Осадок зла

В ту ночь Леда успел посмотреть еще один сон, на сей раз не насланный проклятием, а обыкновенный, каких он не видел уже давно. После пробуждения сюжет и детали помнились смутно, обрывками, как и полагается сновидениям. Был выпускной в школе, вокруг сновали взбудораженные одноклассники и счастливые учителя. Кто-то подходил к Леде, с кем-то он смеялся. До торжественной части оставалось совсем немного, но вместо того чтобы присоединиться к общему празднику, Леда отправился на школьный двор, где в дальнем его углу, скрытый выступом здания, курил Агги. Половина школьных воспоминаний была связана с этим местом: тут собирались все ученики, даже Леда, который так и не пристрастился к сигаретам по-настоящему и в выпускных классах курил исключительно за компанию. – Ты всегда будешь мне другом, – сказал Агги во сне. – Моим лучшим другом детства. Никогда тебя не забуду. Жаль, что все так получилось. Проснувшись, Леда отчаянно цеплялся за ускользнувшее сновидение, несколько раз прокрутил в своем воображении всю сцену, образ Агги, его некогда любимый голос – чтобы не забыть. Они с ним действительно болтали о чем-то в выпускной вечер, только Агги не говорил ничего подобного. Его друг, лучший друг детства и первая настоящая любовь, просто курил, а Леда стоял рядом и хотел рассказать, что тот всегда будет ему дорог. Что, несмотря ни на что, Агги останется в его памяти самым светлым образом и до последних дней будет ассоциироваться с детством. И Леда искренне сожалеет, что все так глупо разрушилось. Тогда, на выпускном, он не смог заставить себя произнести важные слова вслух. Леда уже не желал Агги так, как прежде. Любил ли все еще? Да, возможно. Иногда Леде казалось, что часть того детского, чистого и отчаянно безответного чувства он носит в себе по сей день. Но уже ничего не хотел. Понял, что Агги никогда не будет с ним, смирился и больше не испытывал горечи. Только грусть из-за того, что постыдная, гадкая тайна отравила их дружбу, сделала невозможными дальнейшие отношения. В это утро он впервые осознал, что Агги безвозвратно ушел, забрав с собой часть самого Леды, о которой тот много лет не думал. Следом не стало Йо и очень скоро не будет уже и его. Справедливость восторжествует – поздно всегда лучше, чем никогда. В ванной Леда открыл воду и отрешенно посмотрел в зеркало. Интересно, наступит время, когда он не будет помнить, что надо делать поутру? Взять зубную щетку, раскрутить тюбик с пастой, умыться... Помнил ли Анзи в свои последние дни, как совершать самые простые действия? Или здесь большую роль играет мышечная память, которая, вероятно, не теряется? Выплюнув пасту, Леда быстро умылся, бросил еще один взгляд в зеркало – и замер, глядя, как по его щекам, подбородку стекает вода. Он не мог вспомнить – снова. Этой ночью ему снился какой-то очень важный сон – не тот, что про сбежавшего кота, а другой, нормальный. Снилось нечто важное и светлое, о чем Леда точно хотел помнить. Он думал об этом сне все время после пробуждения. Однако что именно ему пригрезилось, у Леды не получилось воссоздать даже приблизительно. – Сегодня тебе что-то снилось? Ты вроде не просыпался ночью. Сойк колдовал над сковородой, аппетитный запах разносился по всей квартире. Войдя на кухню, Леда первым делом спросил, что тот готовит, и когда Сойк ответил, что сладкие гренки, Леда понял: он не знает такого слова. – Вроде тостов, только с маслом, – пояснил Сойк, возможно, догадавшись, что название блюда не нашло отклика в его сознании. Леда не стал отвечать, не захотел признаваться: он и понятия не имеет, что такое тосты. – Мне снился Вачча, – честно сказал Леда и усмехнулся, поймав удивленный взгляд Сойка. – Вачча был настолько ужасен, что ты видишь его в кошмарах? – Нет, но я видел, как ты расстроился и злился на меня, когда он сбежал. Покачав головой, Сойк переложил на тарелку кусочки обжаренного хлеба, как определил для себя Леда, и отвернулся, чтобы вернуть сковородку на плиту. – Готовка здорово успокаивает, – зачем-то пояснил он. – Предлагаешь и мне попробовать? – Боюсь, не в твоем случае. В другой ситуации Леда посмеялся бы и обязательно отпустил бы какую-нибудь безобидную колкость в адрес Сойка. Но сейчас голова была занята другим. – Я думал о том, что ты говорил вчера, – произнес Леда, потянувшись к тарелке, и, зашипев, отдернул руку, когда обжег пальцы. – О чем именно? – О специалистах по проклятиям, – криво усмехнулся он. – И что? Придумал что-нибудь? – Как ни странно, да. От удивления Сойк не донес до рта чашку с кофе и, замерев, вернул ее обратно на стол. – Рассказывай, – потребовал он. Не без тоски Леда, глядя на него, констатировал, что Сойк продолжает верить. Все никак не примет правду и думает, что шанс все еще остается. Сам Леда не верил уже ни во что, но опустить руки ему не позволяла именно чужая убежденность в существовании спасения. Сойк не сдавался, а значит, и он не имел права. Не то чтобы Леда искал выход из своего явно безнадежного положения, но перед сном в его голову пришла неожиданная мысль: он ведь действительно может встретиться со специалистом, как выразился Сойк, и, возможно, сделать это будет не так сложно, как могло показаться сначала. Мысль пришла в голову неожиданно, потому что Леда вдруг вспомнил одного своего старого приятеля – Аямэ. Непредсказуемо и с жестокой забавностью память покидала его. Она теряла близких людей, но зато Леда помнил тех, кого с чистой совестью можно и забыть. Например, Аямэ. С Аямэ они учились в одной группе и первое время общались довольно тесно. Леда с самого начала, едва приехав в Токио, снимал квартиру – родители щедро согласились ее оплачивать. Аямэ же пришлось довольствоваться студенческим общежитием, что его совершенно не устраивало, однако позволить себе жилье получше он не мог. И вот тогда новым приятелям пришла идея: Аямэ мог жить с Ледой, что сэкономило бы обоим деньги – оплата аренды пополам. При этом квартиру по-прежнему оплачивали бы родители Леды, а Аямэ, по сути, за стоимость комнаты в общежитии жил бы с Ледой в одной квартире и свою долю отдавал ему. Больше года так они и прожили, пока у Аямэ не закрутился роман с какой-то девушкой, к которой он в итоге и перебрался, оставив Леду одного. Настоящими друзьями они так и не стали, после окончания учебы отношения особо не поддерживали, и даже каких-то объективных причин тому не было – просто по духу они были не близки, хотя вдвоем уживались неплохо. Самое главное, о чем вспомнил теперь Леда, и виной тому наверняка было упоминание Сойком преподавателей, – Аямэ так и не ушел из университета. Сначала он пошел в аспирантуру, которую должен был уже закончить, но попутно решил получить еще и второе высшее на другом факультете – каком именно, Леда запамятовал. Аямэ он случайно встретил в компании их общих друзей около года назад и узнал все это. А стало быть, университетский приятель был по-прежнему вхож в научные круги, общался с преподавателем и, возможно, мог устроить Леде встречу с кем-нибудь из профессоров культурологии или религиоведения. Оставалось только связаться со старым другом, перед этим придумав убедительную легенду, для чего Леде понадобилась такая услуга. – Как нефиг делать, – Сойк так воодушевился, будто решение всех вопросов уже было у них в кармане. – Скажи, что пишешь статью. Про шаманизм. Или, еще лучше, скажи, что пишет твой друг, то есть я. Я сам поговорю с профессором. – Стой-стой, – предупреждающе поднял руки Леда. – Тебя мы в это вмешивать не будем. – Но я уже как бы вмешан, – нахмурился Сойк. – Нет. Если все получится, идти должен я, – твердо возразил Леда. – А про статью идея хорошая, только с чего бы мне ее писать? Я ведь не работаю журналистом. Чем именно он занимается, Леда забыл еще накануне, и хотя Сойк ему ответил, теперь он этого снова не помнил. Но в том, что к журналистике его поприще не имело отношения, Леда был твердо уверен: он пока знал, что изучал архитектуру в университете. – Зато ты можешь сказать, что журналистом работаю я. Сдаваться так просто Сойк не собирался, но и Леда не думал отступать. – На самом деле, совершенно не важно, что я совру Аямэ, – задумчиво произнес он. – Даже если тот не слишком поверит, какая мне разница? Лишь бы у него получилось устроить такую встречу. – Ну, если он по-прежнему учится, то шансы есть, – заметил Сойк, с лица которого все не сходило недовольное выражение – он отказывался понимать и принимать нежелание Леды отправить на встречу его. – Учебный год сейчас в разгаре, вероятность того, что этот Аямэ где-то в отъезде, практически нулевая. – Не забыть бы что-то важное о самом Аямэ, – вздохнул Леда и, чтобы не откладывать надолго, взял свой телефон. Он сам себе не до конца отдавал отчета, почему не хочет, чтобы Сойк шел на встречу с преподавателем, который, кто знает, мог и правда что-то теоретически подсказать. Если выход все же существовал, первым о нем должен был узнать Леда. Узнать и подумать, стоит ли делиться с Сойком. *** Перебирая воспоминания об Аямэ, Леда понимал, что прорех в них очень много. Он не помнил фамилии Аямэ, не мог воссоздать, как они проводили время, когда жили вместе. Были ли у них серьезные споры или конфликты, существовали ли скользкие темы, которых лучше не касаться. Что именно знал о нем Аямэ, о чем можно упомянуть, а о чем лучше помалкивать. Риск вляпаться в неудобную ситуацию был велик, и Леда надеялся поговорить с бывшим одногруппником коротко и по сути, не углубляясь в воспоминания и левые темы. – Статья? Шаманизм? – Аямэ ушам своим не верил, и удивление сквозило даже через динамик мобильного. – Да, я решил тоже получить вторую вышку по религиоведению, – невозмутимо врал Леда. – Это даже не статья, а скорее небольшая научная работа. Нужна для поступления. – Где при поступлении просят такие работы? – недоумевал Аямэ, и Леда сделал вид, что пропустил вопрос мимо ушей. – Из всех моих знакомых ты один имеешь отношения с университетом, даже не знаю, к кому еще обратиться. Будь другом, помоги. – Ладно, – неуверенно согласился Аямэ. – Если тебе мало того, что пишут в интернете, а библиотеками ты почему-то брезгуешь... – Слушай, ну ты же сам знаешь, что нет ничего лучше беседы с высококвалифицированным специалистом в этой области, – перебил Леда. – Даже не представляешь, сколько глупостей пишут всякие говно-авторы, когда дело касается таких вещей, как шаманизм. – Ну да, могу представить, – пробормотал его собеседник. Вряд ли до этого дня он задумывался о том, кто и что пишет про шаманизм. – А мне нужны голые факты, реальные исследования, – и, умолкнув на миг, Леда просительно добавил: – Пожалуйста. Очень надо. Пускай помогать ни с того ни с сего свалившемуся на голову знакомому Аямэ явно не хотелось, в итоге он сдался. И даже постарался скрыть раздражение, когда Леда уточнил, что помощь ему нужна срочно, буквально на вчера. – Сделаю, что смогу, – пообещал Аямэ. Слово он сдержал, хотя Леда не был уверен, не забыл ли тот о нем через пять минут после того, как положил трубку. – Завтра в одиннадцать на плитах, – сообщил в трубку Аямэ тем же вечером. – На плитах? – Леда понятия не имел, о чем идет речь. – Да возле кафе универовского! Где площадка плитами выложена, – обреченно протянул Аямэ. – Леда, не двадцать же лет после выпуска прошло, чтобы забыть место нашей главной сходки! Про какие-то плиты Леда вообще ничего не помнил, но ориентир на кафе был вполне нормальным, и он понадеялся, что найдет. Ночью Леда увидел то, чего уже долго ждал и уже заранее мучился от одного только предвкушения. Ему приснилась ночь в доме Соно одиннадцать лет назад. Все эти годы он верил, что помнит давнее событие до последних деталей, но оказалось, что прошлому все же есть что подкинуть ему. На щеке Анзи был заметен почти заживший синяк – его Леда не помнил. Соно облился пивом, когда делал очередной глоток. Йо половину вечера нервно теребил край своей рубашки. У Агги на шее была серебряная цепочка и кулон в виде совы – Леда смотрел на него, когда расстегивал ширинку на своих штанах, потому что смотреть в лицо Агги не мог, а глядеть на Меган было и того страшнее. "Убирайся вон!" – мысленно умолял Агги Леда, но тот не ушел. И Леда сделал то, что Агги от него ждал. Проснулся он от оргазма – первого своего оргазма во время секса во сне и вполне реального в реальности. Со стоном Леда сел на постели. Между ног было влажно. Он никогда не спал в белье и теперь уделал все постельное. Леда был железно уверен, что разбудил Сойка, но тот продолжал спать, не иначе слишком измученный всеми последними событиями, чтобы проснуться из-за такой ерунды, как возня рядом. Руки Леды пахли чужим телом, как будто он и вправду прикасался к девушке из плоти и крови. Поднеся ладони к лицу, Леда понял, отчего после этого сна рвало Йо – он тоже почувствовал позыв и с трудом сдержал его. Даже примерно Леда не помнил, чем пахла кожа Меган Сальвадор, сомневался, что тогда, одиннадцать лет назад, он задался этим вопросом, зато теперь имел возможность выяснить. С вечера они оставили свет включенным, но, выйдя из ванной, где Леда добрую четверть часа отмокал в душе и вылил на себя чуть ли не целую бутылку жидкого мыла, он, подумав немного, щелкнул выключателем. Комната погрузилась во мрак, и Леда медленно огляделся по сторонам, всматриваясь в каждый угол. Призрака он не обнаружил, но, когда обернулся, увидел его тонкую фигуру в паре метров за своей спиной. Несколько минут они стояли друг напротив друга, и Леда молчал, остро желая сказать что-нибудь, но не зная, что именно. А после развернулся и отправился в постель. Сегодня страха было даже меньше, чем накануне. Видимо, из-за того, что Аямэ не стерся из его памяти, сохранилась и его условная фотокарточка, появлявшаяся перед глазами Леды всякий раз, когда тот вспоминал старого приятеля. Почему-то в воображении Леды сохранился образ Аямэ не с первой их встречи и не с какой-нибудь из студенческих пьянок, которых было великое множество, а совсем другой: Аямэ ждал его возле универа, на тех самых плитах, что он упомянул в разговоре, уткнувшись в телефон. Леду он заметил, когда тот подошел почти вплотную, и вскинул голову, глядя рассеянно и удивленно. Это выражение лица, беззащитное и почти детское, Леда и ассоциировал с Аямэ, хотя назвать его слабым или инфантильным уж точно было нельзя. За годы, что они не виделись, мало что изменилось: Аямэ, невысокий и субтильный, по-прежнему носил лишенные гендерной принадлежности вещи, был невероятно хорош, даже смазлив лицом и смотрел вокруг широко раскрытыми, вечно удивленными глазами. Иногда Леде казалось, что природа долго не могла решить, родиться Аямэ девочкой или мальчиком, и определилась в самый последний момент. Так или иначе, девушка из Аямэ получилась бы тоже весьма миловидная. – Ну привет, – несмотря на то, что по телефону голос университетского друга звучал не слишком любезно, сейчас он явно обрадовался встрече и даже, как показалось Леде, чуть было его не обнял. – Привет. Спасибо, что согласился помочь, – тоже искренне улыбнулся он. Прежде Аямэ был не особо разговорчив, но то ли его характер претерпел изменения, то ли он просто был рад видеть Леду, и пока они шли по университетским коридорам, куда Аямэ провел его, поднимались по лестницам и петляли между аудиториями, его рот не закрывался. Что очень радовало Леду – помалкивать для него было идеально. – Всегда знал, что строительство не мое. Не представляю, как ты с этим работаешь. – Мне в принципе нравится. Получается неплохо, – нейтрально отозвался Леда и невольно скрестил пальцы, чтобы Аямэ не начал расспрашивать про его работу. – Планировка зданий и сооружений, эти бесконечные расчеты – бр-р. Если б не отец, в жизни с этим не связался бы. – Но ты еще и в аспирантуру пошел, – неуверенно вставил Леда, лишь бы Аямэ не заметил его осторожной молчаливости. – Ну так чтоб не искать работу! Он удивился словам Леды, и тот не знал почему: оттого, что Аямэ уже когда-то объяснял свой план, или потому, что это и так было очевидно. – А вот искусствоведение действительно прекрасно. Помнишь, как на тот мой день рождения, что мы у тебя праздновали, я сам себе пожелал стать знаменитым на весь мир литературоведом? Вы тогда ржали, говорили, что знаменитых в этой области не бывает, а я был очень, вот просто очень серьезен! И между прочим, мне было обидно! Аямэ рассмеялся, показывая, что на деле никакой обиды не испытывал, и Леда изобразил самую радостную улыбку, на какую был способен. О чем сейчас вспоминает Аямэ, он понятия не имел. – Короче, теперь по делу. Я, собственно, со своим руководителем и договорился. Вряд ли бы какой другой препод захотел вот так консультировать неведомо кого, а этому я просто нравлюсь – как раз пишу семестровую о влиянии христианства на развитие литературы и становление европейских писателей. Такую тему муторную никто брать не хотел, так что я теперь в почете. – Я могу заплатить за консультацию, – заметил Леда, не представлявший, почему тема про христианство муторная, но Аямэ отмахнулся: – Не надо ничего платить, постарайся просто вложиться в пятнадцать минут, чтобы человек успел сходить на обед. Перерыв не такой уж длинный. – Пятнадцати минут мне точно хватит. – Его зовут Саито-сан, он преподаватель религиоведения. Леда кивнул, уповая на то, что эта информация удержится в его голове хотя бы до конца разговора. На первый взгляд Саито-сан, обладавший невыразительной, совершенно ничем не примечательной внешностью, показался неожиданно молодым, ненамного старше самого Леды. И только усевшись напротив и присмотревшись к нему внимательнее, Леда понял, что его обманули поджарая фигура и отсутствие седины. Похоже, руководителю Аямэ было под пятьдесят. – Чем могу помочь? – вежливо улыбнулся он Леде. – Я так понял, вы пишете научную работу о религии? – Скорее статью, – Аямэ, представив их друг другу, сразу ушел, и Леда решил не преувеличивать масштабов своего интереса – наверняка преподавателю хватит трех минут, чтобы понять, насколько Леда далек от темы шаманизма, о котором как будто пишет. – И чтобы не отнимать ваше время, я хочу задать буквально пару вопросов, на которые не могу найти ответы. Снова улыбнувшись, Саито-сан выпрямился в своем кресле. Похоже, он ожидал, что разговор пойдет в другом ключе, однако Леде было глубоко безразлично, что о нем подумает посторонний человек. Смешно, как совсем недавно он создавал фейковую страницу в соцсетях и разыгрывал целое представление перед подругой Меган Сальвадор. Теперь Леда уже не видел причин производить должное впечатление. – Меня интересует шаманизм, а именно – шаманизм Филиппин. Если быть совсем точным, меня интересует одно конкретное его явление, о котором практически ничего не пишут. Мамбабаранг. На лице его собеседника отразилось такое недоумение, что Леда сразу решил: он представления не имеет, о чем речь. Такое тоже могло быть, ведь даже самые прославленные ученые не могут знать область своих исследований до последней мелочи. "И снова мимо", – решил про себя Леда, почти не почувствовав огорчения. Он ведь и не верил в успех крайне сомнительной затеи Сойка. – Неожиданно, – после паузы заговорил Саито-сан. – О мамбабаранг мало кто вообще слышал. – А вы? – нагло спросил Леда. – Я, разумеется, да, – не обиделся на его тон преподаватель. – Но неудивительно, что вы ничего не нашли в книгах. – Почему же? – Да потому что это шаманизм, – невозмутимо пожал плечами Саито-сан. – Или шаманство, как его еще называют. Самая неизученная религия мира – религия магии, потому что опирается именно на нее. Шаманство ведь основано в основном на индивидуальном опыте, который практически не накапливается в виде книг и канонов. Критериями истинности являются переживания конкретного шамана. Собеседник Леды явно оседлал любимого конька и почувствовал себя на лекции, но разводить долгую дискуссию тот не хотел. – Это мне известно, – соврал Леда. – Я ведь пишу о шаманизме с упором на отдельные его проявления. И вот как раз о мамбабаранг я практически ничего не смог найти, если не считать баек из интернета. Особенно меня интересует та его часть, что о мщении. – О том, что после смерти дух шамана карает виновного в каком-нибудь преступлении, – кивнул Саито-сан, убедив Леду, что о мамбабаранг действительно что-то слышал. – Да, именно. Вам что-нибудь известно об этом? Саито-сан улыбнулся немного смущенно. – Что ж, к такому вопросу мне бы, конечно, хотелось подготовиться заранее, тема не самая популярная, – заметил он. – Не смею отнимать ваше время, – решил быть хоть немного вежливым Леда. – Расскажите просто, что помните. Буду вам очень благодарен. На добрую минуту или две Саито-сан замолчал, обдумывая что-то, потом кивнул своим же мыслям. – Как мне помнится, мамбабаранг может свершить месть только после своей естественной, своевременной смерти. Дух самоубийцы слишком слаб и не способен на подобное деяние. Из-за этого месть мамбабаранг часто настигает виновного спустя много лет. Бывает и такое, что шаман переживает свою жертву, и тогда та избегает кары. – Понятно, – надо было сделать вид, что он хотя бы записывает, но Леда не стал. Вот почему она пришла только теперь, отметил мысленно он. Маленькая статейка, что Сойк откопал в сети, похоже, не врала. Наказание пришло только через одиннадцать лет после того, как бабушка Меган Сальвадор умерла своей смертью. – Еще я вспоминаю, что мир духов, принимая душу покойного шамана, дает ему силу и поддержку только при одном условии: человек, которого покарает мамбабаранг, действительно виновен в преступлении, за которое его будут наказывать. Тут, конечно, встает вопрос этический: что считать виновностью, если, например... – Да-да, я понял, – перебил Леда, для которого вопрос виновности не стоял. – А существует ли способ снять заклятие? Вел он себя странно, наверняка казался собеседнику неадекватным, но сейчас Леду это мало заботило. Вот самый главный вопрос, за которым он пришел. Внутри словно металлические струны натянулись и звенели от напряжения. – Простите, об этом я ничего не могу сказать, – развел руками Саито-сан. – Не уверен даже, что знал когда-то, а если и знал, то забыл. В голове и правда будто струна лопнула. Леда был готов поклясться, что слышит звон. "Все, можно уходить", – скомандовал внутренний голос. Только теперь Леда осознал, что, несмотря на весь свой скепсис, все же надеялся хоть какой-нибудь ответ. – Однако, – продолжил Саито-сан, – могу предположить, что здесь должны работать общие для шаманства правила. – Какие правила? – нахмурился ничего не понимавший Леда. – Ну как же, – в свою очередь удивился Саито-сан, очевидно, полагавший, что человек, пишущий о шаманизме, должен знать. – Мы ж имеем дело с миром духов. А духи за свою милость требуют жертв. Моральных или физических. – Жертв? – повторил Леда, растерявшись окончательно. – И какие же это могут быть жертвы? Воображение нарисовало алтарь, на котором язычники закалывают белого ягненка, и Леда поморщился, даже гадать не желая, откуда пришел этот образ. – Ну, если мы говорим о совершенном некогда преступлении... – Саито-сан на миг задумался. – Моральной жертвой может быть искреннее раскаяние, например. Ведь, раскаиваясь, человек страдает. А материальной жертвой может быть все что угодно. – Сложно вот так понять, чем именно должно быть это "все что угодно", – заметил Леда, на что его собеседник вдруг негромко рассмеялся. – Знаете, как говорят? Не знаешь, что отдать, – отдай самое дорогое в жизни. Такая жертва точно удовлетворит любого духа. Саито-сан явно развеселил их разговор, он жизнерадостно улыбался Леде, который даже не пытался растянуть губы в подобии ответной улыбки. Самое дорогое, значит. Должно быть, в жизни бабушки Меган Сальвадор самым дорогим была внучка. Вполне логично требовать взамен самое дорогое от ее убийц. На алтаре язычников должна быть вовсе не овечка. – Спасибо, вы мне очень помогли, – как деревянный, Леда поднялся на ноги, показывая, что разговор окончен. – Уже? – удивился Саито-сан. – Больше вы ничего не хотите спросить? – Мне достаточно, спасибо. Леда смутно помнил, как спускался по лестнице, как вышел на улицу и как, достав телефон, позвонил Сойку, чтобы тот за ним приехал. – Удалось что-нибудь выяснить? – не скрывая надежды, спросил тот. – Нет. Полный ноль, – сухо ответил Леда. – Ясно, – вздохнул Сойк, и в трубке щелкнуло, когда тот сбросил вызов. Стоя на обочине университетской парковки, Леда смотрел прямо перед собой, но ничего не видел. Солнце припекало почти по-летнему, вокруг было шумно и весело, как всегда бывает рядом с любым учебным заведением даже во время занятий и сессий. Но ничего не мешало Леде думать о своем, когда он с неожиданной ясностью понял, что надо делать дальше. Кто-то другой на его месте оказался бы в тупике, ведь не всегда просто ответить на вопрос, что наиболее дорого в жизни, если жизнь сама по себе самым дорогим и является. А вот Леда мог. Он точно знал, что – а точнее кто – дорог ему больше всего на свете. *** – Не бывает такого, что нет решения. Из любой ситуации есть выход. Сойк говорил тихо, и его голое плечо касалось плеча Леды, которому хотелось взять Сойка за руку, но он не решался – время нежности и слабости закончилось. Ему следовало собраться перед предстоящим решительным шагом, тогда как само присутствие Сойка лишало мужества. Чем дольше они были рядом, тем больше Леде хотелось оттянуть прощание. – Возможно, ты прав, – согласился он. – Но, похоже, пора признать, что мы его не найдем. – Я отказываюсь признавать это, – Сойк невольно повысил голос, и Леда только устало закрыл глаза. "Пора", – скомандовал он себе, но все равно помедлил несколько секунд, прежде чем заговорил по возможности спокойно и невыразительно: – Предлагаю сделать перекур. Вернувшись домой, они даже до постели не добрались. Леде казалось, что последний раз секс был у них таким безудержным на заре отношений. Ожидание конца стало неплохим афродизиаком, мысли о том, что каждый раз может стать последним, подогревали страсть. А Леда на сей раз не просто подозревал, что близость прощальная, – он это точно знал. – Мы придумаем еще что-нибудь, – твердо произнес Сойк, вставая и натягивая джинсы. – Как минимум можно поговорить с кем-нибудь еще, кто разбирается во всей этой шаманской дичи. Он толкнул балконную дверь, и Леда как бы невзначай спросил: – Кофе будешь? – Буду, – ожидаемо ответил Сойк. Можно было и не задавать вопрос: Леда знал, что тот в жизни не откажется. Благодаря крышке с подогревом чашки чудесной кофеварки всегда оставались теплыми. Пальцы дрожали, когда он снял крайнюю, поставил ее под краник и нажал кнопку. А потом, оглянувшись через плечо и увидев, что Сойк, облокотившись на перила, смотрит куда-то в сторону города, Леда открыл посудный шкафчик и вытащил блистер припрятанного снотворного, которое, как теперь казалось, бесконечность назад ему выписал терапевт. Обычно Леда пил по две таблетки, один раз принял три, и его моментально вырубило на десять часов. Потом на снотворное он плюнул, от его недуга оно все равно не помогало, и даже подумать не мог, что вспомнит о нем снова. Выдавив на ладонь три таблетки, Леда, еще раз оглянувшись, достал две чайные ложки и поочередно размолол между ними каждую в порошок. Кофе Сойк предпочитал очень крепкий, в его горечи распробовать лекарство было практически невозможно. Даже смешно: снотворное в кофе. При других обстоятельствах Леду бы позабавила такая ирония. – Держи, – протянул он горячую чашку, когда Сойк вернулся в квартиру. – Спасибо. – А я в душ. Специально немного замешкавшись, Леда посмотрел, как Сойк сделал первый глоток и даже не поморщился, явно ничего не заметив. В ванной Леда открыл воду, но забираться под душ не стал и вместо этого обессиленно опустился на пол. Теперь оставалось только ждать.