Lost Delilah

Знакомые мягкие простыни, обволакивающие всё тело, побуждающие остаться в кровати подольше — в особенности когда вспоминаешь каково спать в том треклятом гробу — огромные одеяла, достаточно тонкие, чтобы не вызывать возмущений, в противовес им пухлые подушки, в которые иногда недостаточно просто зарыться. Сегодня он просыпается позже обычного, а является причиной ли тому его вчерашнее недоедание или же особое сопротивление тела Джонатана к поглощению Дио не беспокоит. Ему достаточно того факта, что очнулся он не сразу с заходом солнца. И, безусловно, что она не находится на привычном месте. Каждый раз, стоило ему открыть глаза лёжа в постели, в первую очередь он замечал её, сидящую на софе, в несколько задумчивой позе; иногда она хмурилась и словно разговаривала сама с собой, в некоторые дни совсем уж отчуждённо глядела в стену напротив, больше напоминая холодную статую, а не живого человека. В любом случае, она оказывалась там, где нужно. Дио поднимается с места и присаживается на край кровати, лениво разминает плечи и не спешит вставать. Ждёт движения, реакции на его явление и практически срывается, чтобы не возмутиться игнорированию его персоны, как другая половина ложе прогибается — он довольно улыбается и не оборачивается. Делайла, этой ночью переместившаяся на его территорию, видимо, не дождавшись его в привычные сроки, начала приближаться к нему. На четвереньках, полагает он, ощущая, как сминаются его прекрасные, дорогие простыни. Он чувствует, как её ладони касаются вначале тазовых костей, затем размеренно скользят выше, огибают позвонки и пальцы очерчивают рельеф лопаток. Дио удовлетворённо вздыхает и лишь теперь выпрямляется — она, теперь приблизившись и прижавшись к нему грудью, переместила руки на плечи, игриво задев ногтями ключицы. Он не торопится прерывать эту идиллию, вслушивается в ровное дыхание под ухом и чуть склоняет шею вбок, когда она осторожно касается его щеки тыльной стороной ладони, поглаживая кожу. — Дио, — шепчет она, наконец полноценно обнимая его, расположив подбородок на его плече и зарывшись носом в ложбинку между ухом и началом челюсти, — У меня есть вопрос. Он усмехнулся. У Делайлы редко возникали вопросы по поводу чего-либо. Она никогда не уточняла о маске, давшей ему бессмертие и вампирические способности — так она их окрестила — и даже не интересовалась его прошлым. Впрочем, оно было к лучшему. Дио не слишком горел желанием делиться своей жизненной историей, тем более человеку, о котором он ни черта не знает, и вряд ли когда-нибудь узнает. Его даже это не беспокоит. Какое ему дело до её минувших лет, если он владеет её настоящим и даже будущим? — Неужели? —он перехватывает её ладонь и слегка сжимает, не до хруста костей, но ощутимо. Подносит к своим губам, внутренней стороной, — Какой же? —и целует, скорее прижимается губами, вдыхая её аромат. Она некоторое время молчит, ждёт, когда он закончит, не дёргает руку, стоит ему вцепиться когтями в кожу. Не до крови, разумеется — о, он никому не позволит пролить и каплю её крови, даже самому себе, настолько он жадничает её существованием — и отвечает лишь когда он отводит ладонь от лица. — Как проводили время в твою эпоху? Этот вопрос выбивает его из приятной колеи. Он несколько возмущенно поджимает губы, как если бы у него отобрали нечто ценное, пускай и совсем незначительное, хмурится и молчит. Напряжённо задумывается, скользя сквозь собственные мысли: «С чего бы такие вопросы? Она не пытается узнать что-то обо мне», — вероятно, именно это и задело больше всего, --«Зачем ей это?», — он не допускает идеи о том, что ей могло стать скучно здесь. Дио с мрачностью вспоминает времена своей юности. К сожалению, насколько могущественным он бы ни был, некоторые вещи забыть не просто нельзя — это было бы непростительно. По отношению к матери, которой приходилось терпеть его ублюдка отца, кем же он будет, если забудет о его ничтожности и жалости, по отношению к Джостарам, давшим ему то, чем он владеет сейчас. И среди всего бурлящего в кроваво-багровых оттенках калейдоскопа, переливающегося то в огненных всплесках, то в густых синих волнах, он пытается выудить нечто, что могло бы дать грамотный ответ на вопрос Делайлы — не может прийти к этому сразу, в какой-то момент утопает в воспоминаниях о своих планах и в своих действиях. Пока не осознает одну простую истину. Бал. Танцы. Это было идеальным решением. Она могла счесть этот ответ банальным. Ему не было бы до этого дела. Но теперь Дио заинтересован, потому что она захотела потанцевать. Обещала достать инструмент для создания музыки — пришлось потратить некоторое время на объяснение, что теперь наслаждаться мелодиями можно не исключительно благодаря оркестрам или квартетам — и даже позволила Д’Арби младшему помочь ей. Он действительно помог, потому что не выполнить просьбу Делайлы значит не повиноваться приказу Дио. Вообще-то, ещё тогда ему не особо нравилось такое мероприятие, как бал. Во-первых, это было ужасно напряжённое мероприятие: важно было вечно стоять с ровной осанкой, а делать это в душном смокинге, в колючей рубашке и узком галстуке или галстуке-бабочке становилось вдвойне невыносимо, когда выяснялось, что необходимо ещё и обольстительно себя вести. О, фатальное во-вторых включало в себя извивание в клубке змей, состоящем из лукавых и омерзительных господ высшего общества, к которым он никогда не относился, а потому выслуживаться было важно ещё сильнее. И чтобы доказывать оправданность своего положения, и чтобы оказываться куда более презентабельным и светским, нежели неприспособленный к таким людям Джонатан. И танцы ни разу не скрашивали положение. Балансировать между холодным расчётом движений и заученными маневрами, до конца вытягивать носок и выгибать локоть до притуплённой боли в суставах, и обольстительством, вертеться перед малолетней спутницей, краснеющей и неловкой от каждой его улыбки — кого вообще может привлекать такая участь? Однако сейчас он не во фраке. И даже пиджака на нём нет. Дио в своём золотом костюме — разве что без жилета — с уложенными волосами. Упирается плечом о стену, с лёгким интересом наблюдает за тем, как Делайла настраивает граммофон. Внимательно рассматривает пластинки, перебирает винил и иногда замирает, особенно вдумчиво вчитываясь в список композиций. Настолько, что в определённый момент он раздражённо подгоняет её и даже отрывается от своего места, как она кладёт грампластинку под иглу. Дио не знает этой музыки. Во всяком случае, в его времени такого не было. Мелодия слишком простая, расслабленная и низкосортная для венского вальса. Но, кажется, ни ему, ни ей этой вычурной точности не нужно. Она плавно приближается к нему, замирает ближе, чем любая его предыдущая партнёрша по танцам. И глядит на него без восхищения или трепета, ему не приходится шутить в голове, что эта бедняжка вот-вот в обморок перед ним упадёт; ему приходится с одержимостью думать, насколько же сильно она притягивает его к себе одним лишь фактом своей доступной неприступности. Подхватывает её руку и другой сжимает за талию. Непроизвольно ухмыляется, когда она даже не пытается изгибаться в попытке достичь идеальной техники в вальсе — скорее плавно плывёт за ним, вторит его движениям и лишь вовремя делает повороты, аккуратно переставляет ноги и склоняется лишь когда это действительно нужно. Делайла не стремится удовлетворить его потребность в идеально исполненном танце. Одним своим холодным спокойствием она делает любое, даже самое ленивое движение выверенным и идеальным. Он, вероятно, излишне пристально наблюдает за её лицом. За тем, как оно, кажется, даже расслабилось, будто бы она попала в обволакивающую нирвану. И удивляется тому, как покорно поддаются её мышцы, как удовлетворённо она скользит по полу, насколько хорошо это удаётся ей в полностью облегающей юбке и насколько несуразно на её месте кажутся все те дамы в пышнейших юбках и платьях. Дио физически ощущает, как музыка несправедливо быстро подходит к концу. Недовольно шипит и этим привлекает внимание Делайлы, которая тут же уточняет: — Чем-то огорчён? —и при этом кажется, что ей совершенно нет дела до его состояния. — Эта штука может проигрывать ещё музыку? —он выглядит несколько оскорблённым тем, что его лишают такого размеренного действа. — Граммофон. Эта штука — граммофон. И да, может, — склоняет голову набок, отводя взгляд в сторону, — Там есть не только вальс. — Тогда сделай так, чтобы мы танцевали ещё, — это исключительно его эгоистическое желание побыть в оказавшемся вакууме. Ему нравилось это — зависнуть между двумя отрезками своей жизни, знать, что в первый он не вернётся никогда, да и делать там ему нечего, но и в новом он не успел обжиться, не до конца владея собственным телом. Однако сейчас всё чертовски удовлетворяюще. Он извлёк из первого нечто интимное, но не перерастающее в пошлость и насилие, что было ему присуще, не стоит отрицать — но сейчас всё располагало к мягкой безмятежности, которой он умело следовал. И из второго он извлёк Делайлу, сделав её и частью своего прошлого. Медленно кружась по комнате в нечто, напоминающем вальс, Дио вдруг задумался. Как бы сложились их отношения, встреться они в его молодости.