Третичный Соннелон

Демоны не кидались нам под ноги из теней. Стены не хватали нас за плечи и руки в тщетной попытке остановить. Даже пол был сравнительно ровным и чистым, что дико контрастировало с моими воспоминаниями о дважды смертельно крутых лестницах и узких канавах, где так тепло и уютно было метаморфировать. В какой-то момент у меня закрадывались сомнения, а в то ли гнездо я ходила, не ошиблась ли я местом? Нет, не ошиблась. Всего-то десяток полётов спокойной дороги нам выдала судьба. А дальше она уже предстала привычными кособокими стенами, что нависали над головой разряженными ловушками умственно неполноценных хитрецов, узкими лестницами, со ступенями, столь изъеденными временем и цепневой кислотой, что даже мне, птиценогой, было не удержаться на их выщербленных платформах. В какой-то момент мы уже даже решили бросить за собой чаны с солью, идти налегке и по одному, запастись лишь бурдюками, бывшими бочонками, и флягами — благо воду нам в них хранить не надо, та, что струилась по стенам, была достаточно чиста. Наученная горьким опытом могилы, я ожидала приступов глухой клаустрофобии, что мне придётся вслепую пробираться по опостылевшим за месяц, проведенный мною тут, лазам. Но нет. Отнюдь. Мне даже было уютно, будто бы домой вернулась, даже выпить не тянуло, хоть это было моим основным вожделение последние три или четыре спутниковых цикла. Захотелось этим поделиться, благо аудитория уйти от меня не могла, но... — Хэй, Ирган, ты же Ирган? Аскарид-мучен-ник, в этой темноте я тебя постоянно с Ирганом путаю, Шурагг. Ты представляешь, а ведь мне тут хорошо, как... — Да харрэ уже, пуще зак-зака(1) всех задрала своими ощущалками. И так же к зубам липнешь, лучше за дорогой следи — вон как Раруг врезался. Плечо всмятку, хорошо хоть магики подмогли — а ведь мог Яжеку в руки попасть. — Шарагг дело говорит, если ты опять затянешь свою песню «той-что-изменилась», — в голосе Кулрава была неприкрытая и усталая издёвка, даже правильно имя Шарагга исковеркал, превратив его почти в Шараха. Тот был не менее вымотан — даже внимания не обратил, хотя обычно срывался даже когда окончание недостаточно, по его мнению, твёрдо произносили, — я лично тебя солью засыплю. Изменяющимся — изменяющееся, может, хоть так ты прекратишь уже жаловаться и покорять наши запасы выпивки. — Но я ведь… — мне стало всё равно, и угрюмое шествие продолжилось. Не, я не обманывала себя, такого подспорья как когти на ногах ни у кого не было, а в тесном мраке катакомб — вокруг нас уже толпились соннелоны — видели только магики да пара ведущих модификантов, но всё же выслушать они могли. Не так я их отвлекала, всяко лучше чем молчать, Миксин его знает, сколько суток(2) ещё топать. Злые они. И не уйти от них. От чёрной тоски спасала лишь одна смазка звеньев и шестерёнок нашего отряда — еда. Ею мы запаслись на славу, время нас не поджимало, и запастись аппетитно пахнувшими после зак-зака полосками засушенного дикого рарога(3) мы смогли позволить себе. Жаль, рога его не придумали как обработать в поле — амулкан бы из него вышел роскошнейший, сама бы левую руку под него отдала, всё равно без мизинца она почти бесполезная. Но магики так не подумали и, посовещавшись, пожертвовали их как ресурс для некрота. Не нам их судить — они были как в своем праве, так и полностью правы — громадная тварь из тел людей и элефантов, усиленная костями рарогов, теперь переливалась грозолитовыми разрядами там, где под тонкой кожей текут сгустки инертных газов — единственный источник света в этих затхлых полостях, полных метана и иных горючих отходов. Не то что тогда, почти полчёса тому назад, когда мы с фонарями да факелами пробирались. Только магики спасали нас от травм и возвращали в строй калек, Кунр, наш штатный лекарь, пахал в те гвэ как эфейрат в беговом колесе, его глаза уже давно не горели тем привычным зелёным дикарским огоньком, который бывает только у тех нелюдимых фанатиков своего дела, которые зачастую первыми попадают в походы вроде нашего. Но даже они не из орихалка сделаны, даже Кунр начал сдавать под пеленой темноты, усталости и неизвестности. Как же все мы были рады, когда на исходе пятого гвэ шестых суток кое-что вновь переменилось. Нет, затхлые стены не расступились, свежим воздухом нас не одарили, даже, можно сказать, наоборот, даже сквозь воздухоцеды стало дышать просто невозможно. И этим чем-то стали испарения кислотных резервуаров, о которых нас предупреждал Неглерий. Даже если там той кислоты — на палец, то всё равно, всего пара десятков чаш нашей ноши, но истратится. Всяко лучше, чем тащить песок и соль зазря, поняв, что весь этот пот, а местами и кровь были потрачены втуне. Вот была бы «хохма», как бы меня в таком случае в этот же песок не закопали бы! Но слава Са'раоке, Арга'Ашу и Илэде, что мы нашли эти озерца. В конце концов, если нам не соврал тот сын Гельмента, мы у самой цели, куда он даже сунуться не рискнул. А мы ведь пошли, а мы ведь рискнули, Двуустка меня подери! А что самое главное, смогли дойти до самого конца. Но обо всем по порядку. С песком мы решили по-первой послать некрота, заблаговременно отойдя по раскисшей и полной слизневых псевдопород земле примерно на полсотни ветвей обратно. Никому не хотелось угореть, когда пойдёт реакция. Но сами чаны да казаны оставили, резервуары у мертвяка были большие, но зачем туда-обратно таскать? А вот как оказалось, очень зря мы так поступили. Цепень, конечно же, был тогда на последнем издыхании, ацетиленом в его «угодьях» воняло не меньше, чем кислотными испарениями его «ловушек», но всё же потягаться со смертными своей животной хитростью он смог. Да и с немертвым тоже, уж если на то пошло. Судя по всему, кислотная ловушка не была его основным планом. Скорее, подготовительным шагом, спусковым крючком и приманкой. А именно, поводом для нас оставить песок и отойти подальше. Некрот же не настроен был на ловлю мелких яйцекладущих тварей, да и если бы был — они падали в чаны сверху, тут же зарываясь как можно глубже, не оставляя на поверхности влажного песка даже намёка на воронку. Мы за это поплатились сильно позже, а тогда лишь ликовали — избавление от веса было в наших интересах. И ведь почти никто не заметил, что убыло как-то слишком мало — даже магики решили не заострять на этом внимания. И всё же двое не выдержали и, несмотря на всеобщее недовольство, попытались убедить проверить казаны: — Брат, тебе не кажется, что казаны как-то слишком тяжёлые? — кажется, это был тот, кто нашёл меня лежащей в грязи после гипнотического стояния. — Ну не лезь, а? И так воняет, что хоть ты заладил, тяжело оно ему. Всем тяжело, не гуди. — А я с Шупряжем соглаааасен! Вы, конечно, как хотите, но я бы перекопал, ну его, может, там ещё что завелось. Не у себя по грядке ходим. А нет — так камни, может, свалились? — Ещё чего, мы уже рядом, осталось не более полёта ходу, перетопчешься. Дольше тарахтеть будем. Раму на плечо и вперед, физикилогист гельментов. — Шупряж, и ты не лезь, неча своими гельментовыми глазами светить так, ты б ишшо формулы начал чертить, умник, тоже мне. Господа магики сказали нести — мы и несём. Вот так мы и накликали беду себе на головы — слепой усталостью и желанием разделаться с грузом самым прямым и бездумным образом. За то наши добровольцы и поплатились, когда песчаные резервуары превратились в монолитные полусферы, настолько намертво загаженные чем-то твёрдым и непробиваемым, что чаны можно было просто выбросить — даже некрот со своими твёрдыми когтями не мог мало-мальски эффективно выскрести, растрепать или растереть получившуюся массу. Пришлось бросить так, как оно было, и молиться всем богам разом, чтобы больше пещер кислоты на пути не повстречалось. Судьба храбрым благоволит, но, как оказалось, то ли мы исчерпали её доверие слишком слепой прямолинейностью, то ли никакого рока и не было никогда, а мы простые неудачники-растяпы. Уже через пару гвэ и один привал-для-еды нам довелось встретить не просто озерцо, которое, будь оно достаточно мелкое, можно было бы перебежать, потеряв не более чем подошвы ботинок, а целую систему проходов, залитую прозрачной дрянью. Не было никаких надежд перейти это препятствие, а звон в ушах и скудное душевное состояние зверей, попавших в смертную яму, точно указывало — мы у самой цели, предсказанный мной субллюструм существует, а выжившие останки цепня всеми силами пытаются не пустить нас дальше, не то к себе и сокровищу, охраняемому им, не то нас же к тому, что не должно пробить глиняные оковы смерти. Притом, судя по тому, что знает каждый ребенок, но не я, когда собирала такой большой отряд, подпитывалось это жуткое «нечто» именно от смертей. Но зато это отвечало на вопрос, почему так боялись отправить с нами некромагов. Вот бедовая беда моя голова! Спорам и разговорам конца не было. Каждый из добровольцев стремился выказать свое мнение. И уж не было сомнения, что оба самых ярых защитника идеи о том, что с чанами-казанами всё было в порядке, попытались вновь заглушить всех своими лужёными глотками и самым истинным и правильным мнением. Им бы не стараться, хехе. Я даже тогда, в темноте и стеснённая, страдая от непрекращающейся головной боли и вони, страха и мандража глубины, успела начиркать когтем по стене особо «умные» из их предложений. На своё-то счастье, теперь я помню их практически наизусть. Вот, к примеру: — Эх разойдись, стену крошить нужно, авось как она из известняка, кислоту погасим. Сейчас, милсдари, я её топориком вот так да раз эдак, — в итоге у отряда появился зазубренный топор и пара кусков какой-то силикатной породы, с известняком её и ребенок бы не спутал. — А что если мы вернёмся за чаном, запряжём некрота и заставим его тягать пассажиров туда-обратно, цепляясь за потолок, – Дынэка, конечно, все уважали за фантазию, но вот не за интеллект, то да. Только от одной мысли вернуться на полполёта назад и вновь взвалить на плечи раму захотелось тумаков надавать. — А мооожет, — я уже начала записывать очередную просто гениальную мысль, когда под всеобщий скрежет зубовный я опять спасла отряд. Коготь провалился под слой мокрых гелеобразных выделений и отслоившихся мембранок, что-то щёлкнуло и... Потолок опал. По крайней мере, так показалось, когда, расплёскивая вонючую и едкую жидкость, с потолка рухнула чёрная от копоти и окислов решетка длинными и всё ещё довольно острыми кольями вниз. О Арга'Аш, что за тварь прячется на той стороне, если зодчие предусмотрели механизм, привести в действие который можно находясь с дальней от зала стороны перехода? Может, то, что казалось мне более чем несостоятельным из-за расположения механизмов пуска, было, ровно наоборот, куда как логично, с расчётом на то, что это защита от того, что тут захоронено, а не от незваных гостей. Но как бы там ни было, нам не придётся ни ждать, ни унизительно просить помощи от этого незваного и нежданного помощника. — О, Заруд, ты опять свои археологические приёмчики применила? Ах сирота, ах молодчина! Сама нас завела — сама и спасаешь, — хриплый, будто прокуренный, голос Кунра как всегда вызвал некую оторопь. С молчунами всегда так. — Не, ну я бы посмотрела ещё на санки с некротом. Но да, я... я, если честно, ммм, боюсь. Может, я не пойду, а? Там всего-то соннелон разбить, Цепню уже по-любому конец, мелочь уже и стрелометами можно выбива... Не прокатило, хотя на что я надеялась? На то, что Лугар не посмотрит своими зелёными ледышками мне в душу? Что Яжек не положит мне руку на плечо с таким мягким осуждением, что захочется откусить себе и язык, и надпочечники, чтобы даже искуса не было сбежать? И всё же попробовать я должна была, чем Лямблия не шутит? — Л-ладно, но я вам говорила, я безоружная и идти там уже точно всего гвэ, я помню эти проходы, дальше мы всё с Гуратом обезвредили. Я вам даже карту могла бы начертить... — взгляды стали строже, а к прикосновениям Яжека присоединился и его некрот, тыкнувшийся тупоносой и слепой головой мне в колено. — Ну что ж, выбора у меня, кажется, нет. Идёмте, и, Яжек, как нам в субллюструм попасть? Чуют мои колени, не уничтожить его там, здесь мы разве что пыль собьём с поверхности. Борщевика тут нет, да и алкоголь у меня закончился. Об этом, как оказалось, не стоило беспокоиться. Скользя по металлическим полосам, стараясь не попасть ногой в промежутки, я уже начала впадать в транс. Благо, отстающая шпора облегчала задачу отравленному испарениями мозгу — иные уже по паре раз успели ошпариться, и даже грубые полосы брезента, которыми добровольцы обмотали ноги, не спасли их от россыпи мелких ожогов. Только магикам хорошо, их охраняли чары. Пока они вместе с модификантами не вскрикнули все разом и едва не рухнули в каустические разливы — на их руках растеклись гематомы и черные пятна выжженной плоти, на местах, куда были вживлены амулканы. Этого следовало ожидать, сунувшись в логово существа, выродка, который совмещает в себе самость гельментовой своры и божественного ублюдка, и так находившегося между людьми и зазвездьем. Нужно было бы нам учесть, что вблизи такой сильной самости разумные, настолько полагающиеся на свою, не испытают положительных впечатлений. Судя по тому, что мы его рогатую тапирью фигуру уже могли разглядеть на дальнем конце коридора, в зале, в котором горели сине-бирюзовым огни цепневой подложки, мы успели как раз к развязке, фигурально и буквально. Вот оно, самое сердце твари, почти поглотившей приготовленные ей запасы не-умерших-но-не-живущих-разумных. Интересно, некромаги боялись это нечто, потому что оно об их некромагическую самость споткнётся, полностью её уничтожив без возможности на воскрешение, или боялись, что они — слишком подходящий субстрат для такого существа, и там где, не смогут помочь магики, пара дюжин мужиков со стрелометами и пакетом гром-ядер справятся влёт, а они только вред нанесут и приблизят конец? Хорошо, что у Яжека был личный интерес. Или он скрывает, и Гурат смог установить связь со своим пра-пра-потомком? — Может, просто уничтожим его? — чей-то голос из-за моей спины остановил отупелое движение. — Привяжем к некроту господаря-мертвяка и убежим? Опять этот малахольный. Умён не по годам, но ум применять так и не научился, его же мы и отправили расстилать брезент для лежбища наших бренных тел. Как самого не жалкого. Хотя если цепень не задел нас сейчас, то он уже не заденет нас. Можно смело признавать если не мёртвым, то как минимум впавшим в спячку и безопасным. Наше же место битвы плавно переместилось в субллюструм — а оставлять тела прямо на мягкой подложке отживших своё тканей было как минимум мерзко и негигиенично. — А теперь мой выход. Разойдитесь и найдите себе место поудобней. Яжек, с удивительным проворством и под нашими не менее удивлёнными от самого действа взглядами, вскрыл своего фамилиара. Прямо посреди зала, разбрызгивая ржавую кровь, он освежёвывал своё же творение в поисках нужного гланда. Он, к счастью, знал, что делал — выращивал наркотический секрет всё то время, что мы шли сюда, и мои слова про выпивку и споры борщевика сыграли важную роль в том, насколько хорошо он смог подготовиться. Всё тем же ножом он разрезал его на дольки, как какой-то южный плод, сильно пахнущий спиртом, раздал каждому из нас по одной с одним лишь наказом: — Держите, вам достаточно глубоко вдохнуть. И помните — на все про всё у нас всего один тэр — иначе вам придётся прибегнуть к услугам моего цеха, — зачем он продолжает улыбаться? С каждым циклом его улыбка удлинялась, и теперь слова «от ушей до ушей» метафорой не были, голова буквально раскрывалась, как у болванчика на ярмарке. Только вместо литого дерева, правда, демонстрируя серую плоть и ряд крупных, плоских и колевидных зубов плодоядного животного. Может, будь они резцами, так страшно не было бы. *** В этот раз обошлось без могилы. Да, падение, но падала я условно вперёд, как будто тогда, когда я бежала от щупалец Цепня и проморгала бездну. Только рукокрылья не помогали — ни перьев на руках, ни воздуха под ними не было. Как и в прошлый раз, дышать я тоже не могла, моё тело, оставшееся где-то там, сейчас остервенело царапало грудь в пароксизмах угасающих рефлекторных подергиваний. Интересно, если мы не справимся за положенный срок, Яжек сможет поднять мои бренные останки, сохранив разум? Тушка всё-таки и проклятая, и Гельментом «благословлённая». Соприкосновение с землей было, мягко говоря, не из мягких. Ткнулась в ноги так, что не успей я согнуть колени — тут бы мой бой и закончился. И всё равно боль змеелисом скользнула по голеням до самых бёдер. Всё та же серая долина, всё то же несуществующее небо, которое кажется не то бесконечно высоким столбом атмосферы над совершенно плоской и лишённой горизонта долиной, не то океаном бездны, вывернутым обратной стороной, и мы на самом его дне. Всё как я запомнила в прошлом бреду. Но не было нам дела до того, что над нами. Не было гигантских монстров. Не было тварей, лезущих из-под земли. Не было даже одинокой фигуры, от которой веет тьмой, разложением или ещё чем-нибудь таким ужасным и смертоносным по своей самой сути. Это было кладбище. Самое обычное, коих по всему Дрент'Тагу сотни тысяч. Самое обычное кладбище, пускай и пребывающее в беспорядке и кошмарном сюрреалистичном хаосе, с невероятных размеров могилами, уходящими на добрые десятки веток вглубь. И вот уже среди них бродили людские фигуры, роились, как потерянные лаисты в поисках протухшего мяса роятся над полем боя. И среди них первая жертва этого трансцендентого существа — нечто, принявшее вид и личину Гурата, ходило между ними, забирая заблудившихся пленников глиняных статуй, обдирая с их костей мясо, пожирало их как обычный живой, оставляя пустые костяки, смиренно следовавшие за ним ровно до момента, когда они неловко валились в могилы. Какая банальщина! Такая могучая абоминация, а фантазии как у ребёнка, которому даже интересных легенд не рассказывали. Хотя, может, это и правда всего лишь дитя неразумное? Это бы объяснило его инертность. Нам же лучше: чем более шаблонное мышление, тем легче нам его обхитрить будет. Тапир с лицом Гурата рвал нас как хлотёнок рвёт горящие свечи в игре «согрейся и не спали весь дом». Но, в отличие от безглазых мертвецов-жителей терракота, мы не превращались ни в потоки биомассы, ни в безвольные кости, следующие за своим новым господином. О нет, наконец-то, наконец-то смогли показать себя стрелометы, их стволы раскалились от множества разрядов, проходящих от пусковых катушек, разом заговорила дюжина тяжёлых разрядников, устремляя в цель практически беспрерывные очереди вострых снарядов. Тщетно. Не, зверним даже не думал уклоняться. Он, казалось, даже не замечал, как из него вырывают куски мяса, дробят кости и прошивают насквозь, как рукодельница полотно. Даже снаряды похожи на иглы. Он просто шёл, беспечно размахивая недокопьями с широкими наконечниками-лезвиями, снося надгробия, головы мертвецов и добровольцев, приземлившихся ближе и раньше остальных. Что плоть, что камень, что выставленные в защите стрелометы он срезал с одинаковой простотой. А что ему, они же не реальны, они же лишь продолжение его воли, и в том, что он создал, похитив первой жертвой Гурата, он был господином и повелителем. До поры до времени. Пока только не заявится иной, другой, кто сможет приручить будущую смерть и скрутит звернима в кобыков рог. А пока за него была я и моя лопата, как самый близкий носитель некромажьей воли. Побежать сразу на ногах, кости в которых превратились в песок, не удалось. Зато тихо, прячась сначала за спинами менее удачливых простецов, позже — заходя сзади — за надгробиями я веткой за веткой подбиралась всё ближе и ближе к тапиру-предателю. Вот уже пара лоз, и я смогу снести ему голову, сбить нечеловеческую концентрацию, а то и самости его ущерб нанесу. Но не сегодня. Одна из его жертв, костяк, которому с барского плеча пожаловали рога, заметил меня, боднул под самый копчик, пронзив насквозь позвоночник и всё, что колыхалось в моём абдомене, развернул, подкинул куда-то вверх и отшвырнул прямо в сторону своего хозяина. И. Я. Опять. Оступилась. Не то чтобы это было самой большой моей проблемой, но удержаться на ногах после такого чудовищного удара лишь для того, чтобы снова лететь носом вниз, казалось слишком жестокой шуткой. Ну хоть не полетела лицом в жуткую бездну, куда-то в недра могилы, на груды костей. Но повезло мне не сильно больше — длинные паучьи пальцы Гурата, вызывавшие у меня зависть не первый чёс нашего знакомства, пробили куртку, прорвали тонкую человеческую кожу, в осколки разбили кости и проникли глубже. «Что ж, это была славная жизнь, — могла бы подумать я, если бы от невероятной боли не потемнело в глазах и не зашлось в смертной дрожи сердце. — Я сделала всё, что могла». В очередной раз судьба мне помогла. Стволы более не трещали беспрерывным огнём, и хоть тварь представляла из себя скорее уже массу стрелок и сквозных отверстий, кое-как удерживавшихся вместе скелетом, она практически не сдала ни в скорости, ни в силе. Всё так же расчленяла длиннющим копьевидным лезвием на коротком древке какого-то несчастного, а холодными пальцами — превращала в кисель мои легкие и вместе с ними — мою волю к жизни. Все, что я могла, — судорожно сжимать подаренное Яжеком древко, в тщетной попытке согнуть локоть, дотянуться до врага. И внезапно — смогла. Отточенное лезвие лопаты воспользовалось неожиданной, но желанной паузой, и крысиная башка покатилась по серой земле, недоумённо смотря в бездну над нами. Это была победа, Костяшка-Гурат, радостно виляя трофейным позвоночником в зубах, забрался на живот нашей жертве, дополнительно раздирая ей нутро. Разбитые в труху ноги подкосились, я судорожно втянула горлом воздух, пуская струйку крови по подбородку. Интересно, лёгкие у меня ещё остались? А ну их, там, в жизни, они целехонькие, главное, не поверить в эти повреждения. Интересно, Гурат вернётся в свое старое тело или захватит самостью останки Костяшки? Додумать я не успела — темнота опять вздыбилась передо мной землянистой стеной, изъеденной деревянными дверьми, и я с облегчением рухнула в её объятия-косяки. *** Я очнулась, чувствуя себя разбитой молотом статуей, каждая кость ныла болью сотен гельментиров, вонзившихся в мои мышцы и кости. Клюв наконец-то со свистом втянул пропахший иллюзорным тленом воздух — лёгкие саднили, как обожжённые недостаточно охлажденным дымом гурги. Закашлялась, расправляя их после коллапса, но судя по тому, что я их не начала выплевывать в яростном кашле — на той стороне мы провели не более пары десятков адров. Вряд ли даже целый тэр — голова почти не кружилась. Не-смерть не проходит без последствий, и вот оно, оживающее тело узнает о всём том, что произошло с самостью его оседлавшей, и отзывалось соответственно. «Успокойся, Заруд, — заставляла я думать себя. — Гурат уже вернулся, Кунр ещё жив, даже если они не помогут, поможет Яжек. Соберись, тряпка, ты крутой куралиск-амфисбена или какая-то там недо-ийхаэ, с голой шеей и вялыми крыльями?» Приходила в себя я со скрипом. Ноги выли от малейшего усилия, но я кое-как, пошатываясь, приподнялась. «Этой боли нет, — продолжала я твердить себе. — Тебя не поднимали на рога, в грудь пальцами не лезли! Только попробуй сейчас упасть!» Ярость и жажда мести — прекрасное топливо. И не менее прекрасная мотивация — боль начала отступать, и костяное древко будто само прыгнуло мне в руку. Лопата с хрустом опустилась на рогатую башку, пробивая тонкую корку многовекового терракота и хрупкие кости черепного свода. Никакого сравнения с прошедшей битвой, быстро, грязно, качественно. Впервые этот звук не вызвал отвращения, лишь радостно ёкнуло что-то где-то между клювом и глазами, и на меня волной гельментиров рухнула усталость, копившаяся все эти сутки. К слову о них — как и тогда, в начале зимы, Цепень собрался в конгломерат спор, неудачно принятый нами за слой грязи на алтаре. Даже Костяшку видно было — гельментов страж так и не переварил её металлический скелет, и теперь он навсегда застыл ржавеющей статуей над резной плитой. О Червь, как же больно, как же хочется спать... Я послала всё туда, куда парой адров ранее отправился зверним. Выжившие... плевать мне на них, тогда я сдалась, всё было кончено, и пара гвэ забытья ничего уже не изменят. Сами как-нибудь разберутся, вон у них Гурат с Яжеком парой ходят, если что — ну станут гулями, велика беда. — Вот и ты не бессмертен! — успела прохрипеть я перед тем, как мир завертелся, и я позволила этой воронке поглотить моё сознание. Более это не несло в себе видений. Да и обычных снов тоже. *** Прошло уже четыре чёса с тех пор, как на моих руках появились перья, а вместо мизинцев — костяные шпоры. Но предать всё это безумие бумаге я могу лишь сейчас — может, хоть это поможет мне от кошмаров? Да и ещё одно… я так и не узнала, что за тварь-то это такая, крыса, с которой так часто отождествлял себя Гурат? Какой-то закатный аналог гарула, что ли?..

Белый гуманоид, откровенно не похожий ни на человека, ни на одну из известных местным птиц, встал с коряги и зачерпнул полную пригоршню песка — чернила не должны были поплыть. Что-то ему не понравилось — не просто же так он пристально посмотрел себе в четырехпалую ладонь, через свет и практически засыпая его себе в глаз. Даже лизнул, разверзнув свой скошенный кверху клюв. Не стал пересыпать страницы — развеял песок по ветру, да и ушёл, оставив ветхие листы собиравшейся буре с юга. Она ещё долго будет трепать их, пока бечёвка не сдастся и страницы не унесёт в море.