Путешествие на Восток

Вслед за Валмирой мы вышли из комнаты, и я застыл в благоговении. Мы стояли у мраморного ограждения, за которым перед нами открылся обширный зал, освещенный закрепленными на стенах факелами, пылающими тем же яростным белым пламенем, которое мы видели снаружи. Первый же взгляд давал понять, что некогда это помещение было настоящим произведением искусства. Ныне растрескавшиеся и потемневшие от времени фрески на стенах изображали странный обряд с участием невиданных крылатых существ, один облик которых всколыхнул что-то в моей памяти, хотя вряд ли я имел возможность видеть нечто подобное. В центре зала возвышалось подобие крупного саркофага или алтаря, на котором в один ряд лежали пять обнаженных тел — так мне показалось при первом взгляде. Я сразу понял свою ошибку: смазанные черты их лиц и бугристую глиняную поверхность безжизненных тел невозможно было спутать ни с чем. Валмира свернула на лестницу с широкими ступенями, стертыми и отполированными за долгие сотни лет. Вместе с ней мы спустились к алтарю, и глава Ордена, указав на лежащих големов, сказала: — Два стража у входа и эти пятеро — все, что у нас осталось. Мы можем их пробудить, если понадобится, и тогда Храм будут охранять семеро. Их очень тяжело, почти невозможно убить, но они не могут быть во всех местах сразу. Когда-то давно, еще до основания Римской империи в этих местах была страшная битва — порой в весенних ручьях мы находим остатки бронзового оружия тех времен. Наши предки бросили в бой тысячи големов, полностью истребив войска царя Итала, но их магам не раз удавалось заманивать големов в ловушки и обездвиживать их на долгое время. — И все же ты не опасаешься нападения принца? — спросил я. — Ты видела что-то в будущем? — Отчасти, — отозвалась Валмира. — Но Голем из Круи — не единственный из тех, кто имеет армию. Есть иной враг. — Темное Братство? — спросила Эйлин. — Темное Братство, — кивнула Валмира. — Почему же вы так враждуете? — спросил я. — Куда делись все эти големы? — одновременно со мной спросила Эйлин. Почтенная Валмира устало улыбнулась и сказала: — Могу объяснить. Эйлин, возьми за руки меня и своего друга. Мне нужно, чтобы ты произнесла одну фразу на латыни. — Какую же? — нахмурилась Эйлин, протянув к нам ладони. Я с готовностью сжал ее пальцы, почувствовав, как от этого легкого прикосновения странное тепло поднимается вверх к моему запястью. — Фигулюс интрабит хик, — сказала Валмира. — Ты единственная здесь, кого послушается Храм. — И что будет?.. — Есть только один способ узнать, верно? — не удержалась от ехидной улыбки Валмира. — Тебе нечего бояться, Эйлин. В твоей крови Печать Матерей, которой они одарили твоих предков тысячи лет назад. Ты — одна из Горшечников, и тебе открыты порталы, закрытые для прочих. Скажи эту фразу, Эйлин, и увидишь сама. Эйлин смерила ее долгим взглядом и, опустив глаза, тихо сказала: — Я уже встречала людей, которые желали использовать эту Печать в моей крови. Чрево каменного бога — так об этом сказано в твоем пророчестве? Однако моим друзьям нужна твоя помощь, и я сделаю то, о чем ты просишь. Фигулюс интрабит хик! В первое мгновение я не понял, что произошло, — мы по-прежнему стояли в алтарном зале Храма Творения, взявшись за руки, и факелы над нашими головами все так же полыхали жгучим белым пламенем. Но будто и не было этих тысяч лет со дня постройки Храма: фрески на стенах сверкали чистым полированным камнем, и белоснежные мраморные ступени не перекала ни одна трещина, и алтарь перед нами был совершенно пуст. — В Сумраке время течет иначе, — сказала Валмира и, высвободив ладонь, направилась к выходу. Мы проследовали за ней наружу и спустились по ступеням к храмовой дороге, ведущей вглубь леса. Здесь уже не было факелов, которые освещали бы нам путь, и в кромешной темноте я с трудом различал силуэт почтенной Валмиры, которая вела нас за ворота. Когда она остановилась, я не сразу понял, зачем она привела нас в это место: притихший лес вокруг казался самым обычным, который мы видели какой-то час назад в нашем родном мире. И только когда луна вышла из-за туч, высветив серебристым сиянием то, что находилось перед нами, я осознал. Тысячи големов неподвижно стояли перед Храмом — огромная глиняная армия, фланги которой терялись во тьме между деревьев, — бессмертная, несокрушимая, устрашающая. Дыхание мое перехватило, и невольно я сделал шаг назад: слишком хорошо я помнил недавнюю схватку с двумя из них. Какую силу можно противопоставить этому ужасу? Какую цену можно заплатить за то, чтобы обладать властью над воинством, достойным богов? Потрясенный увиденным, я с минуту не мог произнести ни слова; молчала даже Валмира. Первой заговорила Эйлин. — И что же от меня требуется? — тихо спросила она. — Вывести эту армию в наш мир? Сделать тебя его властительницей? — Нет, Эйлин, — со вздохом ответила Валмира. — Бремя власти — не для меня, и уж точно я не гожусь в правители мира. Я лишь надеялась, что ты возглавишь наш Орден. — Что? — одновременно воскликнули мы с Эйлин. Почтенная Валмира усмехнулась себе под нос и спустилась по лестнице, подойдя почти вплотную к ближнему ряду големов. Она осторожно коснулась кончиками пальцев бесформенной руки одного из них, но тот даже не шелохнулся. — Они подчиняются только имеющему Печать Матерей, — сказала Валмира. — И кроме тебя, Эйлин, у нас нет никого, кто был бы ей отмечен. Сотни лет главой Ордена мог быть только Горшечник, и потому власть переходила из одного поколения в другое. Вот только у Темного братства всегда были иные планы на рожденных с Печатью, вы оба знаете, какие. — Что же случилось? — спросил я. — Его принесли в жертву? Брат Нумерий утверждал… — Нумерий! — скривилась Валмира. — Вот уж кому верить следует в последнюю очередь. Они полагают, что если жертва добровольно соглашается быть замурованной, то это не жертвоприношение, а подвиг мученичества. Забывая сказать, что готовят ее к этому с самого детства, пичкая ложью и ужасом. Да, Игнотус. Прежний Владеющий Прахом имел сына. Семь лет ему тогда исполнилось… Я думаю теперь, что Темные братья не желали приносить мальчика в жертву. Для них разумней было бы воспитать его и позаботиться о том, чтобы он обзавелся многочисленными отпрысками. Но кто ж вразумит убитого горем отца? Когда сына похитили, наш глава спустился в Сумрак и вернулся с двумя десятками големов, которых бросил в погоню. — Им удалось настичь похитителей? — спросила Эйлин. — Конечно, — кивнула Валмира. — Конечно, удалось. Вот только големы — не люди. Они выполняют то, что им приказано, а не то, чего в действительности хотел хозяин. Настичь врагов. Всех убить. Вернуть мальчика. И големы вернули отцу растерзанное тело сына. Луна вновь выскользнула из-за туч, и я увидел на руках голема, рядом с которым стояла Валмира, темные пятна — почти черные в призрачном ночном свете. Лицо живого изваяния не отражало ни единого чувства. Что там, под этой глиняной маской? Каково быть одним из них? Убивать или спасать по первому слову своего повелителя, не раздумывая и не испытывая угрызений совести? — Владеющий Прахом… Он так и не смог вынести того, что случилось, — продолжала Валмира. — Вернул големов сюда, в Сумрак, запечатал за собой вход и сказал, что не следует простому человеку иметь такую власть. А через неделю мы нашли его искалеченное тело на дне ущелья — далеко, в часе ходьбы отсюда. С тех пор традиция оказалась нарушена. Мне пришлось стать главой Ордена, но я с радостью передам власть тому, кто действительно достоин. Она подняла взгляд на Эйлин, и та отступила на шаг, сказав: — Нет. Я не могу, почтенная Валмира. Ты ведь сама знаешь, что это невозможно: твое же пророчество предвещает мне совсем иное будущее. — Пророчество ничего не говорит о том, что ты не встанешь во главе Ордена, — усмехнулась Валмира. — Или о том, когда это произойдет. Я не тороплю тебя с выбором, Эйлин. Ты можешь вернуться сюда, когда пожелаешь. Мы будем ждать — нам ничего более не остается. Подумай лишь о том, кто сможет получить абсолютную власть, если Орден придет в упадок или обратится в свою противоположность. Ступайте теперь. Когда вы будете готовы продолжать путь, я покажу вам портал, ведущий к Великой Матери. Только прошу вас… Не приходите сюда ночью. Когда мы бесшумно опустились на землю в дальней стороне сада, первые лучи солнца уже окрасили верхние этажи замка в золотисто-розовый цвет. Убедившись, что никто не заметил нашего появления, мы проскользнули внутрь замка, спрятали накидки, дезиллюминационные чары на которых уже заметно ослабли, и поднялись по лестнице к покоям Эйлин. Замок понемногу пробуждался ото сна. Уже сновали слуги, готовящие тронный зал к утренней трапезе, а стража забыла о бдительности и проводила последние часы до смены в ленивой дреме. Если кто-то и удивился тому, что почтенные гости Голема проснулись столь рано, то ничем этого не выказал. У входа в покои Эйлин помедлила, обернувшись ко мне. — Мне… нужно немного поспать, Игнотус, — сказала она, легко коснувшись моей руки. — Ночь была тяжелой. Я поспешно кивнул, не сразу осознав, что стоять у входа — на редкость бестактное поведение: чего доброго, она может расценить это как попытку навязаться в гости. — Конечно. Я сам едва живой. Встретимся за утренней трапезой… или лучше за полуденной, — улыбнулся я, успев увидеть ответную улыбку Эйлин до того, как она скрылась в покоях. Растерянно я пошел прочь. В горле встал ком — сам не знаю почему. Вроде бы ничего не значащая фраза: в конце концов, нам обоим и впрямь не мешало бы поспать. Но почему мне кажется, что Эйлин пытается отдалиться от меня? Неужели она решила принять предложение почтенной Валмиры? Погруженный в невеселые мысли, я не сразу заметил Кадма, который с отчего-то очень довольным видом стоял у входа в мои покои. — Игнотус! — воскликнул он, завидев меня. — Есть разговор. Не хотел, чтобы слышала Эйлин, так что решил подождать тебя здесь. Я невольно обернулся, убедившись, что она не последовала за мной, и подошел ближе. — Что случилось? Ты собирался навестить Темное братство… — Я так и поступил. Глава Братства со своими советниками обосновался в замке Розафа на севере Арберии. Они же его и построили больше тысячи лет назад, если не врут. — Думаю, что не врут. Каменщик говорил мне то же самое. — В любом случае это неважно. Важно то, что мне удалось узнать, — сказал он, входя в покои. — Ты ни за что не поверишь, что я видел по дороге… Каменный пол со страшным грохотом ушел у меня из-под ног, взметнулись клубы едкой известковой пыли. Я в панике рванулся в сторону, но под ногами оказалась одна лишь пустота. Нелепо вскинув руки, я попытался ухватиться хоть за что-нибудь, сразу же почувствовав, как что-то острое с хрустом вонзилось мне в предплечье. Почти ослепший от пыли, я вцепился разом онемевшими пальцами в обломок перекрытия и повис на раненой руке, едва не вывернув ее из сустава. Запрещая себе смотреть вниз, я потянулся здоровой рукой, чтобы взяться за край разлома, но перекрытие с треском надломилось, и я, вскрикнув, рухнул вниз вместе с ворохом щепок и вывороченными кусками извести. Наверное, у меня была пара мгновений, чтобы выхватить палочку и попытаться смягчить удар о каменный пол тронного зала внизу, но тогда я просто не успел об этом подумать. Да и как успеть, если все, что заполняло мою голову при падении, — оглушающая боль и ужас? Еще мгновение — и удар. Сейчас… Но удара не было. Я раскрыл глаза, которые, оказывается, крепко зажмурил, когда сорвался вниз, и понял, что парю в футе над полом. Стоявший передо мной Антиох опустил палочку, и я приземлился, рухнув на колено. Засучив пропитавшийся кровью правый рукав мантии, я бросил взгляд на поврежденную руку. Острый край разлома прочертил глубокую борозду от запястья до локтя, но рука по-прежнему слушалась меня, и кость, похоже, осталась цела. — Кадм! — сдавленным голосом произнес Антиох, рванувшись куда-то за мою спину. Я вскочил, сразу же споткнувшись о чью-то ногу, торчавшую из-под массивной мраморной плиты. Густая лужица крови, перемешанной с известью, растекалось вокруг расплющенной щиколотки. Рядом валялись обломки моей метлы. Обернувшись, я увидел Антиоха стоявшего на коленях среди груды камней с торчащими обломками бревен. — Держись, братишка, — говорил он, взмахивая палочкой. — Нет, молчи. Сейчас… Сейчас мы тебе поможем. Я шагнул ближе. На острых кусках мрамора лежал Кадм, и при одном взгляде на него я забыл о своей мелкой неприятности с рукой. Его рука все еще сжимала заляпанное кровью древко палочки — должно быть, ему не хватило какого-то мгновения, чтобы пустить ее в ход. Из-под ребер на добрые полфута торчал расщепленный кусок бревенчатого перекрытия, и Кадм судорожно пытался вдохнуть, мучительно сжимая кулаки. Воздух со свистом вырывался из его горла, окрашенная красным слюна стекала по подбородку. — Как их много... Идут сюда... Могила… — прохрипел он. — Цветы… цветы на могиле. Он… там. Его глаза закатились, и он замер без движения, и Антиох с гневным возгласом припал к его груди. — Жив, — обратил он ко мне лицо, вымазанное кровью брата. — Все еще жив, просто без сознания. Помоги мне. Я, шатаясь от накатившей дурноты, опустился на выщербленный пол рядом с Антиохом, и вместе мы, как могли, освободили Кадма от изодранной мантии. Я сжал зубы, чтобы удержаться от стона: на изувеченное тело брата было страшно смотреть. Несколько ребер на правой стороне груди были очевидно сломаны, как и правое колено, нелепо вывернутое в сторону. И кровь. Боже милостивый, сколько крови! Столпившиеся вокруг люди — слуги и благородные — стояли, вытаращив глаза. Никто не пытался помочь, и, право, это было к лучшему: в тот страшный момент они могли только помешать. — Теперь самое тяжелое, — сказал Антиох. — Надо снять его с этой чертовой деревяшки. Можешь трансфигурировать ее во что-нибудь поменьше? Я стащу его и закрою рану. — Лучше я, — услышал я за спиной твердый голос Эйлин и обернулся. Девушка была бледна, но в ее взгляде не было и тени слабости. Она вытянула руку с палочкой, и окровленный кол, пронзивший Кадма, обратился тонкой тростинкой. Из открывшейся раны потоком хлынула кровь, и Антиох, вырвав трансфигурированный кусок дерева, быстро произнес: — Клаудере Вульнус! Края раны вспыхнули и сошлись, остановив кровотечение. Осторожно перевернув брата, Антиох повторил заклинание. Оттеснив подданных, к нам подошел Голем и негромко сказал: — Лучше отнести его в мои покои, они ближе. Не нужно подниматься по лестнице. Антиох хмуро кивнул и взмахнул палочкой, скомандовав: — Элеваре! Тело Кадма взмыло в воздух. Антиох направил его вслед за Големом, который в мертвом молчании прокладывал путь в собравшейся за эти минуты толпе. — Там погиб какой-то человек, — обратился я к принцу. — Я уж подумал… — Это травник Кефеус, — отозвался тот, и мне показалось, что голос его дрожит не то от гнева, не то от потрясения. — Нес на кухню какие-то свои приправы, как сказали. Кое-кому придется ответить за все это. — Ваше Высочество! — послышался из толпы требовательный возглас, и, обернувшись на голос, я увидел Крешника с гневно воздетой головой. — Я не смею настаивать, но я думаю, что раз уж война с Орденом Матерей — дело решенное, медлить не следует. Сколько еще обитателей замка станут жертвами этих язычников? — Потом, — отрезал Голем, пропуская нас в покои. Мы положили Кадма на кровать и разместились рядом. Выбеленная простыня мгновенно пропиталась кровью. Антиох продолжил долгий и мучительный процесс исцеления. Остановить кровотечение, закрыть оставшиеся раны, ускорить заживление разорванных мышц, срастить поломанные и раздробленные кости… Когда вымотанный донельзя Антиох, утирая обильный пот со лба, без сил рухнул на скамью, я встал на его место. Эйлин понимала меня с полуслова: если бы не ее мастерское владение трансфигурацией, моя работа оказалась бы куда тяжелее. — Я не верю, что в этом замешан Орден, — тихо сказал я, когда мы закончили. — Интересно, почему? — спросил Голем, устремив на меня тяжелый взгляд. И кто меня за язык тянул? Я пожал плечами за неимением вразумительного ответа и сел рядом с Кадмом, который, похоже, погрузился в целительный сон — в нем он пробудет не меньше суток. — То, что произошло, очень похоже на действие проклятия, — сказал я наконец. — И что важно, это в точности то же самое, что было в тронном зале в день нашего прибытия, Ваше Высочество. То крестьянское восстание пять лет назад… — Круэнто, — подал голос Антиох, который до сих пор полулежал на скамье, будучи не в силах пошевелиться. — Ты думаешь, что Круэнто до сих пор жив, и это его рук дело. В его голосе не было и тени вопросительной интонации, хотя виной тому, вероятно, был упадок сил, а не уверенность. — Это возможно, — протянул я. — И все же… Какая-то мысль пронеслась на задворках моего сознания, вспыхнув на мгновение подобно падающей звезде. Слишком быстро, чтобы я успел за нее ухватиться. Однако я помнил, что это уже не в первый раз. Когда я впервые спустился в сад в сопровождении несчастного Кефеуса, мир его праху, он мне рассказывал о лунных цветах. Он сказал что-то очень важное, чему я тогда не придал значения. Что это было? — Игнотус? — обеспокоенно наклонилась ко мне Эйлин. — Что случилось? Ты словно… Догадка вспыхнула перед моим внутренним взором подобно заклинанию Конфринго, и я вскочил на ноги, едва не сбив с ног отпрянувшую в испуге Эйлин. — Кажется, я понимаю, — сказал я. — Подождите меня. Я кое-что проверю в саду. — Я с тобой, — коротко ответила Эйлин. Спорить я не стал. Мысль, столь неожиданно пришедшая мне в голову, оказалась настолько простой… Почему я не додумался раньше? Почему никто не додумался? Впрочем, нет: Кадм, кажется, что-то понял и хотел сказать мне перед тем, как потерять сознание. Цветы на могиле. Кефеус, по странному совпадению погибший несколько минут назад, рассказывал мне то же самое. Лунные цветы приживаются только в некрополях — там, где вдоволь мертвой человеческой плоти. И еще в центре сада, в тени кипарисов. Кефеус до последнего был уверен, что это его заслуга. — Что ты хочешь здесь найти? — спросила Эйлин, когда я склонился над пышной клумбой, засаженной лунными цветами. — Кефеус в нашу первую встречу сказал, что пять лет назад, во время крестьянского восстания, кто-то рылся в саду. Кажется, я понимаю, с какой целью. Заслонив собой Эйлин и прикрыв глаза левой рукой, я ударил взрывающим заклятием в землю перед собой. В воздух взметнулись влажные комья земли и разорванные стебли цветов. И еще ткань — грязные обрывки истлевшей одежды. Никогда не считал, что остротой ума я способен сравниться с Кадмом, но на этот раз мы пришли к правильному выводу одновременно. Помедлив, я склонился над образовавшейся ямой. Мною владела настолько сильная убежденность в своей правоте, что я нисколько не удивился, увидев на дне ямы развороченные останки человека в остатках простого одеяния с застежками из позеленевшей бронзы. Конечно, следовало найти в замке кого-нибудь, кто мог бы опознать тело, но все было ясно и так. Я обернулся к Эйлин и отпрянул, вскинув палочку перед собой — за ее спиной показался грузный человеческий силуэт в густой тени деревьев. В следующее мгновение я облегченно выдохнул. Голем из Круи подошел к самому краю ямы и опустился на колени. — Круэнто, — сказал он после минутного колебания. — Я хорошо запомнил эту его странную мантию с застежками. В наших краях такое никто не носит. А если Круэнто давно мертв, тогда кто?.. — Полагаю, тот же, кто уложил его сюда, — ответил я. — Зачем убивать союзника, если не из страха, что он расскажет о своем нанимателе? Принц шумно поднялся ноги, в задумчивости склонил голову и медленно проговорил: — Думаю, мне предстоит серьезный разговор с Крешником. До последнего не хотел думать на него, но слишком уж многое сходится. Я кивнул было, но тут же засомневался. Что-то неправильное было в предположении Голема. Ведь если за недавними покушениями и сегодняшней катастрофой действительно стоит бывший регент, значит, он снова нанял мага для этой грязной работы. Но тогда зачем было избавляться от Круэнто, и чего ради он ждал все эти пять лет? Я легко мог себе представить, что удалившийся в изгнание Круэнто вернулся, чтобы отомстить, но Крешник… — Честно говоря, Ваше Высочество, я не думаю, что Крешник повинен в том, что случилось сегодня, — сказал я. — Даже если это он стоял за крестьянским восстанием. — Может и так, — неожиданно легко согласился Голем. — Но поговорить с ним все равно надо. Уверен, он что-то знает. Идите со мной, почтенные чародеи. Мне может понадобиться ваша помощь. С Крешником мы столкнулись, едва войдя в замок. Бывший регент, совсем недавно обладавший безупречной осанкой и выражением невозмутимого достоинства на лице истинного аристократа, казался тяжело больным и постаревшим лет на двадцать. Он сгорбился, поник, и жгучей вины в его угасшем взгляде не рассмотрел бы только слепец. — Вы нашли Круэнто, — сказал он дрожащим голосом и опустил голову. — Я больше не могу выносить этого, Ваше Высочество. Я все расскажу… Принц не произнес ни слова — только неторопливо подошел к нему вплотную, отчего старик показался еще более немощным и дряхлым. И этот человек действительно желал захватить высшую власть в Арберии? Я закатил глаза от избытка чувств, и лишь потому увидел стальной блеск арбалета в проломе наверху — там, откуда мы с Кадмом рухнули вниз этим утром. Убийца! — Протего! — крикнул я, накрывая себя, Эйлин и Голема непроницаемым щитом. Арбалет с глухим стуком выпустил болт, и голова Крешника с омерзительным хрустом откинулась назад. Старик рухнул на колени с залитым кровью горлом и выпученными от бескрайнего удивления бледными глазами. Кусок стали застрял в его позвоночнике и теперь торчал под обтянутым дряблой кожей кадыком, почти разорвав тощую шею. Арбалет исчез — убийца пытался скрыться. Я, держа палочку перед собой, выскочил из-под щита и побежал к пролому. — Эйлин, подбрось меня! — крикнул я, не оборачиваясь. — Элеваре! — немедленно отозвалась моя подруга, и я стремительно взмыл вверх, опустившись на край разрушенного перекрытия. До чего ж хорошо, когда враг перед тобой, а не прячется в тени, ожидая удобного случая, чтобы перерезать тебе глотку! Возможно, впервые я по-настоящему понял воинственного Антиоха, который любую задачу считал битвой — с человеком ли, природой или самой судьбой. Какая-то злобная радость охватила меня, когда я увидел широкую спину беглеца, вперевалку несущегося к лестнице в конце коридора. На этот раз негодяю не уйти! — Ступефай! — воскликнул я, направив удар заклинания в легкую цель. Убийца, издав странный булькающий хрип, кубарем покатился по мраморному полу и застыл без движения. Тяжелый арбалет с грохотом выпал из его рук. Я быстрым шагом подошел к безжизненному телу и не без труда перевернул его на спину. На меня смотрело лицо Аджима, родного сына Крешника.