерпения и желания обхватить любимого человека, но отвращение к самому себе, нежелание напугать или вызвать, как ему казалось, полное отторжение, не давали ему этого сделать.       — Всегда я верен лишь тебе! — Армандо обхватил Джека за талию, прижимаясь лицом к его животу. — И после смерти также буду верен.       Молодой человек обхватил руками голову испанца, теперь без опаски лаская его, зарываясь пальцами в каштановые волосы, оглаживая лоб, скулы и шею. От такой казалось бы невинной ласки у Салазара просто закружилась голова, реальность сомкнулась в одном хрупком моменте. Капитан дрожал всем телом, и даже не смотря на то, что его глаза оставались сухими, Джек готов был поклясться, что слышит манистовый звон слез. Армандо поднял на парня глаза, в которых читались: любовь и обожание, вина вместе с удивлением, но никак ни отвращение или страх и произнес: — Но как?! Как такое возможно?       Джек боялся себя самого, не будучи уверенным, что сможет сдерживать порывы страсти. Он долгое время не решался на подобный шаг — явиться капитану. Однако сейчас, когда он ощущал любовь и так же был по-прежнему любим, юноша решил открыться. ***       Джек очнулся от ощущения сильного холода и озноба во всем теле. Он приподнялся на локте и огляделся. Лежал он на мокрых досках трюма очень старого корабля. В щели и дыры между досок попадал дневной свет, рассохшаяся древесина скрипела под равномерными покачиваниями судна на воде. Вызывало удивление то, как при наличии таких повреждений оно вообще стоит на воде.       Вокруг него были раскиданы пустые бочки, огрызки полусгнивших веревок, щепа, бутылки из-под рома и бог весть что еще. Джек встал, осторожно сделал несколько шагов в тьму глубины трюма и замер. Из темноты на него смотрело нечто: бледная как мрамор кожа утопленника, спутавшиеся, слегка отросшие волосы, запавшие потемневшие глаза — таким увидел себя пират в зеркальной глади старинного зеркала.       — О боже! — Джек отшатнулся от увиденного.       Тем временем с палубы послышались голоса и невеселый смех, заскрипели ступеньки лестницы трюма, и взгляду юноши предстали еще два монстра. Один подобен был глубоководной рыбе, что хитростью завлекает жертву к себе в пасть, второй скорее на акулу-молот. Заговорила первой рыба:       — Смотрю, ты уже полюбовался на себя? — с усмешкой кивая на зеркало, проскрежетало чудовище. — Я думаю, ты уже догадался, куда именно ты попал, на этом корабле пусть даже миф — случается взаправду. Добро пожаловать на корабль Дейви Джонса — «Летучий Голландец»!       Джек, не выдержав, рванул вперед, проскакивая между монстрами, но когда он взбежал на палубу, у него пропала всякая надежда на спасение, он застыл в смятении и страхе. По всюду от него были лишь чудовища: изуродованные проклятьем, они напоминали скорее морских обитателей, нежели людей. Наросшие на их коже полипы и ракушки только больше вызывали отвращения к их облику, а полусгнившая плоть лишний раз напоминала о том, что они нежить. Все они сновали по кораблю, выполняя свою работу, и совсем не обращали внимание на шокированного Джека.              Вдруг на плечо пирата легло что-то холодное и слизкое. Щупальца. Юноша обернулся, и его сердце окончательно ухнуло вниз, если оно вообще было еще на это способно. Перед ним стоял сам Дейви Джонс. В действительности он был еще страшнее, чем о нем рассказывали в байках и легендах: истерзанное паразитами тело, на месте бороды извивались щупальца, вместо рук — клешня и щуп.       — Так, так. А вот и наш новый матрос.       Мгновенно работа встала, и на голос капитана обернулись твари. С минуту Джонс изучал лицо парня, после чего заключил:       — А мертвец-то наш лицом так, словно баба.       Раздался дружный скрипящий смех и одобрительное улюлюканье, а парня передернуло от отвращения. Он скинул с плеча щуп Дейви Джонса и гордо задрал голову.       — Смотрите-ка! А наша девка больно гордая особа! Наверное, гордиться бледностью своей нежной кожи, — и снова смех. — Ничего не поделать, барышня, мне нужен матрос и станешь им ты.       — Я Джек! И считать тебя своим капитаном я не собираюсь, не надейся! — успел выкрикнуть пират, прежде чем получил удар клешней по голове.       — Вы знаете, что делать, — бросил капитан и пошел прочь, а Джека, схватив за руки и за ноги, поволокли к борту.       Тот вырывался, осыпая всех присутствующих оскорблениями, но мог ли он справиться с терзавшей его силой? Под килем была протянута веревка, одним из концов которой связали руки Джека. Когда парня выкинули за борт, послышались голоса: «Давай! Так его! Тащи!»       Веревку натянули, и пират оказался под водой, несколько минут он не чувствовал ничего кроме холода и страха, которые, впрочем, были притуплены, пока наконец его тело не наткнулось на ракушки, росшие на дне судна. Они раздирали плоть, принося неимоверные страдания, пока, наконец, не последовал удар головою о киль, после которого у Джека пропало всякое желание спорить с капитаном. И снова ракушки. Считается, что тебе несказанно повезло, если при подобной пытке ты захлебнулся еще под килем. Но умереть второй раз, увы, не удавалось еще никому. Это повторилось еще дважды, прежде чем обессиленного юношу втащили на палубу. Когда второй раз был задан вопрос — согласен ли Джек служить на судне, — пират лишь обессиленно кивнул головой, чем вновь вызвал смех тварей.       Служить на корабле у Дейви Джонса оказалось адом: постоянные тычки и насмешки со стороны команды, тяжелая работа и проклятье, наложенное на капитана и весь его корабль, давали о себе знать. У юноши вызывали отвращение не только внешний вид и повадки нежити, а и то, что в добавок, он сам стал покрываться чешуей и водорослями. Одна из ракушек, впившаяся в висок во время килевания, так и осталась там. Как бы ни пытался Джек ее вытащить, ему это не удалось. С каждым днем он терял человеческий облик, словно бы забывая, что вообще когда-то был человеком.       Одной лишь отдушиной для Джека был Армандо. Все члены команды Дейви Джонса могли покидать корабль, наводя еще больше ужаса на смертных моряков. Обычно делали они это по приказу капитана, когда тот поручал им взимание долгов с несчастных, некогда заключивших договор с Морским Дьяволом.       Джек исключением не был. Изредка ему удавалось ускользнуть ненадолго и, прячась в самых темных углах корабля Салазара, взглянуть на его хозяина. Пират метался призраком, фантомом, не смея приблизиться к желанному ему человеку. Он видел страдания Армандо и в глубине души надеялся, что хоть часть из них была связана с его смертью. Были ли душевные метания мужчины связаны с юношей? Они скорее состояли из памяти о нем, из сожалений, связанных с именем Джека. Вскоре юноша в этом удостоверился сам.       Как-то после тяжёлого боя, Армандо наигрывал на домре мелодию, скорее похожую на прощальную песнь, над кораблем проносился тихим стоном ветер, а душа капитана безмолвно обливалась слезами тоски.       — Джек, мой дорогой, прошу меня, прости, молю — прости, — беспрестанно шептал капитан.       Не выдержав такой пытки, дух Джека понёсся прочь от корабля, дав себе обещание больше никогда не возвращаться. Но он вернулся, и в этот раз предстал перед Армандо таким, каким он сейчас был, надеясь увидеть отвращение и навсегда забыть.       Но был встречен со всей той любовью и обожанием, с коими Салазар относился к нему при жизни. Ему пришлось рассказать, что происходило на «Летучем Голландце»; он старался по возможности сглаживать некоторые моменты, которые, по его мнению, могли бы причинить Салазару еще больше боли, но даже так рассказ произвел на мужчину невероятно сильное впечатление.       Армандо непрестанно целовал и обнимал Джека, пока, наконец, последние лучи заходящего солнца, не блеснули на водной глади.       — Мне пора…- юноша с усилием высвободился из объятий капитана. — Возможно, мы больше не увидимся… но я прошу, помни, что я люблю тебя больше всего на свете, прошу тебя, живи без грусти в сердце. — Джек, постой, Джек! — но юноша уже скрылся, растворившись в темноте.       Армандо еще бы долго вглядывался в темноту в надежде отыскать любимые очертания, но его отвлек скрип досок за спиной. Салазар обернулся и встретился взглядом с Лесаро. По виду старпома было понятно, что видел тот достаточно. Глаза его выражали лишь неподдельную тоску и ужас. ***       — Скажи мне, Джек, где ты был? — голос капитана «Летучего Голландца» сейчас звучал почти ласково и спокойно, но даже так было понятно, что надвигается буря.       — Зачем ты спрашиваешь, если знаешь? — пират вздернул подбородок, в немом жесте презрения, понимая, что вызовет лишь больше гнева.       Но вызвал лишь усмешку:       — Ни с тем ли ты был, кто пожирающим насилием изгнал из твоего тела свет жизни? Или ты забыл, быть может, как это было, Джек? Ты, правда, думаешь, что ты нужен Армандо? Очнись! Кто ты, кто он? Да даже если бы команда не вмешалась, он так же порешил бы тебя как крысу, подобно корабельному коту, когда бы наигрался… Живой ты был ему не нужен! Что уж и говорить про мертвого?! Ты лишь призрак самого себя, и этого не изменить.       Пират согнулся напополам от нестерпимой боли, обхватив руками голову, словно защищаясь от слов, ранивших подобно острию ножа.       — Не правда! Он спасал меня от измывательств, по-другому быть и не могло!       — Ты правда в это веришь, Джек? О боже, как же ты наивен…