La coroncina granata

Они сидят в Кокуё, в общем зале, и болтают — Мукуро не вникает в слова, всё больше смотрит на Цуну. Как тот смеётся: звонко и светло, как в предвкушении сияют глаза. Как он кусает губы, и на них остаются едва заметные вмятинки, которые быстро исчезают, оставляя припухлость. Как он ерошит волосы чуть неловко и выжидательно поглядывает в ответ. Мукуро достает коробочку: там бумага и марихуана. Очень хочется покурить тоже, но только не при Цуне. Заманчиво, но опасно. «Иллюзионист не должен терять контроль». Как он это ненавидит. Цуна сидит рядом, до него можно дотронуться, а вот сорваться при нем — нельзя. Ни при ком, на самом деле, но.  Мукуро сворачивает косяк — всё Цуна конечно не выкурит за раз. Не жалко. Он ведёт языком по краю бумажки, глядя на Цуну. — Боишься? Он — да. — Нет. — Смелый мальчик, — тихо смеётся Мукуро. — Впервые нарушаешь запрет? Цуна странно смотрит на Мукуро и протягивает руку. — Держать вот так, — показывает он. Цуна повторяет. Мукуро прикуривает. — Вдыхаешь, задерживаешь дыхание на несколько секунд, выдыхаешь. Чем глубже вдохнёшь и чем дольше задержишь, тем лучше. Мукуро и без травы уже хорошо и нестерпимо плохо. Привычно.  Первая затяжка неуклюжа, Цуна закашливается, но быстро справляется с дыханием. Искрящийся свет в глазах сменяет тяжёлое золото. Уже через минуту он впадает в расслабленный полутранс — в таком пребывают тибетские монахи, но никак не школьники старшей школы — и говорит: — Ты знаешь, что когда идешь босой по земле, за тобой распускаются цветы? — Хм... какой интересный эффект. Что ты курил в тот момент? — Ничего. Просто смотрел на тебя. Это как-то... слишком. Будь это не Савада Цунаёши, а кто-то другой, он бы посмеялся, но это не кто-то другой. Ему не по себе до мороза по коже.  — Пожалуй, с тебя хватит. — Нет, — Цуна отодвигает руку. Мягко и решительно, упрямо — в этом весь он, без примесей. Чистый состав! Вновь затягивается. Глядит со взрослой и понимающей усмешкой, серьёзно и пристально, сквозь выдыхаемый дым: — Чего ты боишься? — Смерти. Как и все, — врёт Мукуро. — Нет, — повторяет Цуна строго. — Смерти ты не боишься. У тебя есть пути отхода. Я о другом. Почему ты не куришь со мной? — А! — Мукуро усмехается. Там, где их пальцы соприкоснулись на самокрутке, теперь будто жжёт и покалывает. Разговор его... раздражает. Бесит. Цуна догадывается? Чёртова гиперинтуиция. — Иллюзионистам нельзя. — Почему? — задающий правильные вопросы Савада Цунаёши похож на себя в сверх-режиме, только без пламени. Может, таким был Примо? Или это истинная сущность Савады — покой и проницательность? — Мы всегда должны контролировать свой разум. К тому же для травки надо иметь хорошее настроение, иначе можно словить дурной трип, — с точки зрения Мукуро это вполне логичная отговорка. Но, видимо, не для Цуны. Потому что его взгляд меняется — гипнотизирует и тащит за собой. В себя. Цуна встает, садится на колени Мукуро — лицом к нему, обхватывает затылок, приминая волосы. И целует, делясь странной мягкостью, жаром рта — жаром тела и души. Это и есть сила Неба?  Отстранившись, Цуна затягивается ещё раз, и Мукуро сам приоткрывает рот, чтобы вдохнуть дым. Не остаётся никаких «но».  Дурного трипа он больше не боится. Как и потерять над разумом контроль. Терять уже нечего. И, похоже, Цуна тоже это понял.