Невоспетая

Конец января в Париже всегда приносил с собой наихудшую погоду: небо, лишенное какого-либо цвета или размера, казалось, сливалось с мощеными бульварами и тусклым серым цветом Сены, прерываемым лишь темным мраком голых, раскидистых ветвей деревьев. Во всем чувствовалась вечная сырость, которая просачивалась в кости с холодом, и это продолжалось до самой весны. Однако в конце января во Флоренции небо чаще всего было голубым. Дневной воздух чувствовался свежим, но не холодным, и Кристина обнаружила, что ее любимый синий плащ, какой бы ветренной не казалась погода, всегда согревал большую часть времени. Сегодня был как раз такой день. Все ощущалось таким великолепным, что она специально остановилась, как делала это часто на своем пути через Понте Веккьо, чтобы оглядеться. Яркое солнце на реке Арно перемежалось с ошеломляющими отражениями бледных каменных зданий, обрамлявших берега, и если посмотреть на восток, мимо моря ржаво-оранжевых терракотовых крыш, то можно было увидеть горы. Насытившись видами, Кристина прошла мимо мясных лавок, выстроившихся вдоль моста, и направилась к южному берегу. Ее квартирка находилась в нескольких кварталах отсюда, прямо напротив мельницы, но из окна открывался прекрасный вид на воду внизу и на север, на высокую колокольню знаменитой базилики. Она снимала квартиру на деньги Эрика. Как он и сказал, его сбережения были переведены на ее имя после возвращения в Рим в середине ноября. Кристина не трогала сумму некоторое время, предполагая, что мужчина снова предъявит на деньги свои права после поворота событий в Палермо, и оставалась с Мэг и Алессандро, ожидая рождения их ребенка. Малыш Габриэль появился на свет в канун Рождества. Он был пухленьким и совершенным, с пушистой копной темных волос, как у отца. Кристина помогала в уходе за ребенком и заботе о здоровье подруги, как могла, пока не начала чувствовать беспокойство и навязчивость со своей стороны, и уже становилось ясно, что Эрик не намерен забирать свои финансы в ближайшее время. Она не могла сказать, что именно заставило ее переехать во Флоренцию, где Кристина не знала ни людей, ни языка, за исключением того, что чувствовала себя непринужденно во время своего недолгого пребывания там, и с тех пор часто думала об этом. Девушка обожала ее достопримечательности и богатую историю, и обе составляющих тесно переплетались с искусством и архитектурой, и этот город казался более личным, чем Рим. Но Кристине пришлось признать, что и решение о переезде, и его фактическая реализация оказались ужасными. Алессандро лично сопровождал ее в город, несмотря на все протесты, и помог найти квартиру. Однако именно она сама разыскала старика в музыкальном магазине, где купила скрипку, записалась на уроки с учителем, которого рекомендовал пожилой итальянец, а также нашла подходящего тренера языка, чтобы, в конце концов, понимать все, что говорилось на этих уроках. Кристина возвращалась с урока игры на скрипке, и деревянный футляр с инструментом хлопал ее по бедру, когда она поднималась по лестнице в свою квартирку. Уроки были очень трудными из-за языкового барьера и того факта, что учитель оказался сторонником правильной техники, но уже через четыре их встречи девушка начала замечать небольшое улучшение в своих способностях. Она тренировалась каждый день с усердием и энтузиазмом. Ее жизнь в настоящее время была не более чем музыкой, языком и хорошей едой - о, этот чудесный сыр - и все это казалось Кристине чудом. Она не станет чувствовать себя виноватой, зная, что именно так Эрик и хотел бы, чтобы тратились его деньги. Кроме того, если не считать уроков музыки и итальянского, девушка тратила финансы только на предметы первой необходимости, и ей не нужно было ничего, чтобы обеспечить себе комфортное существование. "Хотя угли для печки - вполне разумная трата," - подумала Кристина, открывая дверь в дом, который был почти таким же свежим, как и воздух снаружи. Девушка хотела было снять перчатки, но, неохотно стянув их, вдруг увидела, что хозяин подсунул ее почту под дверь. Она подняла с пола одно-единственное письмо. Обратного адреса не было, но Кристина сразу же узнала почерк, потому что много раз видела пометки, сделанные им, на нотах в Парижской опере. Дрожащими пальцами она сломала восковую печать. Девушка обнаружила, что это было вовсе не письмо, а целая страница музыки. "Соната для фортепиано и скрипки ми минор", - гласила подпись, написанная рукой Эрика. От этого Кристину охватила тоска. Она пробежала кончиками пальцев по названию и первой строчке с нотами, а затем села на диванчик, чтобы изучить партию скрипки. Но скрипичной партии не было, по крайней мере, пока. Под нее наметили линейку, но никаких ключей не оставили. Скрипка отдыхала, в то время как фортепиано начинало мелодию. Однако, в самом конце не нашлось двойной линии для обозначения окончания сонаты, где-то должно было быть продолжение. Кристина ждала три мучительных дня, тщательно проверяя порог дома на предмет каких-либо еще писем, но ничего так и не появилось. Затем девушка обыскала уже имеющуюся страницу в поисках улик, однако, там также было пусто. Зачем Эрику посылать ей незаконченную работу, не имеющую ничего, кроме нот для фортепиано? Кристине отчаянно хотелось это выяснить, и поэтому она сделала то, что, казалось, имело смысл в данный момент, учитывая, что у нее не было возможности связаться с ним: девушка купила фортепиано. Инструмент обладал простой резьбой, его элегантное розовое дерево был мягким и темно-пурпурно-коричневым, но тона казались теплыми и ясными, и этого было более, чем достаточно для ее целей. В тот день, когда его бережно доставили к ней в квартирку, Кристина была настолько полна решимости не нарушать работу мастерской внизу, что не позволяла себе прикасаться к инструменту, пока она не закроется, как всегда, ровно в шесть. Затем девушка села, чтобы начать тщательное изучение мелодии, которая была намного выше ее текущего уровня мастерства. Она начала играть правой рукой, подбирая только верхние ноты каждого аккорда, чтобы придать мелодии очертания. Кристина знала, что все звучит не так, как должно звучать, и все же этого было достаточно, чтобы придать ей аромат композиции. Это было больше похоже на плач, чем любая другая соната, которую она когда-либо слышала. В этой пьесе было какое-то навязчивое, меланхоличное желание, которое почти заставляло ее чувствовать себя неловко, как будто она вторгалась в чье-то отчаяние. Эрик. После этого Кристина отложила страницу в сторону. Она покупала новые ноты в своем любимом магазине, которым управлял старик-итальянец, и каждый раз, когда на ночь ставни магазина закрывались, девушка садилась за пианино и тренировала по одной руке за раз, чтобы привести в порядок пальцы и оттачивать навыки чтения. Вторая страница появилась через неделю. В ней появилась небольшая партия для скрипки. Она явно была написана для ее уровня мастерства. Ноты казались робкими - чуть более, чем тихая мелодия фортепиано - однако то, что имелось, было прекрасным, но слишком коротким. Кристина отрабатывала эту партию до тех пор, пока не запомнила. В течение всего февраля и начала марта страницы продолжали приходить: обычно в течение нескольких дней друг от друга, иногда раз в неделю. Однажды девушка получила две страницы одновременно. Партия под скрипку увеличивалась как в объеме, так и в сложности, пока не начала держаться наравне с фортепиано, и в этот момент их элегантная гармония сплелась в внезапный и нервирующий диссонанс. Но Кристина так и не получила страницу с каким-либо окончанием. Обратного адреса никогда не было. Каждый раз, когда она получала письмо, украшенное почерком Эрика, ее сердцебиение учащалось, и Кристина задавалась вопросом, была ли эта конкретная страница с двойной линией, что означало конец пьесы. Она не знала, что должно произойти тогда, когда все завершится, но не могла представить, что Эрик стал бы прилагать столько усилий, если бы это не имело никакого значения. Тем временем, девушка продолжала заниматься музыкой, итальянским языком и культурой как полуэффективным средством отвлечения внимания. Но, подобно фантомной конечности, отсутствие Эрика могло тяготить ее в любое время, с глубокой и неослабевающей болью. Боль появлялась у фортепиано, где пальцы иногда начинали играть Kristallen den Fina, Кристина видела его перед своими глазами и как будто слышала своими ушами. Боль появлялась на любом расстоянии от берега реки, где они пили бутылку вина. Особенно боль терзала ее в постели по ночам, когда Кристина не могла совладать с блуждающими мыслями и воспоминаниями. Неожиданный визит Рауля, который проезжал через Флоренцию и узнал от Алессандро о новом месте жительства подруги, а также о возвращении ее голоса, отвлек внимание Кристины. На следующий день виконт прислал свое приглашение на обед. Удивленная, но благодарная, девушка согласилась. - Я с трудом поверил, когда узнал, что ты поселилась здесь одна, - сказал ей Рауль над дымящимся мясным консоме. Девушка с удовольствием отметила исчезновение усов. - Должен, однако, сказать, что тебе подходит это место. Может быть, ты, наконец, нашла свой дом? Кристина задумалась. - Я не уверена, что когда-нибудь смогу считать какое-то одно место своим домом, - неуверенно призналась она. - Осмелюсь сказать, что в каждом городе, где я жила, оставила частичку себя. Но, по крайней мере, Флоренция кажется мне правильным выбором. Меня все устраивает. - Стоит признаться, - поддразнил ее де Шаньи, - что почти ожидал, что ты останешься с этой неприятностью в маске. - В настоящее время он находится в пути самоопределения, - ответила Кристина с бледной улыбкой. Возможно, Рауль услышал боль в ее голосе, потому что его собственная улыбка дрогнула, и он переменил тему разговора. Они долго сидели за столом после ужина. Их привязанность друг к другу, казалось, превратилась в уютную семейную связь, и Кристина была удивлена тем, как ей было приятно проводить время со знакомым лицом. Из ресторана девушка провела его по нескольким магазинам и любимой площади. Они шли так неторопливо, что почти до самого ужина составляли друг другу компанию, но вместо респектабельного ресторана, который предложил виконт, Кристина заставила его попробовать некоторые из своих любимых уличных блюд. Как только солнце опустилось за край Арно на горизонте, облака сгустились и поднялся ветер: все в запахе воздуха говорило о скором дожде, пара попрощалась, и Кристина позволила Раулю нанять экипаж, чтобы отвести ее домой. - Береги себя, крошка Лотти, - сказал он, помогая девушке сесть в кабину. - Ты неплохо поработала. Их глаза встретились, когда виконт закрыл дверь, и Рауль добавил с понимающим видом. - Он будет гордиться тобой. Экипаж отъехал, а Кристина так и не смогла понять, имел ли друг ввиду ее отца или же Эрика. Когда она добралась до своего дома, заморосил холодный дождь, и к тому времени, как девушка зажгла лампы и затопила печку, чтобы устроиться на ночь, он перерос в ливень. И Кристину очень сильно встревожило, когда она, оторвавшись от книги, услышала резкий стук в дверь. С некоторым беспокойством девушка пересекла маленькую гостиную, пока не повернула ручку двери и не пересеклась взглядами с гетерохромными глазами, принадлежавшими довольно темной и внушительной фигуре, заполнившей дверной проем. Он был одет во все свое привычное великолепие: в мрачный плащ, который расширял его плечи, и в наклоненную вперед черную шляпу, отбрасывающую тень на лицо. Дождевая вода сделала темный фрак и брюки скользкими от воды, и Кристина могла разглядеть контуры груди сквозь белую рубашку, прилипшую к коже. Хотя теперь его взгляд стал мягче, он все еще сохранял властное присутствие, от которого у нее перехватило дыхание. Тем не менее, она не пропустила, как мужчина нервно сглотнул, когда увидел ее. - Добрый вечер, - сказал он и заколебался. - Можно мне войти? Уголки рта Кристины приподнялись наверх, когда девушка отступила в сторону, позволяя ему пройти внутрь. - Я никогда не слышала, чтобы ты просил разрешения войти, не говоря уже о стуке. Эрик закрыл дверь, прежде чем взяться за шляпу и повесить ее на крючок. - Прокрадываться сюда нетрадиционными способами и передвигаться в тенях не очень-то приятно. - Он снял плащ и разместил рядом с головным убором. - Раньше тебя это не останавливало. - Раньше мне было все равно. Они долго смотрели друг на друга. - Как ты меня нашел? - Наконец удалось спросить ей. - Синьора Марчези. - Мэг добровольно сказала об этом? Эрик отвел глаза и откашлялся. - Ах. Что ж. Не совсем. Я случайно подсмотрел адрес на письме от тебя. Думаю, что ты можешь ожидать от нее послание, в котором подробно изложен мой интерес к встрече с тобой и контактные данные со мной. - Он искоса взглянул на нее. - Если повезет, меня не будет по тому адресу, когда ты получишь это письмо. Кристина не совсем поняла, что Эрик имеет в виду, но ее желудок трепетал от появившийся надежды. - А где ты был? - В Палермо. - Что ты там делал? - В точности то, что ты мне велела, - сказал Эрик. - Я написал синьоре Пьянджи и семье, что по прежнему нахожусь у них в долгу и в их распоряжении. Ее брат больше не хотел иметь со мной ничего общего, а она попросила меня пойти в церковь. Поэтому я нашел одну, нуждающуюся в органисте. Кристина бросила на него взгляд, полный притворного неодобрения, но Эрик пожал плечами. - Она ведь не уточнила, что мне там делать. Но, позволь сказать тебе: нет более быстрого способа наблюдать за сложностью человеческой природы, чем играть ей гимны и подслушивать ее молитвы на исповеди. - Да, но ты годами шпионил за людьми, - легко отозвалась Кристина. - Конечно же, и это не является исключением. - Нет. - Эрик нахмурился, глядя в пол, и его серьезность потрясла ее. - Они ставят себе барьеры, когда идут на работу, в Оперу. Но когда этих барьеров нет и отступает неуверенность... Он заколебался, поднимая руки, чтобы откинуть назад темные волосы парика. - Всех что-то преследует, Кристина. Боюсь, что мое сосредоточение на внешнем виде уже давно убедило меня не обращать внимания на внутреннюю борьбу. Эрик посмотрел на нее, его темно-розовые губы сжались в жесткую линию, и девушка поняла, что перестала дышать. - Как я был опустошен, когда ты ушла, - пробормотал он. - Тогда в Опере и там на Сицилии. Но никогда не завидовал тебе. Я обязан тебе всем. Его взгляд был таким пронзительным, что ее пульс участился, и Кристина наклонилась вперед, чтобы растопить угли в печке, лишь бы только не смотреть ему в глаза. - Ты промок насквозь, - сказала девушка. - Ты простудишься. Почему она решила сказать это человеку, который провел большую часть своей жизни в подвалах, Кристина не знала. - Могу я хотя бы предложить тебе одеяло? - Меня больше беспокоит состояние твоего пола и мебели, - отозвался он. - Если позволишь... я привез с собой сменную одежду. Когда девушка вопросительно посмотрела на него, Эрик добавил. - Я оставил сумку в коридоре, так как не хотел, чтобы у тебя сложилось неправильное представление. Какое еще неправильное представление? Что он собирается остаться с ней? Конечно, Кристине не следовало этого ожидать, однако, ее настроение стремительно ухудшилось. - Пожалуйста, - сказала она. - Воспользуйся всем, что потребуется, чтобы ты чувствовал себя комфортно. Эрик коротко кивнул, прежде чем забрать свой багаж из коридора, а затем нырнул в ее маленькую ванную, чтобы переодеться. Его скромность казалось смешной, учитывая их общую историю, но потом Кристина вспомнила, что они не видели друг друга почти четыре месяца. Когда он появился в сухой одежде, девушка уже оправилась от шока, вызванного его визитом, и не стала тратить время на бессмысленные разговоры. - Пожалуйста, скажи, что ты привез последние страницы. Его глаза заблестели. Эрик сунул руку в сумку и вытащил оттуда два сложенных в три раза листа бумаги, а затем протянул их ей. Кристина быстро развернула страницы, разгладила складки, пересекла комнату и поставила их на фортепиано. - Тогда, сыграем? - Предложила она, доставая из футляра скрипку и смычок. Эрик молча сел за пианино. Девушка почувствовала укол тоски, когда его длинные пальцы зависли над клавишами и бледные, костлявые запястья стали торчать из-под темных манжет фрака. Мужчина бросил на нее непроницаемый взгляд, а затем заполнил всю ее маленькую квартирку своей музыкой. Это было даже красивее, чем представляла себе Кристина. И все же эта мелодия была именно той, которой казалось: Эрик перенес самого себя в эту музыку. Она слышала и чувствовала то, что, должно быть, копилось в нем десятилетиями в нежеланном одиночестве и нежном отвращении к себе, и, едва сдерживая слезы в ответ, никак не могла поверить, что такая печаль может исходить от сочетания нот. Затем Кристина подключила игру своей тихой скрипки, в мелодии начало звучать что-то другое, нечто юное и неуверенное. То, что появилось, стало своего рода вызовом и ответом на его фортепиано, успокаивающими нотами от нее самой. Ее роль становилась все более уверенной, но она лишь следовала за ним... до середины дуэта, когда партия скрипки начала отклоняться. Партия фортепиано становилась все громче и неистовее, а скрипка держалась особняком, пока пьеса не превратилась в этот драматический, неудобный диссонанс, и обе партии кружились друг вокруг друга, становясь все выше, быстрее, громче, пока они обе, наконец, резко не упали вниз: последствия бури. А потом скрипка заиграла сама по себе, сладкая, чистая и свободная. Это была ее любимая партия, и теперь Кристина играла с самозабвением, закрывая глаза, сосредотачиваясь на звуке своего инструменты и ощущения струн и смычка. Она, конечно, поняла его цель задолго до этого дня: эта соната была их общей историей, рассказанной через музыку. Такой вывод напрашивался сам собой. Чего же Кристина не знала, так это того, как все должно закончится. Перейдя к последним страницам, девушка открыла глаза, чтобы узнать. Ее скрипка продолжала петь, но фортепиано присоединилось к ней, подчеркивая мелодию, от чего та казалась еще более захватывающей. Эрик играл свою роль с таким нежным почтением, что Кристина едва сдерживала слезы. Но его партия развилась, пока в последних нескольких тактах оба инструмента не обрели одинаковый вес, каждый из которых был контрапунктом другого. Девушка чувствовала, как музыка притягивает их ближе друг к другу до тех пор, пока они стали неразрывными, в то время как адреналин бежал по ее венам и подталкивал к завершению пьесы, где последний аккорд отразился с безмерной нежностью. Несколько мгновений они смотрели друг на друга неподвижно. Дыхание Кристины было тяжелым, каждый нерв гудел от пьянящего возбуждения. Но она не могла увидеть его выражения лица. Чувствовал ли Эрик это бодрящее притяжение? Девушка надеялась, что, да. Кристина уронила руки вниз и положила скрипку и смычок на ближайший стул, прежде чем ее хватка окончательно ослабла. - О, Кристина. - Эрик убрал руки от клавиш. Когда он повернулся к ней лицом, его глаза слезились. - Не твой голос управляет моей музыкой. Это ты. Это всегда была ты. И не та версия тебя, которую я исказил в соответствии со своими целями, а женщина, которая действует в соответствии со своими интересами. Как Эрик мог формировать такие связные мысли, не говоря уже о словах. Ее руки все еще дрожали. - Музыка у тебя в крови, Кристина Даэ, так же, как и у меня, и я не могу придумать ничего более важного, чем объединения этой страсти. - Он сглотнул. - Я не осмелюсь спрашивать у тебя во второй раз, только лишь скажу, что если ты когда-нибудь позволишь мне быть... - Да! - Кристина оборвала его слишком резко и яростно, что он мог лишь удивленно моргать в ответ. Девушка повторила, и ее голос пылал от нетерпения. - Да. Но я больше не хочу об этом говорить. Не сейчас. Эрик сделал глубокий, дрожащий вдох, а затем молниеносно вскочил со скамьи. Его рука нащупала ее затылок, чтобы притянуть к себе, а затем они поцеловались, и Кристина почувствовала, что может взорваться от облегчения и желания, смешанного, прохладного с горячим, и пронзающего все внутренности. Девушка хваталась за любую его часть, до которой только могла дотянуться, желая ощущать твердость под своими ладонями и убедиться, что он здесь, настоящий, извиняющийся и не под угрозой смерти. Эрик, казалось, делал то же самое: его руки обхватили ее голову и лицо, пробежались по волосам, скользнули по шее и прошлись по плечам. Все это время их рты прижимались друг к другу, обмениваясь теплом и отчаянной, всепоглощающей любовью. Наконец-то Кристина могла отдаться ему без обиды и вины, без скрытых мотивов. Это было последствием прощения и освободило их обоих. Она больше не станет использовать его, чтобы заглушать свои мысли, потому что все ее мысли в последнее время были только о нем и насколько лучше будет получаться наслаждаться новой жизнью, если он останется рядом. Кристина довольствовалась собой, да, но с ним... С ним она была богиней. Девушка улыбнулась, вспоминая его похвалу. В ответ у него из горла вырвался глубокий животный звук. Не отрывая губ, он заключил ее в объятия, и, пошатываясь, побрел в спальню. Они практически упали на кровать вместе, продолжая целоваться. Кристине хотелось обхватить его длинную фигуру, но ее юбки мешали. Все мешало. Девушка начала стаскивать с себя одежду, снимая ткани слоями, и Эрик с готовностью пришел на помощь. Когда они вместе добрались до корсета, он легко перевернул Кристину на спину. - Позволь мне. Она практически корчилась от желания, когда Эрик положил руки на шнурки. Пока его пальцы - теперь уже опытные от большой практики - пробирались вниз по ее позвоночнику, он наклонился, чтобы прижаться губами к пульсирующей точке на шеи девушки. Кристина издала тихий стон удовлетворения, первый с тех пор, как к ней вернулся голос. Она услышала его следующий вдох и почувствовала, как движения на спине стали еще более страстными в ответ. После этого Эрик сорвал с нее оставшуюся одежду, и она позволила ему это в молчаливом одобрении. Этих барьеров между плотью было слишком много. Кристина позволила ему водить руками по ее обнаженным изгибам всего лишь минуту, прежде чем девушка решилась снять с него одежду. Эрик тоже легко подчинился. Позже у них будет время для более тщательного осмотра, но сейчас же это было не более, чем страстное столкновение, вызванное долгой нуждой. Она сняла с него маску вместе с остатками одежды, а затем перекинула ногу через его бок и вплотную прижалась, пока они продолжали целоваться. Эрик, немного подвинувшись, скользнул в нее и перевернул на спину. Кристина так бредила от желания, что даже не поняла, чей вздох услышала в последующие секунды. Девушка обвила его теплыми руками и ногами, цепляясь за него с лихорадочной настойчивостью. Никогда прежде она не испытывала такого первобытного наслаждения, потому что они оба были разумными существами, неспособными выйти за пределы собственной разумности и просто быть собой - до сих пор. Теперь же они ритмично двигались друг против друга, задыхаясь и потея, не обращая внимания ни на что, кроме внутреннего огня, зажженного между ними. Ей не потребовалось много времени, чтобы найти освобождение: тело ждало этого последние четыре месяца. Наслаждение нахлынуло на нее резкими и быстрыми волнами. Кристина вскрикнула, когда каждый ее мускул напрягся вокруг него, и этот звук заставил его перешагнуть через край. Он прижался к ней в последний раз, а затем все стихло, и они пытались отдышаться и перестать дрожать. Потом они лежали бок о бок, их влажная кожа соприкасалась во многих местах. Никто не мог говорить. Однако этого было достаточно, чтобы просто сосуществовать. Наконец, Эрик встал. Кристина лежала в полубессознательном состоянии, растянувшись поперек кровати, простыни беспорядочно покрывали ее нижнюю половину, пока через несколько секунд девушка не почувствовала, как его вес снова опустился на матрас рядом с ней. Что-то маленькое и легкое легло ей на живот, и Кристина открыла глаза. Это была маленькая коробочка. С тревогой взглянув в сторону Эрика, она взяла предмет и села. Его лицо было таким же стоическим, как и всегда, но глаза блестели. - Новая история, - пояснил он, и Кристина открыла коробочку, обнаружив там золотое кольцо с потрясающим овальным сапфиром, обрамленным россыпью крошечных бриллиантов. Она смотрела, как Эрик поднял ее левую руку, чтобы снять кольцо с черным камнем, которое находилось там в течение нескольких месяцев, и что-то внутри нее закричало от страха потери. Но Кристина знала, что присутствие этого кольца всегда будет напоминать ему о злополучном триумфальном выступлении Дон Жуана, и поэтому все же позволила надеть новое. Кристина могла полюбить и его. Эрик не повторил ничего из того, что говорил тогда на сцене, в этом не было необходимости. После всего, что произошло между ними, они перестали нуждаться в словах. Вместо этого он поцеловал ее, а потом снова лег на матрас, чтобы иметь возможность обнять Кристину. Они оставались в постели всю ночь и большую часть дня, покидая ее лишь для того, чтобы удовлетворять базовые человеческие потребности. Нужно было многое обсудить, а еще больше - изучить и узнать ненасытными губами и пальцами. - Ты пела? - Наконец, спросил он ее. - Немного. Без какого-либо серьезного намерения. Боюсь, что никогда не восстановлю свой голос до того уровня, какой был раньше. - Есть только один способ узнать, не так ли? Они покинули ее спальню: она - в халате, он - в брюках и рубашке с короткими рукавами. Эрик устроился поудобнее за фортепиано и терпеливо ждал, пока девушка выпьет воды. Ее сердце бешено колотилось, когда Кристина подошла к инструменту, но, взглянув в его искрящиеся глаза, поняла, что теперь Эрик будет заинтересован в самом процессе, а не в результате. - Давай заново откроем и будем лелеять этот твой необыкновенный голос, моя дорогая, - сказал он. Эрик нажал на клавишу, чтобы показать ключ для ее первой разминки, а затем наклонил свое красивое лицо без маски и улыбнулся. - А теперь... пой.