Проклятые

      Танька сидела непривычно тихо, сжавшись в комок, и вся постоянная её энергичность и уверенность в себе, утекла сквозь пальцы, вместе со словами Ментовского Вовкулаки.       Ей придётся совершить жертвоприношение.       Так просто на словах, особенно когда изучил кучу литературы, что все способы и правильные действия, пулеметной очередью отскакивают от зубов, а воображение услужливо подкидывает образы и картинки, в, и без того, воспаленное сознание.       Настоящий эгоизм, лишить кого-то жизни, ради собственной выгоды. Но ещё большее свинство, это когда где-то в уголке подсознания, в самой тёмной норке из которой опасно горят животные глаза, поднимается чувство предвкушения, ожидания, и, о Господи, даже радости — свобода от бренного тела, с неправильным восприятием мира и слабыми мышцами.       Зверь внутри неё ликовал, и буря этих эмоций таранила бедное людские сознание, которое из последних сил боролось за главенство.       — Иди спать, — знакомый грубый голос вывел её из транса, разбудив затихшие, словно подернутые льдистой корочкой, человеческие эмоции. — Утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем. Обещаю тебе, — Танька глухо выдохнула и вскинула на него глаза, пораженная. Вовкулака уже глядел в сторону, изучая содержимое холодильника. Через секунду в его руке появилась бутылка пива; с сомнением и скептицизмом покосившись на бледную Таньку, оборотень всё-таки спросил, кивнув головой на стеклянную ёмкость:       — Будешь?       Танька резко замотала головой и плотнее закуталась в плед, детским жестом создавая вокруг себя защитный кокон, сквозь ресницы поглядывая на Вовкулаку. Тот выглядел задумчиво и мрачно, почти пугающе, тень сомнения лежала на его лице, заостряя, и без того, хищные черты.       — Я постелю тебе в спальне, — мужчина повернул голову в её сторону, сталкиваясь с изучающим взглядом, усталыми, волчьими глазами, от которых в груди Таньки разливается странный жар. А затем она понимает смысл сказанного, и в груди её взрывается вулкан, принося с собой дрожь в пальцах, остановку дыхания и горящие щеки — а Танька старается об этом не думать, не думать, не думать, слышишь, дурочка, не думать...       — А вы? — голос каркающий, от которого ведьма внутренне поморщилась и поспешила откашляться, покрепче сжимая в кулаке ткань мягкого серого пледа.       — На диване переночую, — оборотень неопределённо повёл плечом, разминая шею и отставил бутылку в сторону, поднимаясь. — Хотя и сомневаюсь что буду спать, — честно добавляет он и скрывается за дверью, оставляя её одну...и тем самым заставляя торопливо следовать за ним.       С прошло раза, как она была у оборотня дома, мало что изменилось — только на столе меньше бумажек серьёзного вида. Зато сейчас гораздо больше смущения, впивавшегося дрожащими пальцами в её ребра, под предвкушающий, не затихающий ни на минуту, звериный вой внутри, когда она следует по шагам Вовкулаки в комнату, путаясь в шлейфе его запаха и жара, и силы, и хищности...       — Доброй ночи, девочка, — хрипло произносит оборотень, и проходит мимо неё, замершей в дверном проёме, и голос его вновь отврезляет Таньку, присмеряет зверя внутри неё, отдаёт власть над разумом в слабые, но умелые человеческие руки, и несмотря на то, что ещё совсем рано, Танька послушно закрывает глаза, надеясь забыться, а хищное, чужое, но всё-таки её, сознание, тянется вслед ему, и ей мучительно, до дрожащих от неправильности её желаний, колен, хочется чтобы он остался.       И вся неправильность лишь в том, что привычной, знакомой и никогда не подводившей людской сущности, хочется рвануть вслед широкой, горячей фигуры, и вновь чувствовать его руки на себе, потому что только так её голову покидают мысли, заставляющие балансировать на гране истерики, потому что только так она вновь становится собой — всё очень просто.       Гораздо сложнее уснуть лёжа на его кровати, в окружении его вещей и запаха, от которого зверь внутри вопит в восторге и рвётся к хозяину комнаты, — а Таньке почти хочется ему позволить, ведь вновь разделившееся на две части сознание, рвут на ещё более мелкие куски, наполненные чистой паникой, страхом и сожалением. А сердце колотится так, что кажется трясётся не только она, но и комната, и многоэтажек в целом. И холод разливается по её телу, а тьма, несмотря на то, что на улице ещё только поздний вечер, стучит в окна и закрытую дверь, переливается нефтяными волнами, облизывая ножки кровати.       Сухие, тихие от панически закушенной щеки, всхлипы, наковальнями давят грудь, а в горло впиваются острые звериные когти, и тянут вниз, в своё же сознание, во тьму, в понимание происходящего и осознание того, что ей нужно будет делать. И паника хватает её под руки, кружит в диком танце, а вместе с ней кружится и вся планета, доводя до тошноты.       Зверь внутри воет, чувствуя слабость человека в неудобном теле, вызванную кошмарами-грезами, и рвётся с удвоенной силой, и ведьма чувствует что не удержит его, что сейчас её поглотит животное, а в зубах напополам с прокушенной темнотой, будет висеть истерика, забивая глотку, и даже эйфория желанной свободы не даст ничего, кроме боли и желания выть на, ещё не взошедшую, луну...       Танька рывком вскакивает, путаясь ногами в одеяле, и впивается пальцами в ткань на груди, но успокоение не приходит. А затем она вываливается за дверь, наконец-то вдыхая полной грудью, и чувствует себя металлической стружкой под воздействием сильного магнита — так её тянет к старому оборотню, и в это раз зверь внутри неё полностью согласен с этим решением, она ведь на секундочку, чтоб уснуть спокойно, напитавшись его аурой, только взглянуть...       Вовкулака сидя натягивает на себя рубашку, видимо готовясь либо ко сну, либо, всё-таки, к долгим ночным размышлениям, и Танька неслышно замершая, прислонившись к дверному проёму, видить сильную смуглую спину, покрытую шрамами, а внутри неё разрывающими сознание и тело, мелькают опасные, неправельные, перемешавшиеся между собой, желания. Но затем она краем глаза замечает, что его плечо туго перебинтовано, и замирает, с застывшими мыслями.       Дрожь почти мгновенно проходит, сменяясь ступором и испугом, и Танька не успевает сдержать слова в горле:       — Что у вас с рукой? — звонко срывается с её губ.       Вовкулака резко оборачивается и в глазах его Танька на секунду видит опасную хищность и готовность дорого отдать свою жизнь. Но тут же на его лице отображается узнавание, а затем оно и вовсе приобретает кислое выражение.       — Ерунда. За собой следи, ведьма, у меня регенерация. Своих проблем мало? — бурчит он, торопливо застегивая пуговицы.       — Дайте глянуть, — Танька непоколебима в своём желании помочь.       — Огнестрелок давно не видела? Спать лучше ложись, — рявкает оборотень, зло сражаясь с пуговицей на средине груди.       Не обращая внимание на недовольное ворчание, Танька упрямо обогнула диван, склоняясь над Вовкулакой. Его лицо было так близко, а глаза горели так ярко, глядя на неё насмешливо и изучающе, что ведьма на секунду засомнивалась в своём решении, отводя взгляд и пряча глаза, но руки её уже скользнули по мужским плечам, дрожащими пальцами заново растегивая мелкие пуговки. Господи, как же это выглядит со стороны...       — Я ведь могу помочь, — отчего-то шепотом произнесла Танька, так и не поднимая глаз.       Мужчина негромко вздохнул и неожиданно горячие грубые ладони накрыли её пальцы, помогая справится с пуговицами.       В груди у Таньки поднялся пожар, лавовыми волнами разливаясь по всему телу, и стало совсем тесно, а воздуха не осталось и вовсе.       Ведьма смутившись стянула рубашку вниз, стараясь глядеть только на рану. А не на широкую, мощную грудь, с белеющими тонкими линиями, шрамами.       Девушка присела на диван, аккуратно распутывая бинт, и тут же накрыла свежую, ещё кровоточащую рану, рукой. Так некстати вспомнилось что сейчас она в одной — его же, какая ирония — рубашке, даже без привычной уже защиты пледа.       — Наркопритон брали сегодня, вот и пальнул один, — хрипло раздался горячий голос над ухом, заставляя Таньку сжаться сильнее. Её мысли окончательно разбежались испуганными мышами, из-за его близости и жара тела. Она должна ему помочь, должна помочь, сосредоточься идиотка, ну же!...       Глаза её вспыхнули сапфирами, губы привычно зашептали заклинание, соединяя слова и силу, сплетая нитями колдовства. Рана затянулась, кровь остановилась, но Танька не спешила убирать руку, словно связанная не в силах была встать и уйти. Близко...       — А говорили ведьмовство моё ни на что не годится... — прошептала Танька, наконец-то поднимая взгляд и сталкиваясь с хищными волчьми глазами. Дурманящий запах стал невыносимым, накрывая звериными инстинктами, пробуждая в ней незнакомые ранее чувства. Так близко...       — Я всегда говорил что тебе время нужно, — его дыхание оседает горячим пеплом на её губах, от оборотня веет огнём и кровью, защитой и опасностью, тем, что пробуждает в ней желание. Танька поддалась вперёд. Слишком близко...       Волк внутри неё вонзил зубы в её разум, по голове набатом ударило понимание.       Танька отняла ладонь, и не удержавшись, быстро и невесомо провела пальцами вдоль его горячей руки, исследуя дорожки вен, натыкаясь на шрамы, стараясь впитать как можно больше, и рывком отстранилась на метр, наблюдая сквозь ресницы за тем, как мужчина повторно застегивает пуговицы.       Заметил? Кажется нет.       — Спасибо, — негромко поблагодарил Вовкулака, поправляя манжеты. Танька в ответ дернула плечом, разглядывая свои ноги, и потянула на себе рубашку вниз, с красными от смущения щеками. Зверь внутри неё разочарованно взвыл, а забывшиеся на секунду кошмары, с удвоенной силой наткнулись на неуравновешенное из-за недавней близости, сознание.       Мысли молчаливо повисли в комнате.       — Я не смогу, — наконец-то выдохнула она, чувствуя что слёзы вновь собираются в уголках её глаз, — Убить кого-то это так... — не договорив Танька спрятала лицо в ладонях.       — Против обычаев не попрешь, какими бы они не были. А в колдовстве с этим совсем строго, сама знаешь, — проговорил Вовкулака, сочувственно глядя на ведьму. Та всхлипнула. — Ну хватит, иди сюда, — буркнул оборотень и неловко обнял рукой её спину, прижимая к груди.       — Вы...вы мне поможете? Пожалуйста, я сама не смогу... — куда-то вглубь его рубашки прохныкала Танька, цепляясь за широкие плечи.       — А куда мне тебя деть, ведьма? Не зря же я тогда почуял, что от вас волчьей сестрой пахнет, думал перепутал, когда твоя подружка борзой оказалась. Прав был все-таки.       — Может есть другой способ? — Танька немного отстранилась, с надеждой глядя в его лицо. — Я ведь даже не знаю как это и...где, я...я правда не знаю...       Вовкулака опустил на неё тоскливый тяжелый взгляд, который совсем не понравился Таньке.       — Можно конечно как Хортица тебе попробовать. Но вот выйдет ли, да и к каким последствиям привести может мне неизвестно. Наш брат весь у Симаргла помощи просил, хоть мы, хоть пернатые, с прошлой встречи на алтаре помнить должна.       — Помню, — сонно протянула Танька, вновь утыкаясь лбом в его грудь, и оплела руками его шею. Свой. Родной. — Но мы попробуем, ладно? — и не дожидаясь ответа, наконец-то уснула спокойно, без мыслей и сновидений.