Третичный Соннелон

Пещеры приняли нас пересвистом сотен и сотен трубочек, сплетавшихся на стенах и потолке в замысловатую тревожную сеть. Нечего было и думать, что мы могли бы не задеть их — само движение воздуха нашим дыханием пробудило их пение. Вход не был тем, в который пару лунных циклов назад вступили мы с Гуратом Змееборцем. Широкие залы освещали облака голубых искр, света хватало вдоволь, но мягкого и холодного, похожего на сияние живых звезд в северных поясах*, а воздух был чист и холоден. Странно, странно, что вотчина жаркого и грязного цепня настолько отдалилась от подобия своего хозяина. Ну не завелся же тут другой слуга Червя, дитя хладного Пояса? Новый всеотец этих краёв? Лик Вибриона, я бы сказала, уж слишком пусто тут и для Аскарида, и для Лямблии, а для Миксины — слишком сухо. Остальным тут холодно, холодно даже для… Закончить мысль я не успела — низкорослая тень сбила меня с ног, протащила по каменному полу, едва не выломав клюв, и заговорила голосом Кунра. Только это, честно признаться, я и поняла — голос Кунра стал излишне высоким и до полной неразборчивости быстрым, слова буквально сливались в единый звук, шумящий где-то на высшей границе слуха. А ведь спасения не было — я могла лишь царапать голову, калечить виски да подвывать, пытаясь найти источник звука когтями, натянуть кожу на дыры, бывшие когда-то давно, века назад, моими ушами. И только когда вибрации перестали резонировать с костями черепа, боль отступила и наконец-то мир перестал завиваться вокруг меня злобной лентой хлотова хлыста, я смогла привстать на подламывающихся ногах. Повезло, что я перестала носить обувь — подошва, даже подкованная и шипованная, никогда не держалась вертикально на этой странной смеси слюды поверх ихора. Другого и ожидать не стоило. — Это что было? — до меня только четверть полтона как начало доходить, что только что было. — Я… вы… ох Аскарид, они добрались до того, что не стоило трогать, да? Белизну моих перьев окрасило розовым рассветом. Колени подкосились, когда всего через полтона рыжую скалу напротив меня высветило ярко-алым заката. «Играешь, значит, с временем? — пронеслось у меня в голове. — Или это только в моей голове, и я стою соляным столбом всем на потеху?» Интересно было послушать, как звучали мои слова для тех, кто не успел коснуться этого искажения. Мир же вокруг начал медленно, хотя для кого как, приходить в норму. Тени вокруг замедлились, стали походить на людей, а воздух больше не напоминал тошнотворно густую глинистую слизь, которой я тут питалась и которую пила вместо воды. Только от этих мыслей захотелось передёрнуться и, кажется, это стало спусковой скобой для игломета времени. Встрепенувшись и дёрнувшись, я вновь не удержала равновесия и, не будь мой клюв от природы своей шилом, загнутым кверху, — не миновать бы мне болевого шока, сопровождавшего перелом. Не говоря о том, что было бы, если он загнут книзу, прямо как мои передние клыки, которые, впрочем, попав в мягкую почву, состоящую преимущественно из глины, даже толком не зашатались. Только выстрелили ободряющей болью напрямую в мозг, ослепив на мгновение. — Заруд! Заруд! Братки, зовите магиков, Заура очнулась! — где-то я уже слышала этот голос… ах точно, это один из вечно молчаливых теней-добровольцев, которых я едва по именам узнавала. — Шож вы так, шож вы, все перья замарали, аки кобычка ленива, шас мы вас водичкой… Эй, Шупряж, таши казан, нагревай, да потеплее! Только сейчас я смогла осознать в полной мере, что это было — не то время для меня остановилось, не то я и вовсе выпала разумом из привычного его течения, засмотревшись на мерцание, и всё, что произошло за это время, промелькнуло… нет, Кунр сразу снёс меня и, скорее всего, это был лишь эффект самогипноза. Неглерия, теперь я понимала — новый житель этих штолен — ее посвящения тварь. Что ж, не повод это, чтобы отступать, возможно, есть надежда достучаться до нового хозяина или хозяйки? Сомнений нет, Цепень, каким бы могучим и древним он ни был, в подстилку кишечника не годится даже самым слабым и никчёмным из её свор. Просто лишь потому, что они разумны. И коварны, как тысяча… ну, собственно, неглерий. И вновь мы раскинули лагерь. Смысла идти внутрь без приглашения не было — мой пример, каким бы заразительным он ни был, отвадил и самых любопытных даже думать о входе в пещеры. Везде вокруг варили соль и песок, благо глина тут была богата на все три нужных элемента — сказывалась близость соответствующей породы. Хотя зачем оно нам? Солёный песок хорош против такой тупой твари как цепень. Неглерию, будь он или она негативно к нам настроен или настроена, это только зацепит за больное и сюда приманит. Может, наши этого и хотят? Но всё равно моими первыми словами, после того как я, вымазанная в местной грязи, встала на ноги, было… — Яжек, у тебя выпить есть чего? У меня в фляге хоть гельментиров разводи, — для наглядности я её перевернула, демонстрируя одинокую каплю змеиного яда, который в этой дыре называли алкоголем. Глина под ногами зашипела и пошла пузырями от соприкосновения с этой жидкостью. Ага, значит, во мне на спирт не проклятие ругается, а гельментовы ветви и дендритные образования, которые так хорошо указали мне путь в пещерах. Вон как шевелятся, будто ветром шатает, даром что штиль абсолютный. Ответа не последовало — он хоть и был всего в десятке лоз от меня, но явно не слышал ни моего шлепка клювом вниз, ни последовавшего трагичного запроса чего-то горячительного. Ну и пусть, ну и ладно. Не винить же его за то, что он занят некротом и своим буйно меняющимся телом. Проходили, понимаем, принимаем. А добровольцы разошлись — от их стараний глинистая почва разошлась, обнажая древние, как и эти штольни, менгиры. Эх, ну почему Гурату не сиделось, вот бы их мы изучали. Сейчас как раз бы их раскопали, расчистили. Вон узор какой любопытный полез, явно поработали человеческие руки и стамески, а не резцы гельментщиков… — Дарн! — я даже не заметила, что сказала это вслух. — Боги и зверы, ну почему я такая тупая? Не надо нам варить эти несчастные песок и соль. Не надо снимать послойно почву и молиться Арга’Ашу, чтобы мы превозмогли неглериевого отродка. Не так уж нужны нам были эти иглометы да казаны. Нужно было лишь немного покопаться. Ну и лопат поболее притащить. Но хоть некромага догадались завлечь к себе. Он был… Занят, если так можно было сказать. Стоял, вроде бы ничего не делая, но некрот, ещё утр… Вчера бывшим гигантом, возвышавшимся на добрых две с половиной ветви над землёй, теперь обратился очень, очень плотным змием на двух длинных лапах. Многие припасы нам более не понадобятся, большей частью это были казаны и широкие совки, которые сейчас служили в бессмысленном деле выварки почвы. На широкой и такой же длинной башке не было намеков ни на глаза, ни на рот — сплошная белесая кость, покрытая кожей и тонкими почти стеклянными мышцами. Скорее всего отсутствие рта и глаз было лишь иллюзией, и стоит врагу приблизиться — эта обманка будет последней его ошибкой. Ну или по крайней мере я так считала. Менялся и сам некромаг, в пляшущих тенях костров, размытых мелкой ночной моросью, были видны только элементы его тела, да руки с лицом отсвечивали бежевой костью. Представляю его боль — один глаз закрылся пластиной, рот безобразно удлинился, окончательно сравнявшись с элефантами, от которых пошли первые черты. Страшно, страшно и больно смотреть, не представляю, как он после всего этого будет возвращать себе человекоподобие. Чай не древний лич, молодой, который ещё помнил жизнь. Но размусоливать сочувствие и любоваться тварью, что принадлежала Яжеку, и тварью, что называла себя Яжеком, не стоит, пока кости пластичны, нужно не упускать момент. — А кто это у нас такой? Делаешь идеального пещеропроходчика без глаз? Чтобы он не встрял прямо как я? — а шкурка у этого недовирма приятная, шелковистая. — Я… Оно само, почему оно само начало двигаться? Ты разве не контролируешь каждое его движение? — Хехахеха, да, весёлая ты. Кхм, да. Ну, технически говоря, я контролирую его. Или её. Да. Хмх, — Яжек не выглядел уж очень расстроенным или опечаленным. Озабоченным, не более. — Но, чтобы каждое движение… Не, я бы свихнулся. Я создаю ему паттерны, комплексы движений. Он их повторяет по командам, я не настолько опытен и не настолько не знаю, чем заняться, чтобы тонко повторять телесные навыки таких сложных существ. И не само: ткнул его голову тебе под руку я, хехехе. Хотел узнать, насколько ты адекватна. Внезапно он осёкся. В его глазу загорелся зелёный огонёк — светило некромагов, свет той стороны, который дарует им Погонщик. Что-то неуловимо изменилось, уцелевшее веко набрякло, что придало ему вид жесткий, непривычный для него. — Мы не с того начали. Ты, кажется, обращалась ко мне? Прости, не слышал, дождь да и работа, — он развел руками, — если тебе нужно выпить — спроси у людей, кто не занят варкой, у меня всё закончилось ещё в обед. — Нет. Выпить, конечно же, прекрасно, змеиная бурда, конечно, тоже хороша. Но мне не до того, — я вскинула пернатую конечность, прерывая только начавшуюся фразу, — я вспомнила, что среди нас есть археолог. Вы раскопали вершину первичного входа, и мне хотелось бы внести предложение о том, как обойти гипнотическое заграждение, будь славен Кунр и его рывок. — Ой-ой, кажется, я влип, да? Дай понять, ммм… — пальцы Яжека тоже преобразились. Да, они остались тонкими. Но тонкими как пластины, которыми удобно зачерпывать пищу, землю и чьи-то внутренности из развороченного острыми краями этих костяных лопаток нутра. И сейчас они имитировали человеческий жест задумчивости. Зрелище такое же незабываемое, как и его новая улыбка. — Сейчас ты хотела бы попросить меня, чтобы я трансформировал некрота в землеройную машину, прямо как эти экскаваторы у столичных паро-модников? О, по хохолку вижу, извини-извини, по глазам, что я угадал. И славно, лекции про древнегельментские культы и их резьбу по камню я бы сейчас не выдержал. Что ж… — Тебя Лугар покусал? Ээй, верни мне Яжека, шра’э ты эдакий. — Никто меня не кусал. Ты не думала, вообще-то, что это из-за тебя я, эээ, мы тут все грязь месим? — нет, с ним явно было что-то не в порядке, он же сам знает, что там его прапредок почил, да и при чём здесь, собственно… — Прости. Вымотался. Ты бы знала, сколько полевая некроформация сил забирает. По-хорошему, нам тут ещё пару циклов света сидеть. Могу разве что тебе кость дать, черенком свою лопату облагородишь. Большего не могу и не смогу еще эдак, нууу, — подняв око вверх, задумался, явно подсчитывая что-то с математической точностью, — гвэ пять. Может, даже больше. Спать-не спать, но медитировать точно. А пока и не проси. Вот, держи. И протянул мне кость. Которой я потом ещё не нарадовалась, до сих пор с собой ношу, даже у местного ювелира потом резьбу и серебряные штифты заказала, зачарованные. А тогда я только что под ноги ему не плюнула с досады. Не, ну а что? Несёшь благую весть, а тут оказывается, что он весь день работать изволил, устал, видите ли. А ведь я тоже спала ещё до борщевика! Но ничего было не поделать. Пошла как миленькая, забрав кость, пожелав не забыть про мои слова и, сцепив клюв, стащила лопатку с давно нуждавшегося в замене древка. Кость оказалась из необычных — сама ужалась, где надо, сама заполнила отверстия в конусе рабочей части и даже соизволила замкнуть скобами выпирающую часть. Цены бы ей не было, если бы она ещё и сама копать умела! Но чего нет того нет, пришлось идти на поклон к магикам, а ну как они чем помочь смогут. Желания причаститься к огню уже не было, зато пересохшее во время стояния столбом горло напомнило о себе. Хоть раскрывай пасть небесной влаге. Но я, конечно, не настолько опустилась и просто у мимо проходящего добровольца, кажется, Ярувека, спросила, куда они воду сцеживают. Лугар может и подождать, тем более что он бы послал кого-нибудь за мной, уж если я ему так нужна. Как хорошо всё же, что наши люди, да, я уже тогда ощущала их своими, хоть и «безликими», расставили дождевые бочки буквально на каждом шагу лагеря. Ну как бочки, распятые на брусьях и сосновых рамах бурдюки, едва-едва обшитые корой для жёсткости. О боги зверей, как же мне, оказывается, хотелось пить! И как хорошо, что мне не пришлось делать это голыми пригоршнями; к каждому свежесколоченному из ещё пахнувших хвоей досок сосуду было прибито по удобной кружке, так что испоганить водицу ещё нужно было постараться. Как и не было предела моей радости, когда меня облили почти кипящей, парной как молоко кобычки смесью вод и мыла, которое мы зачем-то понесли с собой в этот безрадостный поход. Вот просто позвали в центр становища, там, где была самая глубокая из ям, подстелили брезент и в четыре руки окатили с головы до шпор, смывая глину, остатки спор и, страшно было это видеть, болотную жижу, не пойми как просочившуюся между моих перьев вглубь и доставлявшую мне невообразимый дискомфорт, который я осознала лишь когда он прошёл. Да, почти сразу стало холодно, перья стоило просушить, пух, напитавшись влагой, стремительно приникал к коже, но это всё ещё лучше, чем стягивавшая и зудящая корка грязи. Посижу в шатре, не наготы мне тогда было стесняться. Там как раз обосновались магики наши, устроили отопление ценой внезапных весенних заморозков в рощах, так что простыть я не простужусь, лёгкие не застужу. И, самое главное, наконец-то с ними потолковала. Собственно, моя пернатая натура прервала их явно невесёлый разговор о том, куда же это я их завела. И под что подставила. — О, а вот и виновница. Явилась. Мокрая, но чистая. Сильно я тебя приложил? — в его голосе вины не было, но и радости с гордостью тоже. — Гости у нашего Цепня. Да, кажется, такие, что не о нём нам думать. — К… Ааа, Гельментово семя, какие гости, не цепень был нашей главной проблемой. Я ещё в лесу, помните вырубилась? Когда нас борщевиком накрыло, я провалилась в местный субллюструм, древний как дерьмо Вибриона. В нем уже даже ржавых остовов не осталось. Зато там был дух Гурата и некого существа, одолжившего его тело. Его физическое тело, не самость, если что, — они на меня посмотрели так, будто я им теорию магического преобразования од-Прэвиавелли озвучила. — Что? Я же вам не ребёнок, палкой грязь ковыряющий, у меня, между прочим, высшее образование есть. Ну и сам Гурат не страдал молчанием. Субллюструм от обычных глюков отличу. И я считаю, что он частично всё ещё нежив. Просто в ловушке собственной смерти. — Занятны дела твои, Погонщик, что на это Яжек сказал? — Лугару не терпелось. — Пока ничего, информацию я ему частично дала, не хочу давать ложную надежду, — ну он и подождал, не умер. — Зато я нашла способ, как нам внутрь попасть, не потеряв на это пару чёсов. Вы, пока копали глину, столбы какие-то обнажили, так же? Так вот, это входные менгиры, я должна была их сама раскапывать, спасибо, что хоть не снесли на подпорки. Так вот. Этими столбами гельментовы культы себе проходы обозначали, нам бы этот слой вынести, сможем сильно ниже этих огней неглерьевых пройти. — Таак, и долго нам копать предлагает? Спутниковый цикл, два? — Всего ничего, если вы, хаотично копая соль, обнажили целую лозу — то мы с помощью некрота за три световых цикла справимся. Так что кричите отбой — нам завтра копать. *** Я бегу по этим туннелям, отключить свои же части не удаётся, нужен физический контакт. Зря я выстроил эту систему, она слишком самостоятельна. Надежда остаётся, что неизменные не залезли в неё с разбегу. Биомассы мне нужно меньше, чем людей. Гельмент вседержитель, как велики эти пещеры! Странные новости несли мне эти стены — каждые уста твердят про то, что Цепень отступает как никогда прежде, что он оставляет полость за полостью, лишь заполняя их кислотами и острыми костями. Он что-то охраняет? Разве он не хозяин этих мест? Или дело в том пузыре, к которому не смог пробраться ни один из моих гельментиров?.. *** Четыре цикла, однако. Яжек не смог очнуться ранее второго света с нашей беседы, а змий не «хотел» помогать нам без прямого приказа. Хорошо хоть новая, модифицированная лопата оказалась телескопической, копать вглубь было, конечно, не весело, но свихнуться клапаном**, как если бы это было с моей привычной в две ладони длиной, едва ли пригодной для таких масштабных работ, не грозило. Чан за чаном мы выносили отложения почвы, наносы и глиняные комки, но всё же мы покончили с планом к пятой заре возле сияющих пещер. К середине справляться с подкопом было уже совсем невмоготу — никакие отвалы, никакие валы и пандусы уже не помогали. Пока в дело не вступила мёртвая землеройка, мы едва успевали выносить наверх очередной чан, перед тем как стены осыпались и всё приходилось выбирать заново. И всё же мы справились и даже не потеряли никого из нас. Помогло и то, что наши добровольцы — народ рабочий, труда землекопа не боялись. Даже в перерывах успели поохотиться и навялить мяса и хлебных орехов. Эта спокойная рутина в свете всего произошедшего скорее настораживала, чем радовала. Неясный враг, ждущий и не мешающий — вот уж где поджилки затрясутся. Идея с проходом по низу уже не казалась такой прекрасной — а ну как тварь от нас этого и ждёт? Неглерии славятся своими коварствами. Но первый шаг вниз она нам сделать не дала. Вновь. — Приветствую, Неизменные. Вы пришли за шкурой Цепня? Если да, то проходите, не задерживайтесь, долго я его ограничивать не смогу, — слепая башка с множеством усиков, подобным пародии на волосы, свесилась из пещер ровно в тот момент, когда уже Яжек был готов пересечь владения таинственного, — будьте осторожны и, надеюсь, с вами есть соль. Она вам понадобится. — Кто ты такой, чтобы тебе верить? — Голос Лугара прорезал момент абсолютной тишины, в которой, казалось, можно было за полёт отсюда услышать писк лаисты. — Сын или дочь Неглерии, почему ты ждал нас, Неизменных, чтобы прикончить этого недоумка? Зачем тебе мы? Ты уже захватил эту яму, ты уже выиграл эти земли, и юргендкрайцы тебе благодарны. — Та, что Изменилась, может ответить. Та, что Изменилась, ведает о том, чего боятся все. Среди соннелонов нашелся один с рогами. Зверним*. А теперь прошу вас, проходите. Я оставил нетронутым тот лаз, который вы нашли — как знал, что о нём кто-то да вспомнит. А я что? А я довольна. Воздух был спёртым после стольких сотен чёсов взаперти под глиняной пробкой, зато там не жил никто. И ловушек не было. Иди себе маршевым шагом, помогай плечом нести соляный сосуд и жизни радуйся. Впервые за эти дни не нужно было думать. Сейчас за меня это делали Лугар, Кунр и Яжек — вот пускай магиковские беды и нефелим будут их головной печалью, я свою часть выполнила. И теперь могла спокойно насладиться профессиональным интересом к стенам, чья тонкая, законсервированная в веках резьба издавала мелодии под течением свежего ветерка. После труда землекопа прогулка по подземному комплексу была в радость.