Всего лишь расходник

       Запах гнилья, сырости и трупный смрад. Именно это встретило меня, когда я пришёл в себя. Я лежал на неудобной картонной шконке в самом углу тесной камеры. Рядом сидел странный сухой парень и безуспешно царапал стену пластиковой вилкой. В углу напротив лежал полуразложившийся труп, видимо от него и шёл смрад. А прямо над моей головой стоял гальюн, служа неким изголовьем моей «царской» кровати. Нехотя поднявшись на ноги, я тут же сел на место, так как в глазах вдруг всё внезапно поплыло и потемнело. Очередной побочный эффект стазистетика. Поймали, остроухие сволочи. Чёрт. В сердцах я схватил не глядя первое, что попалось под руку и швырнул в сторону трупа. Этим первым попавшимся оказался маленький человеческий череп, который разлетелся об полуразложившуюся кучку останков в виде человека. Услышав это, парень резко повернулся ко мне и увидев, что я пришёл в себя, встал на четвереньки и опасливо начал подползать ко мне, принюхиваясь, как дикий зверь. Затем, подойдя на расстояние полутора метров, он резко весь изогнулся, затем оттолкнулся от пола всеми четырьмя конечностями и запрыгнул мне на шею, старательно ущупывая меня везде, обнюхивая и, видимо, не веря своим полуослепшим глазам.        — Чщеловек… Настщоящий… Живой чщеловек… Непыщлимо… — приговаривал он, постепенно спускаясь на пол и выпрямляясь. Лицо его было обезображено множественными порезами и шрамами, а также проплешинами не то плесени, не то мха. В темноте камеры было сложно разобрать. — Прощу прощения, товарищ… Нет! Зачем ты с ним так вежливо?! Он же очередная Падаль! Падаль! Заткнищь! Я не дам тебе щнова ищпортить мне ращговор! Сам заткнись, неблагодарный дерьма кусок! Кто по-твоему спас тебя от того засранца? Это был я! Он хотел забрать нашу прелесть! Падаль! Падаль! — я смотрел на всё это представление в импровизированном театре одного актёра и никак не мог понять, кого дурит собственный мозг — меня или его. Хотя, хрен его знает, может это всё одновременно происходит. Надо следить за этим чудиком-юдиком в оба. А то ещё подберётся близко ко мне во время сна, брык мне ногой по затылку и всё — поминай готовенького как знали. Как вон того. В углу. Однако его несвязные бредни уже начинают действовать на нервы не хуже того же коротышки Драгона. Кстати. А где это он? Оттолкнув местного сумасшедшего от решётчатой двери камеры, я постарался осмотреться на столько хорошо, на сколько мне это позволила энергетическая сетка-рабица под слабым током. И ни где этого низкого гадёныша не было. Может ему уже где-то в застенках голову буйну оторвали? Тогда я буду очень признателен за это, даже не смотря на то, что это же действие потом проделает моё собственное начальство. А вот что меня сейчас действительно беспокоит, так это здоровье Сени и её мальчишек. Хотя хрен с ними с мальчишками — молодняк всегда гибнет в огромных количествах, а вот таких ветеранов, как Рыжая Гюрза надо беречь. Иначе с кого брать пример следующим поколениям? Хм… И всё же меня напрягает этот труп. Неспроста он тут. Поймав сумасшедшего, я оторвал с его грязной робы рукав, макнул его в умывальник и завязал на затылке, соорудив тем самым простейший респиратор. На перчатки материалов не нашлось, так что если поцарапаюсь о какую-то хреновину — помру от столбняка или сепсиса. Ну, приступим. Аккуратно откинув полуистлевшие лохмотья робы, я увидел гниющее тело со множеством колотых ран и швов. Из некоторых сочились полузасохшие струи гноя. Угумс… скорее всего скончался от того самого пресловутого сепсиса, точнее сказать не смогу, я не врач. И судя по телу, точнее по тому, что кожа начала плавно сползать с кремово-коричневого мяса, и по обилию личинок и мух во всех отверстиях, естественных и не очень, помер он чуть больше недели назад. Я бы дал дней восемь-одиннадцать. Продолжив беглый осмотр тела и борясь с рвотными позывами, я заметил странный кусочек чего-то инородного в ране на брюхе. Аккуратно взяв это нечто за самый кончик, я медленно вытянул на мертвенно-белый свет потолочных ламп, полимерный с дюралевой рамкой медальон военного. Такой же сейчас болтался у меня на шее. В них обычно был портативный источник света на кислородном генераторе, который при работе высвечивал вытравленные на полимере данные. Будем надеяться, что он ещё работает. Но не успел я этого проверить, как на меня со спины налетел сумасшедший, больно стукнул по затылку кулаком, отобрал находку и укатившись в угол, подогнул колени к груди начал раскачиваться на месте, что-то нашёптывая хлюпающим голосом. Горлум, блин, недобитый. Тяжело вздохнув, я поднялся на ноги, медленно подошёл к этому чуду костлявому и что было силы пнул его в бок, а когда он повалился, нанёс ещё пару-тройку ударов в живот. Затем отобрал у него медальон и активировал просмотр данных. Хм… Мне это уже не нравится. Умерший оказался Михаилом Андреевичем Зориным, шестой батальон девятого Марсианского пехотного полка, позывной «Блиц». Зорин Блиц значит… Жаль мужика. Надо прихватить жетончик и показать товарищу генерал-майору Шигу. Или кому поближе ко мне по званию. Так. Стоять. Если это Зорин Блиц, то кто же тогда этот сумасшедший? Вернувшись к корчившемуся и шипящему от боли сумасшедшему, я проверил его на наличие жетона, который, на сей раз, оказался на месте, правда отдавать его добровольно мне не захотели. Как только я потянулся к жетону, этот фрик перестал шипеть, схватил меня за предплечье и что было силы укусил. Коротко ругнувшись, я начал судорожно бить его куда только можно и чем только можно. После очередного удара, он потерял сознание и ослабил хватку. Зараза… теперь шрам останется. С трудом раздев виновника на ещё один рукав, я, как смог, перебинтовал кровоточащую руку, пытаясь игнорировать резкие всплески острой боли от повреждённых нервных окончаний. Чёртов психушник. Закончив с самолечением, я всё же дотянулся до его жетона и то, что я там прочитал мне очень не понравилось. Королькевич Михаил Михайлович, третья эскадрилья шестого полка ВКС, позывной «Ночник». Мде… и как же такой гордый лётчик, который из-за своей мускулатуры и массивности еле как помещался в кокпит, который по пьяной лавочке лет пять назад сломал мне нос и пару рёбер, превратился в это… костлявое полусбрендившее нечто с очень острыми зубами? Не важно. Главное, мне похожим образом не кончить свой век. Хотя, такой исход вполне возможен, учитывая, что за мной уже пришли. Мерный треск энергетической сетки стих и позади послышались размеренные тяжёлые шаги подкованных сапог. Тюремщик. Медленно повернувшись, я успел только мельком увидеть этого рослого эльфа в строгой форме, занёсшего для удара дубинку. Однако увидев, что я и не думаю сопротивляться, он быстрыми движениями сменил дубинку на браслеты кандалов и так же быстро заковав мои руки за спиной, вытолкнул меня из камеры. Затем меня быстро подняли и потащили вперёд.       Узкая кишка коридора извивалась подобно червю, изредка пересекаясь с другими такими же кишками или разветвляясь на ещё более узкие проходы. В воздухе витал запах озона, а полы были начищены буквально до блеска. Нигде в углах не было даже намёка на грязь или пыль. Нам бы такую чистоту в застенки тюрем Трибунала. А то как не зайдёшь, так напорешься на крыс, размером с кошку. Честно сказать, я бы тут жил, если бы соседи были бы подружелюбнее и не кусались бы при каждом удобном или неудобном случае. И вот, спустя минут пять примерно, мы остановились напротив крепкой с виду двери. Пыточная, не иначе. Один из моих конвоиров устало зевнул, чихнул и утерев нос элегантным платочком приложил свободную руку к сканеру отпечатков. А по ним и не скажешь, что их соратники режут наших бойцов без единого намёка на жалость или сострадание, буквально купаясь в их крови. Манерные эльфы, пихать мать их во всех позах. С тихим сипом, дверка отъехала в сторону и я увидел… деловой кабинет, оформленный в старомодном стиле: узорчатые стулья с резным столом, за которым сидел аккуратный остроухий гадёныш, находились посередине полукруглого помещения, стены и пол которого были выложены такой же блестючей и украшенной золотом плиткой, а по правую руку от хозяина кабинета стоял настоящий камин, перед которым лежало странное существо, похожее на собаку, только больше раза в три. Стиль барокко или каком другом, я не сильно знающий в этих делах человек. Однако замечу, что выглядело всё дорого-богато.        — Присаживайтесь, Енукентий Павлович, — сказал он на чистом русском, указывая мне на резной, видимо старинный, стул с полосатой обивкой кремового оттенка. Прямо как мышцы Зорин Блиц. Меня чуть прямо на месте не стошнило, однако от этих гадких воспоминаний меня быстро отвлёк толчок в спину и звук закрывающейся за спиной двери. Такс… А почему эта остроухая чувырла по-нашему глаголить умеет? Я аккуратно подошёл ближе и сел на указанный стул. Увидев моё поведение, лицо этого слащавого гада расплылось в хитрой улыбке. Теперь понятно, откуда у Драгона такая странная привычка хитро лыбиться при каждом удобном и неудобном случае. Генетику пальцем не раздавишь, знаете-ли. — Вижу, у вас прямо-таки язык чешется от вопросов. Ну давайте. Спрашивайте.        — Слыш, псина остроухая, ты откуда наш язык выучил? — я начал с оскорбления и хамства. Всё как по учебнику особиста. Садись Сидоренко. Пять. Однако, видимо, моему собеседнику такая манера моего с ним общения не просто понравилась, она его заинтересовала. Он наклонился ко мне практически вплотную, благодаря чему я смог рассмотреть его лицо поближе. Мертвенно-бледная кожа без единого намёка на какие-либо изъяны, веснушки, шрамы или ещё дефекты, аккуратные острые и вытянутые черты аристократа сочетались с хищными ярко-зелёными глазами. Хорошо хоть зрачки человечьи круглые. Волосы его были довольно длинными убранными в аккуратный конский хвост на затылке. Я впервые испытал чувство стыда и возбуждения одновременно. Он так походил на девушку, что не услышь я его голос, бархатистый и льющийся подобно прекрасному ручью, то подумал бы, что разговариваю с девушкой.        — А вы интересный человек, товарищ лейтенант. Язык землян, во всяком случае язык населения самой большой из ваших отсталых первобытных стран, я выучил, пока мучал военнопленных, постепенно ломая их волю и тело, ставя опыты и наслаждаясь их мольбами о пощаде, — его лицо исказила гримаса, которую обычно можно увидеть на лицах девушек из городского борделя на Земле в моменты экстаза. А вот во мне от его слов начало что-то щёлкать. Не иначе как обратный отсчёт до моего эмоционального взрыва. Потому что этот петух ряженый в богатые одежды меня начинает потихонечку заколёбывать.        — Так зачем я… мы здесь? Просто потешить твои садистские наклонности и бесславно сдохнуть? Или у тебя есть более капитальные планы на меня и моих зверёнышей? — я уселся на неудобном стуле как можно удобнее и вальяжнее, стараясь показать всё своё пренебрежение к этому недосадисту уровня дошкольника, что топит котят только потому что они не дадут ему сдачи. Заметив, что я не испытываю абсолютно никакого страха перед его личностью, он начал постепенно свирепеть, хоть и пытался скрывать это за милой улыбкой серийного маньяка-насильника детей. Вот от этого стало не по себе уже мне. Однако, раз уж начал корчить из себя классного парня из боевиков, то изволь продолжать, Енукентий Павлович.        — Оу… вы первый, кто смог подобрать настолько близкую к истинной формулировке. Вы мне нравитесь, Енукентий… — он перегнулся через стол и приблизился к моему уху. — Вас я буду ломать с особой любовью и усердием.        — Извини остроушка, но мне нравятся девушки, — сказал я, прежде чем нанёс ему косой удар лбом в висок. Он как-то томно зашипел и резко отстранился. Затем вновь посмотрел на меня, потирая ушибленное место и вытирая кровь с уголка губ. Наш маленький извращенец из-за меня прикусил свой поганый острый язычок. Какая жалость.        — Мне не соврали. Вы действительно норовистый жеребец. Посмотрим, как вы заговорите после того, как вернётесь ко мне… В шестой блок его! — меня буквально схватили за ворот робы и потащили прочь, как мешок какой-то. Хотя так и есть. Для них я и есть мешок. Кожаный. С костями. Кстати про кости. Где же всё-таки этот гном Драгон?        Меня силой приковали к креслу за руки и ноги, зафиксировали голову. Комната была залита тусклым светом ламп, запачканных в застаревшей крови. Пахло вокруг соответствующие. А крики уже пытаемых, сливающиеся в единую мелодию музыки боли, дополняли картину. Затем последовала резкая боль в затылке и мир померк.        Мягкий солнечный свет проникал в комнату сквозь щель в занавесках. Облизнув засохшие губы, отдававшие немного гадкой кислинкой яблочного сидра, с которым видимо вчера перебрал, я повернулся на другой бок и уткнулся носом в макушку, пахнущую лавандой и мятой. Руки сами собой нащупали такие знакомы за долгое время изгибы талии и бёдер, крепко ухватившись за них и притянув поближе. В ответ на это, по моему телу тоже начали шарить тонкие пальцы. Такие знакомые и родные. Казалось, я был готов раствориться в них. Я бы лежал так вечно. Если бы не частый приближающийся топот и крик «Доброе утро!» — обрушившийся на меня хрупким девичьим телом моей дочери. Последние крупицы сна сняло как рукой. Я резко сел на кровати, заключая курносую девчушку в свои крепкие объятия. Она ловко извернулась и мило чмокнула меня небритую колючую щёку, а я в свою очередь пощекотал её по бокам, от чего она залилась звонким детским смехом.        — Машенька, солнышко… — моя любимая жена Вика аккуратно утянула дочку из моих мягких, однако натруженных рук солдата, и начала расчёсывать её непослушные кудрявые волосы и заплетать их в косы. — Что ты будешь на завтрак?        — Блинчики! — радостно закричало это маленькое курносое чудо и замотала руками над головой, только чудом не задевая лицо своей мамы. Блинчики значит… догадываюсь кто их готовить буде… стоять. Я помню это утро… Нет… Нет! Только не эти воспоминания…        — Дорогой, можешь приготовить тесто для блинчиков? У тебя оно получается воздушнее, каким-то образом, — Вика мило улыбается мне и нежно целует в губы. Чёрт. От этого все мои мысли разбежались по углам сознания. Я просто растворялся в её любви. Зараза.        — Конечно, любимая, — я целую её в лоб и нехотя отпускаю. Надев шорты и тапочки, я легко впархиваю на кухню и принимаюсь за приготовление. Яйца. Мука. Сахар. Молоко. Всё это смешать в нужных пропорциях до образования полувязкой массы немного противного вкуса. Затем сковорода со скворчащим на ней маслом и предельная осторожность, чтобы блинчики не подгорели, не порвались и не остались… сырыми… чёрт. Да что же я творю. Я должен немедленно предупредить свою семью об опасности. С этой мыслью я отбросил лопатку и повернувшись… с противным шумящим звуком в голове вывалился из тела бледным духом. А само тело взяло нож и пошло в комнату. Нет! Остановись! Я пытался зацепиться за него, однако каждый раз мои руки проваливались сквозь его холодную каменную кожу.        — Ну как там у тебя дела, милый? — Вика подошла вплотную и повесилась мне на шею. Затем последовал удар ножа в область груди. Затем ещё. И ещё. Каждый этот удар отзывался во мне дикой болью. Когда же всё это закончилось, моя любимая жена упала к моим ногам, истекая кровью. От этого зрелища во мне всё замерло. Я был не способен и пальцем пошевелить, а из глаз текли неконтролируемые горячие слёзы…        — Папа… А что с мамой? Почему она лежит и не двигается? Мама вставай! — Машенька безуспешно тормошила мёртвую мать за плечо, начиная медленно плакать. Пока я не перерезал ей горло…        Этот кошмар повторялся множество раз. Действие в действие. Раз за разом. Круге на шестом я потерял надежду на то, что смогу хоть что-то изменить… Как бы я не пытался… как бы не старался… Итог оставался один. Моя жена и дочь умирали самой жестокой смертью. Если не от рук ворвавшихся в то утро в наш дом бандитов-марадёров, которые отбились от общей кучи бушующих тогда беспорядков, то от моей руки… И в обоих случаях виноват был я. Потому что не смог прийти тогда, потому что меня задержали я не смог… Господи… за что мне всё это?.. Зачем ты не позволил мне тогда спасти мою семью?.. Разве это так много?..        Я сидел в углу камеры распластавшись безвольной тряпичной куклой с тупым взглядом уставившись на проём двери. Даже тот спятивший пилот больше не проявлял ко мне никакого внимания. Мир как-то потерял краски и стал тусклым. Даже думать ни о чём не хотелось. А перед глазами раз за разом всплывала одна и таже картинка. Моя любимая жена и дочь, умирающие на моих руках… Чёрт… я практически справился с этим и вот снова… Камера вновь открылась и меня вновь потащили, вновь усадили на неудобный полосатый стул, вновь этот остроухий опущенец что-то говорит своим поганым ртом. Я не слушаю и не слышу, потупив взгляд на противоположную стену. На ней была полуоткрытая дверь. Сквозь щель виднелось пристёгнутое к стене ржавыми цепями тело Драгона… так вот куда он делся. На сколько я мог рассмотреть, его тело было исполосовано многократными ударами плети с лезвиеобразными наконечниками, так как в некоторых местах всё ещё висели до тошнотворного безобразные синюшные шматы кожи и мышц. Под ним была незасыхающая лужа противного цвета. Видимо некая смесь из пота, крови, рвоты, дерьма и мочи. Мне впервые стало его действительно жалко. Не как своего подопечного, а как ребёнка, который просто ввязался в опасную игру и проиграл, расплачиваясь за это собственным телом, потому что я не уверен, что этот ублюдок просто его лупил плетью и не предпринимал попыток более унизительного издевательства над натурой. И почему-то, это как-то отрезвило меня. Привело в чувства. Окружающий мир снова приобрёл краски и звуки. Опущенец как раз заканчивал распинаться по поводу того, как он недоволен тем, что его терапия привела к моей отстранённости от мира и что надо попробовать физическую боль.        — Оу… — он прислонился свей холодной щекой к моему лицу и проследил мой взгляд. — Значит этот поганый полукровка тебе дорог… Может хоть это сможет правильно сломать тебя и ты наконец станешь более послушным жеребчиком, — он жестом приказал поднять меня и повёл за собой ту самую комнату.       Меня вновь усадили на неудобный стул, только ещё на этот раз приковав. Не важно. Всё равно. Чёрт. От одного взгляда на истерзанного парнишку перед глазами вновь начали плясать обрывки тех воспоминаний… Господи… За что мне всё это?.. Сначала у меня отняли дорогих мне людей, а теперь, когда я практически оправился от этого, вновь разбередили старую рану и начали обильно сдабривать её щёлоком…        — Как же мне его ещё украсить? — спросили, видимо, меня. Я отвернулся не говоря ни слова. Но мою голову насильно вернули в исходное положение, зафиксировав виски зажимами, а на глаза закрепив хирургические распорки. Чёрт… На парне серьёзно живого места не осталось. Этот псих его всего исполосовал своим кнутом до такой степени, что даже феноменальная регенерация этого полуксеноского засранца послала его далеко и на долго. — А… Знаю… — засранец вновь криво улыбнулся и с силой хлестанул Драгона кнутом. На меня брызнула тёплая кровь, а парень устало вскрикнул от боли охрипшим голосом. Затем на пол с мокрым звуком упал шмат мяса. мельком осмотрев тело своего зверёнка, я понял, что в нём кое-чего не хватает. Огромного шмата кожи и мяса на груди и части плеча. До такой степени, что я мог в тусклом полумраке этого уродского вонючего застенка, различить, как часто-часто сокращается его сердце, как лёгкие судорожно качают воздух и в деталях рассмотреть плечевой сустав правой руки вместе с костью плеча… Не сдержавшись, я опустошил свой желудок через рот. Там особо ничего не было, однако от такого зрелища, меня просто-напросто вывернуло на изнанку. Больной ублюдок. — Вам нравится, Енукентий? Это же просто произведение искусства! Иначе это и не назовёшь, потому что никак не может столь безобразное существо, такой мутант быть обладателем высшей крови. Теперь же, это моё произведение искусства!        — Ты… Больной ублюдок… — процедил я сквозь сжатые до боли зубы. На сожаление о прошлом больше не осталось места в моей голове. Теперь здесь было лишь пламя неудержимого гнева. Я не сильно был привязан к этим детишкам, однако такое отношение к ним меня просто-напросто бесило до кроваво-огненных чёртиков.        — Оу… зачем же ты так жестоко, жеребчик? — он вновь начал липнуть ко мне, что только лишний раз подогревало мой и без того полыхающей подобно водородному топливу гнев. — А… Я понял. Ты сам хочешь его украсить! Освободите его.        — Но сер эсрангий… — только и успел пискнуть унтер, прежде чем его полоснуло кнутом. После этого, меня быстро развязали и этот эсрангий, видимо звание их и очень высокое, дал мне в руки кнут и освободил дорогу. Затем, увидев, что я мешкаю, он подтолкнул меня вперёд, в следствии чего, я чуть не поскользнулся на свеже отсечённом куске Драгона. С трудом удержавшись на скользком полу, а босые ноги этому не сильно помогали, я всё же встал прямо и посмотрел в лицо измученному парню шестнадцати лет. Встретившись с ним взглядом, я увидел, нет, почувствовал такой холод обречённости и потери воли к сохранению собственной жизни, что моё дыхание на миг замерло, а сердце ухнуло в пятки. Я не из самых пугливых, на войне всякое повидал, однако сейчас я был напуган его хладнокровию и обречённостью. Его глаза коротко скользнули влево, затем снова впились в меня, как хищник в свою жертву. Я быстро посмотрел левее, на его всё ещё относительно целую левую часть. По всей ней тянулись глубокие разрезы, нанесённые эсрангием. Однако на моторике пальцев это не сказалось… Стоп. Всмотревшись лучше в его слегка почерневшую левую ладонь, я заметил, как он складывает дрожащие пальцы в знаки. Язык жестов. Умный гныш. «Отсеки мне правую руку, — говорил он. — Это поможет нам обоим. Я стерплю. Действуй, папа-гусь». Я не знаю, в чём его план. Да и причин ему отказывать у меня не было. Быстро замахнувшись, я, на удивление твёрдой рукой, коротко замахнулся и что было сил хлестанул его по кости плеча. С сухим треском она разломилась пополам и он повис лишь на левой половине и ногах. Тяжело дыша, я осел на месте, выпустив орудие пыток из рук. Ну что же, мелкий гныш Драгон. Я доверяю тебе делать то, что должно.