Раз уж начал — побеждай

— Надо же, до сих пор шрамы остались… — тихо сказал я, проводя по тыльной стороне чужих ладошек пальцами. Томас немного смутился, поджал плечи, но руки не отдернул, позволил мне разглядеть. Зря, наверное, потому что в следующую секунду я уже лез под рукав его рубашки, потому что заметил багровое пятно чуть выше запястья. Мальчишка резко выдернул у меня свои руки и отшатнулся назад. — Не бойся, я просто посмотрю. Это же синяк, да? Опять вляпался в неприятности? — Это… миротворцы. На Жатве еще вчера, — нашелся Томми, натягивая рукав еще ниже. Ох, лучше б он этого не делал. Рубашка была ему велика, а потому стоило Томасу чуть увлечься скрыванием синяка, как она сползла с одного плеча и мельком оголила новый участок кожи. И новый синяк, правда, уже потускневший со временем. — И этот тоже миротворцы? — скептически спросил я, наблюдая за тем, как он торопливо прячет под одеждой и его. — Упал, — Томми отвел глаза. — Снимай рубашку. — Что? Это еще зачем? — он ошарашено уставился на меня. — Посмотрю, на какие места ты еще приземлился во время своего падения, — парировал я. Томас даже не успел опомниться, когда я подошел к нему и ловко снял через голову рубашку. Только успел что ойкнуть и попытался закрыться руками, при этом багровея, словно спелая помидорка. — Детка, хорош закрываться, — я закатил глаза, перекинул чужую рубашку себе через плечо и попытался развести руки Томаса в стороны, чтобы получше разглядеть все его ссадины. Мда уж, надо же было так «упасть»… — Отдай рубашку! — в ответ на мои попытки, Томми попытался забрать у меня свою вещь, прыгнул на меня, но я ловко увернулся в сторону, — Это не смешно! — Не смешно — это врать своему ментору. Откуда вся это красота, рассказывай, — я поднял рубашку вверх, не давая Томасу до нее дотянуться. — Какая разница! — Томас снова предпринял отчаянную попытку на меня напасть. Я резко перехватил его руку и потянул вперед, завалив мальчишку на кровать, а затем, не давая ему прийти в себя, одной рукой, словно наручником, защелкнул его запястья над головой. Вот теперь я мог рассмотреть каждый синяк на его обнаженной коже и, признаться, их количество и разная степень насыщенности меня обеспокоили. Томас испуганно пытался выдернуть руки, пока я изучал его тело. И снова даже не пытается кричать, словно язык отрезали. Уж лучше бы он кричал или ругался, как все нормальные дети в такой ситуации, а не играл в эту свою молчанку. — Тебя дома бьют? — прямо спросил я, проведя рукой по самому свежему синяку. Томми зашипел и выдавил из себя кивок. — Отец? — я сложил дважды-два. Мальчик закрыл глаза, боясь встретиться с моими. Я уже понимал, что попал в точку. Это многое объясняет: его опасливые движения, немного прихрамывающую походку, вечную настороженность и страх абсолютно перед всем. Хоть я и видел его семью всего пару раз, про его отца можно было сразу сказать, что тот много и стабильно пьет — чего только стоят эти мутные глаза и запах перегара в радиусе десяти метров. Такой запросто мог поднять руку на собственного сына… — Детка, знаешь… — я чуть смягчился, отпустил его руки и присел рядом. Томми тут же закрыл ими лицо от меня. Наверное, ему стыдно было смотреть мне в глаза, — Я не твой отец. Пусть я и… пью много, но это не значит, что я тоже буду такой же сволочью, как он. Просто алкоголь… он помогает мне забыться, забыть Игры, трибутов… — Все вы так говорите, — всхлипнул Томас, — Он тоже говорит, что это помогает ему забыть маму… А мы с Соней ему только напоминаем о ней каждый день, он срывается на нас, а Соне нельзя сейчас, она… — снова всхлип. — Томми, я обещаю тебе, что никогда в жизни не подниму на тебя руку. Никто больше не поднимет! Я тяжело выдохнул. Учитывая то, что будет на Играх обещание я мог выполнять лишь до того, как он окажется на Арене, ведь ментор несет ответственность за своих трибутов. До Игр он дойдет целым, а там… мы оба знаем, что живым он оттуда не выйдет. — Смотри… Покажу кое что… Я чуть пихнул Томаса в бок, привлекая внимание, а потом стал снимать с запястья браслет. Томми принял сидячее положение, чуть шмыгнув носом и вытерев рукой глаза. — Видишь бусины на браслете? Их двадцать одна штука. И все разные, видишь, — я повертел браслет в руках, давая мальчику получше рассмотреть. Бусины были все разные. Некоторые простые, деревянные, с резным узором или без, некоторые просто цветной пластик, некоторые были вырезаны из речных камешков с причудливыми переливами, некоторые просто бусины, купленные на черном рынке, так, мелочи… и одна ярко-синяя бусинка с неровными гранями, определенно самая красивая из всех, которые были здесь. Я перевел глаза на Томаса. Тот пустым взглядом смотрел на браслет, разглядывая каждую. А потом тихо спросил про синюю: — Чья это? — Эта из лазурита, — пояснил я, указав на нее пальцем, — Ее подарил мне очень дорогой мне человек… — я почувствовал подступивший ком к горлу. Больно было об этом говорить, — … эта бусина первая в браслете. Остальных здесь двадцать штук. Бусин. Ровно столько трибутов я проводил на Игры.