Lost Delilah

В какой-то момент Дио пришлось сменить кровать. Не то, чтобы его могло не устраивать огромное ложе, добротно выполненное из тёмного дерева, с шёлковыми простынями и исключительно удобным матрацем, а также невероятно плотным балдахином, за которым невероятно легко прятать свои грязные делишки — просто в очередной день, когда он очнулся в полдень из-за фантомного аромата чужой крови, истерзанной плоти и угасшей жизни, ему пришлось лично изорвать эти противные взору и нутру навесы, ткани и подушки, раздробить ненавистные палки и потом доставать из пальцев занозы: аккуратностью он не отличился. И даже лёжа на новой постели, холодной и огромной, он чувствовал себя отвратительно. Первое время после её ухода он, в целом, ощущал себя ничтожно, что в итоге выливалось в целую цепочку ненависти. Начиная с презрения к самому себе за такую слабость и нахлынувшее чревоугодие — о, ел он тогда много, до этого поглощавший кровь девиц пачками, теперь он осмелился на прежние вылазки в мир ночью, отлавливал с дюжину наивных красавиц, коими они сами себя считали, и сжирал их полностью, иссушивал так, что кожа тонкой, непрочной плёнкой обволакивала кости и остатки от опустошённых органов и нервных окончаний, а затем любовался на безжизненное подобие благодарной улыбки на их лицах, понимал, что к горлу подступает тошнота и крошил это безобразие в мясную кашицу — продолжая гневом в сторону как своих подчинённых, бесхребетных идиотов, так и чёртовых оставшихся потомков Джонатана и их бесполезных друзей, часть которых относилась к первым в своё время, заканчивая, что самое страшное, обидой к ней. Как она могла так поступить с ним? Бросить его, хотя он не разрешал; она беспардонно вырвала его часть и унесла с собой, оставила его в полном одиночестве, хотя он пробыл в таковом и его подобии в гробу и куда худших условиях, сейчас это омерзительное чувство собственной слабости так давило на всё тело разом, что целый Мир не был бы способен унять его тоску. Потому что некоторые вещи ни время, ни пространство предложить не способно. Чуть позже Дио пытался понять, что бы могло привести к такому исходу. Где он допустил ошибку? Когда позволил её силуэту, таинственному, мифоподобному исчезнуть, упорхнуть прямо из его рук? Разве она не согласилась отдаться ему полностью ранее? Как Делайла могла предать его? Это имя вынудило его сжечь несколько книг из собственной коллекции. И прийти к мысли, что на тот момент он успел даровать ей достаточно свободы, чтобы подобный исход оказался закономерным. Она не слишком часто выходила на улицу прежде. Происходило это утром или днём, возвращалась она всегда к ночи, обязательно с каким-нибудь купленным предметом, будь то очередная книга или же совсем маленькая безделушка, вроде аксессуара для волос, с этим у него никогда не возникало проблем. Решающим фактором оставалось то, что приходила она в целости и сохранности. Лишь однажды, когда она задержалась, ему пришлось отправить своего человека на её поиски — он не допустил мысли, что она сбежала — и тогда выяснилось, что она попала в некое подобие передряги. Кончилось всё насилием. Хотя у неё далеко не боевой стенд, дающий исключительно способность телепортироваться, это не помешало Делайле превратить напавших на неё людей в одно большое кровавое месиво из раздробленных костей, выбитых зубов и израненных тел. Узнав об этом, он не сумел сдержать несколько гордой и удовлетворённой ухмылки, прежде чем подарить своей испачкавшейся в крови молодой особе поцелуй. Не слишком длинный, но показывающий, что он позволяет ей задерживаться и впредь. Однако ситуация начинала выходить из-под контроля по мере приближения его врагов. Он не был слишком обеспокоен сложившимися обстоятельствами: при нём оставались Д’Арби младший, Ванилла Айс, в конце концов, к моменту прибытия Стардастов он стал бы настолько могущественным, что ни один из их шайки не смог бы и пальцем коснуться его величества. Она не разделяла его мыслей, всё чаще отправляясь следить за ними, наблюдать и собирать информацию о способностях. Ему настолько льстила её по-детски наивная забота и стремление оберегать самого Бога, того, кому подчинялся Мир, что он слепо позволял ей и дальше тешить себя такими безобидными вылазками. Дио практически уверен, что виной тому также послужила её открывшаяся натура. Перед днём их расставания она всё чаще говорила о том, что начинает чувствовать нечто новое, что он заставляет её чувствовать себя иначе. Он только начинал полноценно овладевать ею, последняя частичка в его жизни подчинялась ему и становилась доступной столь стремительно, что он опьянел от нахлынувшей вседозволенности. Как глупо. В тот день он проснулся раньше обычного. Это подметили его подчинённые и он сам — пустующее кресло, где имела привычку расположиться Делайла доходчиво показывало, что из своего маленького путешествия она не успела вернуться. Поэтому он не торопился покидать свои покои, рискуя упустить её прибытие обратно. Лениво уложил золотые пряди, провёл пальцами по линии срастания плоти, пробежался взглядом по строчкам в книге и лишь затем ощутил это. Холодок, волной пробежавшийся от позвоночника до кончиков волос. Его нос уловил запах крови, столь бурный и плотный, что закружилась голова. И этот аромат резкими скачками оказывался всё ближе и ближе. Он не чувствовал желания поесть. Потому что так пахла её кровь. В тот самый момент, когда он услышал тихие шаги позади, он обернулся к двери, с окончательно помутневшим рассудком от такой реалистичности этой невыносимой ауры самой смерти. Той, которая ему, как ни странно, оказалась неподвластна. И вся затуманенность сменилась столь чёткими красками, так резко и быстро, что он застыл на месте, не зная, как лучше реагировать. Дио видел Делайлу избитой и слабой раньше, потому что лично доводил её до такого состояния, но никогда не видел её на пороге исчезновения, на той самой грани, на которой она держалась тогда. Наглая, но честная и его до конца — заявилась к нему в таком виде, не побоялась его голода, потому что знала, что он не добьёт её своими руками. Лицо Делайлы всегда было безжизненным и отчуждённым, но видеть метку смерти и отчаяния на бледной маске, заменившей ей любые эмоции? Он не сумел обронить и слова. Что он мог сказать? Что она выглядит отвратительно? С разбитой губой, с запёкшейся кровью на щеках и лбу, чуть согнувшаяся и с трудом стоящая на ногах, не выдающая ни единого признака боли, хотя и придерживает кровоточащую дыру в левом боку, в то время как вторая рука, чуть посиневшая, безвольно свисает рядом, с пустым, но одновременно задумчивым взором, устремлённым в пол. Она не сразу поднимает на него взгляд, её рот то закрывается, то открывается, как у выброшенной на берег рыбы. А когда всё же смотрит, то лишь перед тем, как попытаться рухнуть на пол — он очнулся от звенящей тревоги и перешёл в настоящую истерику, подхватив её и оттащив к кровати, уложив на неё эту бедную тушу. Дио не помнит, что он кричал. Вероятно, обзывал её, ругал и бранил, бесконечно что-то спрашивал, раз она — он чётко помнит каждое её слово — вторила ему, тихо, почти не шевеля губами: — Дио, я, вообще-то, умираю. К чему столько вопросов? И тогда он замолчал. Поджал губы и твёрдо, холодно и ясно начал протестовать. — Я запрещаю. Ты не уйдёшь от меня, — постарался поднести к зубам собственное запястье, чтобы прокусить кожу, но замер, когда она отстранила руку от бока и пальцами мягко коснулась его ладони. У неё была холодная кровь. — Пожалуйста, — неприятный рокот прокатился по его телу. Он был так слаб и ничтожен перед этой изнемождённой улыбкой, всё ещё свободной и несколько покровительствующей. Как она смеет сейчас так вести себя? Почему не бьётся в истерике и не пытается цепляться за его вечную жизнь? — Ты же не хочешь испортить наши отношения? — Что ты несёшь? — он срывается, его тон выдаёт полный беспорядок в голове и он с силой цепляется за её пальцы, подносит их к губам и даже не пытается слизать с них её кровь, лишь вдыхает её аромат, растворяющийся в мраке комнаты. — Дио, ты не можешь отобрать этого у меня. Мы прекрасно провели время вместе. Я сейчас чувствую такую боль, какую никогда и не мечтала почувствовать прежде. И мне так больно смотреть на тебя. Я бы никогда не простила тебя, отними ты эти эмоции у меня своей проклятой вечной жизнью. Ему хочется наплевать на её бредни и насильно затолкать в глотку свою кровь. Заставить её остаться с ним и теперь уж точно не покидать его никогда, быть с ним и днём, и ночью, и во время обедов, и во время вылазок за десертами, быть его бессмертной спутницей, достойной увидеть его триумф воочию и стоять рядом, когда сама Вселенная склонится перед ним на колени. Но вместо этого он поджимает губы и хмурится, сдерживает подкатывающий к горлу ком и смотрит на её блаженное лицо. Слушает её хриплое дыхание и пожирает глазами саму её суть: раньше кажущиеся серебряными, эти глаза покрываются непроницаемой пеленой, похожей цветом на дроблёные кости, когда-то молочно-белая кожа становится схожей с пустым листом, а чёрные волосы, отдававшие фиолетовым отблеском, сейчас напоминают ему чёрную дыру, утягивающую его душу вслед за ней в бездну. Она не смотрит на него, но слабо водит пальцами по его подбородку, сопит и задумчиво мычит, изредка болезненно кривится, но стоит ему дёрнуться в её сторону, как её выражение лица вновь разглаживается и она вновь молчит, не прерывает этот кокон. Она покидает его, медленно и уверенно, а он не может сделать ничего — мышцы сковала столь мерзкая судорога, что ему хочется вырвать их и отрастить новые. Делайла с трудом поворачивает голову в его сторону и улыбается. Так блаженно и влюблённо, что Дио не сразу слышит её голос. — Поцелуй меня. Однако склоняется к ней, придерживает её за макушку и целует. Медленно, словно в попытке удержать её для большего, не переходя чёрту и лишь размеренно водя по податливым губам своими. Практически не шевелясь всем телом, вслушиваясь в её затухающее дыхание. Пока пальцы Делайлы не ослабевают, пока он не ловит её последний вдох. Он отстраняется от её губ. Делайла улыбнулась ему лишь напоследок, оставив за собой разъедающую сознание непроницаемую, безэмоциональную маску, не выражающую ровным счётом ничего.