В полумраке

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Старый-верный способ борьбы с бессонницей. Тихий шум листьев, доносящийся из тьмы приоткрытого окна. Часы, кто бы знал, из какого века, громко отсчитывающие нескончаемые секунды ночи. Мерный храп пьяного отца в соседней комнате. Дин нетерпеливо ворочается, и эти рутинные звуки тут же дополняет немузыкальный стон пружин. Приглушенный свет ночника создает видимый полумрак в спальне полуразвалившегося дома, но смотреть не на что: потолок, стена с облезающими обоями, столик… соседняя кровать… Сэм… Нет, только не на Сэма. Его лучше не видеть. О нем сейчас нужно забыть. …Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять… Это бесполезно. Потому что здесь не бессонница. Здесь много чего. Потребность. Перевозбуждение. Сушащая жажда. Неодолимое влечение. Желание смотреть и прикасаться. Беспокойство и… все-таки и бессонница. Все вечные признаки, указывающие на известного монстра на букву л. Тут и ЭМП, и градусник не нужны. Против этого чудовища бессильны даже охотники. Гребанная лю… И вдобавок — очередной каменный стояк под девяносто градусов. А ведь не далее, как минут двадцать назад, Дин сходил в ванную и передернул. А еще часом ранее голые разгоряченные тела прижимались друг к другу у стены, и большой напряженный ствол входил в готовое и беззащитное… Блядь! И зачем только он это вспомнил? И вспомнил ли, или ни на секунду по-настоящему не забывал? И на краю сознания все это время маячили эти сладкие всхлипы, и вздохи, и мягкие каштановые волосы, и длинные ноги, и такой развратный изгиб поясницы, полная поза отдачи… и хуже всего — эта бесконечная любовь, которая переполняла эти невозможные глаза, каждый раз, когда Сэм оглядывался и смотрел на него, взнуздываемый мощными толчками. Боже, как же это всё неотвратимо сводило с ума, стоило только подумать… И как же это изводило и лишало покоя, если стараться НЕ думать. О том, что Сэм был его. Сэм отдавался ему. В этой самой комнате, всего какой-то час назад, и казалось, что сам воздух тут пропитался их соитием. Одна рука Дина лежала на бедре брата, а вторая то ласково бродила по идеальному торсу, то с силой надавливала, притягивая крепкий точеный пресс. Внутри младшего было тесно и скользко, тепло и упруго. И когда Дин залил его изнутри, то потом еще долго удерживал у стены, растягивая растраханную дырку двумя пальцами, пока выходила его же сперма. «Дин… Всё. — со смущенным шепотом спустя несколько минут попытался вывернуться Сэм. — Хватит… Дин…» Но Дин с силой его удержал в прежнем положении, и Сэм покорился. «Тсс, Сэмми. Я лучше знаю, когда всё», — шептал старший и мягко целовал кожу на шее и плечах, а потом стирал бумажными салфетками следы их преступления. В душ идти было нельзя: отец истратил всю воду. Дину было мало и хотелось продолжить, но он не стал настаивать, видя, что Сэм и так устал после охоты, что не удивительно. А вот сам он почему-то чувствовал себя как тот кролик из рекламы «Энерджайзер» только от одного лишь присутствия брата поблизости. Сейчас нужно спать, но ничего не выходит. Все чувства Дина обитают на соседней кровати. Почти такой же скрипучей, как и его, но Сэм не двигается. Наверное, спит. Наверное. Но нельзя быть уверенным. — Сэмми? — едва слышно зовет Дин. Никакого ответа. Значит, Сэм спит. Спит… Наверное. Дин обхватывает ладонью тяготящий ствол и, со сдавленным стоном, проводит по нему, пытаясь представить, что он внутри Сэма. Напряжение усиливается, но всё существо так и тянет к соседней койке, где тот спит собственной персоной. Дин в полумраке пересекает несколько разделяющих их метров и осторожно укладывается рядышком с любимым, стараясь не шуметь. Сэм и правда спит. Ладонь Дина едва касается его мерно вздымающихся плеч, и сомнений не остается. Тихо-тихо, очень медленно и осторожно, Дин начинает задирать одеяло со спящего брата. Это удается сделать, не потревожив его сна. Жалко, что Сэм не спит голым, но для Дина это не беда, и избавившись от одеяла, его озабоченные пальцы ныряют под пояс пижамных штанов, и нагло тянут вниз. Ткань такая легкая и тонкая, особенно на фоне крепких, развитых молодых мышц. Дин ухмыляется, наблюдая, как постепенно оголяется та самая задница. Это так преступно, непристойно и… горячо. Он стягивает штаны до середины бедер Сэма и в эйфории медленно поглаживает обнаженную поясницу и ниже, полукружия. Братишка спит крепко, не просыпается. Но во сне вдруг шевелится и сладко, томно постанывает. Дин замирает, боясь спугнуть это волшебное видение: спящий Сэм, распластанный на животе, немного раздвигает ноги и вздергивает задницу… бормоча его имя! — Диин… Мммм… пожалуйста… Диииин… Сэмми видит его во сне! В самом развратном и греховном сне. У старшего разбегаются вокруг глаз лучики первых мимических морщинок, и он, не отказывая, услужливо отводит одну половинку, откровенно раскрывая перед собой Сэмми. Дин слышит тихий утробный стон удовольствия и с усмешкой долго пялится на открывающуюся картину. Сэм бессознательный и раскрытый, и Дин с упоением наблюдает, как еще больше раскрывается под его касанием давно растянутый его же толстым членом вход. Подушечка большого пальца Дина чувственно оглаживает по кругу. — Ааа… — доносится тихое, едва слышное, Сэма, — аааах… Он расслаблен и приоткрыт, но бедра начинают потихоньку бесстыдно двигаться во сне, пытаясь насадиться и трахая воздух. Дин старается представить себе, что ему сейчас снится, и это, пожалуй, самые приятные догадки в мире. — Аааах… боже, Дииин… ммм, пожалуйста… ааааааа… Мучить Сэма немыслимо сладко и восхитительно. Но еще слаще — дать ему то, чего он так хочет. И Дин плавно, не раздумывая, погружает в брата сразу три пальца. И удивленно вскидывает брови. Младший такой готовый. Он слишком легко принимает его в себя, и тут же начинает двигать бедрами, толкаясь в его руку. Дин хмыкает и… не парясь, добавляет четвертый палец. Надо же. Вошло почти так же свободно. Но чувствуется легкий дискомфорт, и Сэм просыпается. Первое, что он видит и чувствует: внутри него самодовольно усмехающийся Дин — целых четыре пальца. И они нагло распяливают его, гладят изнутри, безумно возбуждая и вынуждая желать большего. Сэм мямлит что-то неразборчивое, нерешительно мечется, пытаясь сняться с мучающей его руки старшего брата, и подспудно противясь этому опустошению. Хорошо, что выбирать ему не приходится. Дин, временно выйдя, уверенно переворачивает нижнего на спину, быстро стягивает штаны с него полностью, затем майку, и максимально широко разводит руками длинные сильные ноги. Долго облизывает опасным голодным взглядом шикарный вид младшего: Сэм часто дышит, до дрожи напряженный каждым железным мускулом, распятый братом и в то же время неприкрыто призывно пульсирующий. Сэмми пытается сжаться, закрыться, но до конца ничего не выходит, он по-прежнему остается раскрытым перед Дином. И Дин снова спокойно и уверенно вставляет в него те же четыре пальца... Властно и по-хозяйски, и пристально глядя глаза в глаза ставшим стальным взглядом, подчиняющим и не терпящим сопротивления. Всё это бесконечно возмутительно, но Сэм лишь весь растекается вокруг принятых пальцев, и выгибается, крупно и молча вздрагивая. И широко разевает рот в немом крике, когда Дин делает небольшое поступательное движение. Кричать нельзя. И всё то, чем они сейчас занимаются — опасно и глупо, это и ежу понятно. Но никто из них не в силах остановиться, и Дин продвигает руку все дальше, глубже, постепенно вводя в Сэма ладонь до конца. Большой палец, оставшийся снаружи, как-то удивленно поглаживает натянутый вход. Словно пытается осознать такой размер. Младшему становится невыносимо стыдно, и он в смущении отворачивается. — Сэмми… Сэм, всё нормально. Смотри на меня, — произносит Дин. — В глаза, Сэмми… Хочу видеть твои глаза. И хочу, чтобы ты видел, к т о это с тобой делает. На Дина устремляется доверчивый, но пристыженный до крайности взгляд раскосых глаз. Сэм почти задыхается от чувств и ощущений, глядя на такого прекрасного и холодного старшего, уверенно и спокойно растягивающего его своей ладонью. Возбуждение нижнего настолько сильно, что его бедра подрагивают, а член постоянно выделяет смазку. Не только член, но и соски Сэма стоят как по стойке смирно, твердые, отчаянно торчащие и жаждущие ласк. Не обращая на это внимания, Дин начинает небольшие движения ладонью, одновременно лаская изнутри, стимулируя затраханный бугорок Сэмми. Сэм обильно течет, мечется и задыхается, пока Дин трахает его вот так. Все что сейчас может младший — это принимать. Принимать, принимать, принимать и принимать. В полумраке его чуть смуглая кожа блестит от пота, волосы всклокочены о подушку, лицо выглядит впечатленным и каким-то особенно, не-человечески красивым. А Дин, буквально сжирая такого Сэма глазами, неумолимо и размеренно продолжает двигать своей рукой. — Дин… — затравленно шепчет Сэм, облизывая пересохшие губы. — Дин, я сейчас кончу. Рука тут же покидает его, оставляя пустым, и спокойно оттягивает его поджавшиеся тяжелые яички. Далее Дин не медлит, наваливается сверху, вжимает младшего в кровать и вставляет в него свой стоящий колом, давно изнывающий член. Единение настолько полное и желанное, что это похоже на маленькую смерть. Исчезновение одного в другом, слияние до потери разума и разрушения всех границ. Интенсивный глубокий трах наполняет изнутри полумрак комнаты, а вместе с ним досадный ритмичный скрип кровати наполняет скудную звуковую симфонию этой ночи. — Дин, хватит… Дин слышит это и ощущает, как Сэм отталкивает его. Но старший отлично чувствует его каждой клеточкой, и знает, что Сэмми жаждет продолжения. — Дин?!.. Ритм Дина не сбавляется, а становится жестче, настойчивее. Старший посильнее наваливается и засаживает так, что это просто страшно было бы видеть со стороны. Сэм бормочет что-то еще, но Дин уже не слышит, отчаянно долбя брата, как будто от этого зависит его жизнь. Кровать стонет громче, и тогда Сэм неожиданно кусает его в плечо. Сильно так, здорово кусает. — Тихо, Дин, прошу… И смотрит так упрямо внимательными глазами, и как ни в чем не бывало. Этим своим пронзительным умным взглядом а-ля «мозги в семье унаследовал только я?» — Эй, кончай кусаться, — с улыбкой шепчет Дин, на секундочку останавливаясь. — Больно вообще-то. — Тихо, слушай… Папа. Хватает пары секунд, чтобы понять, о чем речь. В тиши больше не раздается храпа Джона! Зато слышны его редкие тяжелые шаги в зале, изредка сопровождающиеся скрипом гнилых половиц. Дина пробивает шок — как это он сам не заметил такой важной вещи? А Сэм, оказывается, не только задницу подставлял, но и слушал все это время… Во дает мелкий. Дин уже воображал, что довел его до состояния на-седьмом-небе-летаю, ничего-не-вижу-ничего-не-знаю… Обидно даже как-то. Но обо всем этом он думает уже лежа в своей одинокой койке и прислушиваясь к ночным бесцельным хождениям отца по дому, скорее всего, в поисках, чем бы еще похмелиться. Раз, два, три, четыре, пять… Папа скоро ляжет спать — против воли рифмует мозг Дина, и сам он заснуть точно не сможет. Джон часто просыпается ночами, но значимость каждого часа сна в их охотничьей жизни он знает, и не разбрасывается ими просто так. Однако в этот раз свет из-под двери продолжает литься и спустя полчаса, и спустя час. А Дин не может выкинуть из головы Сэма, и этот безумный вид, когда паршивец изгибался на его пальцах. Нет уж, так не пойдет. Им необходимо, унизительно, блядски, остро необходимо закончить! Но судя по звукам шагов, отец вновь перемещается от окна до камина, потом — диван, и обратно к окну. Какой дурацкий излюбленный маршрут, и один Бог знает, зачем всё это. Это издевательство. Самый настоящий садизм и издевательство — думает Дин. Да был бы он проклят, если он это начал. Но это был Сэм. Сэмми открыл эти врата ада для них обоих много лет назад. Врата ада или врата рая — в некоторых случаях это так трудно разделить. Но виноват был Сэм. Совратил, как какая-то вамп-нимфетка. Или для мальчика правильнее — фавненок? Без разницы, суть одна, да и что тогда сказать про Дина? Ему и самому-то тогда восемнадцати не было…. И теперь он не может ни долго думать о чем-то другом, ни строить серьезные отношения с кем-то другим. Потому что никто и ничто не может даже близко сравниться с… этим. Спустя час свет в зале все-таки гаснет, а отец потихоньку заглядывает в комнату детей. Он привык так делать всю жизнь, чтобы убедиться, что все в порядке. Лишний раз проверить, что не проникла к мелким никакая штрига, не забрался в окно бродяга вампир и мало ли кто еще. Удовлетворившись картиной мирно спящих отпрысков, Джон также осторожно, чтобы не потревожить, прикрывает за собой дверь. И спустя пару минут привычный храп наполняет дом, создавая призрачную завесу безопасности. Дина как ураганом сносит в кровать к младшему. Сэм ждет его, в этот раз сна у него ни в одном глазу. Едва Дин оказывается в досягаемой близости, он награждает старшего поцелуем, жадным, глубоким и обжигающим. Оба тычутся друг к другу как голодные щенки, кусаясь, вылизывая, а их тела мечутся, стараясь соприкоснуться друг с другом как можно в больших местах, их слюна восхитительно смешивается… Не насыщаясь так, Дин торопливо переворачивает Сэмми на живот и тут же плавно входит в беспомощно раскрытое, глубоко, до конца, задерживаясь внутри, наслаждаясь этим ощущением, и упоенно впиваясь зубами в горячее плечо. — Нет, Дин… Только не на кровати, — шепчет Сэм. Дину все равно, где делать это с ним. И он понимает, что отец лишь чудом не услышал их в этот раз, когда проснулся. Рисковать еще раз точно не стоит. — Да где скажешь, — соглашается он, отпуская и лыбясь до ушей. — Все равно ты — моя сучка. — Придурок… — отвечает Сэм, но тоже улыбается, раскидывая одеяло Дина на полу между кроватей. Любому другому человеку на месте Дина показалось бы логично возмутиться: почему Сэм использует для этой цели именно его одеяло? и даже забыв спросить? Но Дину ничего подобного и вовсе не приходит в голову. Для него это — само собой разумеющееся. Ведь одеяло Сэма кидать на пол нельзя: мелкому под ним потом спать. Да и всё, что касается его младшего брата — священно, и становится таким, как по законам некой сверхъестественной алхимии. Из-за этого Дина так бессознательно тянет брать его вещи. Кроме прочего, все, что волнует сейчас старшего — это как скоро он снова сможет насладиться их близостью. А Сэм уже весь перед ним: на одеяле, на четвереньках, настоящая течная сучка, готовенькая, стройная, нетерпеливо ожидающая в себя большого и твердого агрегата, который выебет до потери сознания. Дин пристраивается сзади, берется за крепкие бедра и одним махом насаживает нарвавшуюся на крупные неприятности задницу. Сэмми с долгим выдохом-ахом принимает всю бесконечную длину. Дин вдумчиво двигает бедрами, вводя и выводя огромный ствол из горячего, бархатного, мягко пульсирующего плена. Сэм под ним кончает слишком быстро, почти сразу же. Дин насмешливо хмыкает, видя это, и продолжает брать свое. Сэмми совсем не против и дает, а спустя недолгое время грубого размеренного траха, снова возбуждается. Размах, резкость и темп беспощадно увеличиваются, и влажные непристойные шлепки становятся опасно слышимыми. А еще Дин слышит, как Сэм… скулит. Его невозможная сучка реально скулит под ним. — Тссс… тихо, Сэмми, тихо… ты должен быть тихим… — шепчет Дин, нежно гладя точеное тело и отросшие волосы, в попытке успокоить. Но почувствовав его нежность и любовь, Сэм еще больше взвинчивается и распаляется, едва ли не в голос выдыхая имя брата. И тогда Дин выходит из него… Снова оставляет раскрытым, не забывая обратить внимание на то, как отчаянно сжимается и разжимается колечко мышц. — Д-дин?.. Дин-пожалуйста-пожалуйста-пожа… Но старший садится рядом, и его член вздыблен как каменная башня, ни много ни мало. Дин прерывает бесконечное нытье и мольбы Сэма тихим, но бескомпромиссным приказом: — Сядь на меня, Сэмми. Странно, но даже в такой момент у Сэма кровь приливает к лицу от этого голоса и этих слов, произнесенных этими невозможно сексуальными губами. Но дважды Дину повторять не приходится. Сэмми торопливо и стыдливо-унижено приноравливается к вздыбленной громадине, которую ему предстоит оседлать. Дин не без смеха смотрит на эту очередную стыдливую блажь, и издевательски произносит: — Давай помедленнее, малыш… Почувствуй его в себе. В любой другой момент Сэм бы разозлился и что-нибудь ответил. Но сейчас он просто послушно продолжает насаживаться спиной к Дину, уже медленно и прочувствованно. Постепенно толстый ствол снова растягивает его изнутри, заполняя, и последние пару дюймов Сэм просто обессилено проваливается до конца, с тихим вскриком надеваясь, так как колени его предательски подводят, расслабляясь от наслаждения и от этого переполняющего ощущения Дина внутри его тела. Так Сэмми оказывается насаженным максимально, до конца, и замирает, бессмысленно глядя перед собой расфокусированными глазами. Дина слишком много… Кажется, что брат продевает его насквозь, и всё, что может чувствовать Сэм — это огромный член, до предела переполняющий его нутро. Тем временем любящие руки ласкают его повсеместно, много, слишком хорошо и чувственно. И просто слишком. Сэм нетерпеливо приподнимается и жестко, уверенно насаживается обратно. Дин, забывая дышать и с приоткрытыми губами наблюдает, как младший трахает себя его членом. Пассивной ролью это точно было бы трудно называть. Настолько жадно, отчаянно… бешено Сэм имеет себя в задницу его стволом. Дин часто смаргивает, потому что это все еще каждый раз похоже на невозможный сон. Эта спина с красиво развитыми мышцами, движущаяся вверх-вниз прямо перед ним, эти ненаглядные пушистые волосы, спускающиеся на вспотевшую шею, и все еще не закрывающие и половину… Не в силах сдерживать любовные порывы, Дин обнимает брата. И пытается прижать его к себе полностью, вдавить в себя. Сэм не сопротивляется, но и в его руках продолжает, хоть и мелко, себя им трахать. Очень медленно руки Дина спускаются с широкой груди Сэма на живот, и старшему кажется, что он чувствует, как его башня ходит внутри живота младшего. И что головка тычется сквозь тугую плоть Сэма ему в ладонь… Ей-богу, тычется. А Дину все равно хочется дальше, глубже, сильнее… Чтобы этот сучёнок знал, кому он принадлежит и не подумал никогда забывать об этом. А Сэм всё трахает себя Дином, и на его лице заметно живое удивление и ужас от того, что с ним происходит. — Боже, Диин… Дииин… — часто шепчет он, — что ты со мной делаешь… — Это риторический вопрос? Насмешливый тон брата сдвигает что-то в голове нижнего, и Сэм кончает. Кончает долго и мучительно, сжимая и разжимая Дина внутри себя, потихоньку извергая бесконечную сперму без касаний к члену. Убедившись, что Сэм закончил, Дин быстро валит его на живот и, с парой резких, грубейших и болезненных толчков, до предела накачивает его своим семенем. И валится наконец-то обессиленный рядом с Сэмом, сгребает его в удушающие объятия мертвой хваткой. Так они и лежат, загнанно дыша и приходя в себя. — Это было… не могу найти слов, — спустя несколько минут, признается Сэм с улыбкой до ушей. Удовлетворенный вид хорошо оттраханного им Сэма — все-таки самое лучшее зрелище из всех в рейтинге старшего. — Аналогично, — усмехается Дин. — Лучше и не скажешь. Сэм смеется над их «красноречием» и устраивается поудобнее в объятиях. Прямо там, на полу, на разостланном одеяле, он и засыпает, и здесь доверяя Дину самому позаботиться о том, чтобы перенести его потом в кровать и там устроить. И Дин, конечно, отнесет и устроит, даже лучше, чем он сам. Но сразу старший этого не делает. Ему слишком хорошо лежать вот так и любоваться уснувшим на его груди чудом. Старший разглядывает его и привычно недоумевает: почему и как Сэм может быть настолько красивым? Почему и как он может быть настолько хорошим? Удивляют Дина и собственные ощущения: как вообще можно любить кого-то настолько сильно? Что кажется, еще чуть-чуть, и от этой любви просто умрешь, не оставив ничего от самого себя. Дин лежит в обнимку с братом, его клонит в сон, но он изо всех сил старается не заснуть: так хочется быть в сознании и не терять ни единой минутки, ни единого мига в этой сказочной реальности. Еще один признак монстра на букву л. Храп отца продолжает наполнять дом покоем. Часы, кто бы знал из какого века, отсчитывают божественные секунды этой волшебной ночи. Дыхание ветра во тьме окна колышет листья и деревья. И с ним странным образом органично сливается глубокое дыхание спящего Сэма, прикорнувшего у Дина на груди. Словно ветер и Сэм — одно целое. Но Сэмми принадлежит Дину, только Дину. Старший без малейших сомнений верит в это, вплоть до того самого, уже недалекого, дня, когда Сэм уезжает в Стэнфорд…