Глава 7
29 мая 2019 г. в 22:55
Полковник Брэндон вышел из комнаты Марианны, тихо прикрыв за собою дверь. Лишь оставшись в одиночестве, позволил он обуревавшим его чувствам овладеть собою: обессиленно прислонился к стене и прикрыл глаза, с болью и гневом на лице, стараясь глубокими размеренными вдохами умерить ярость и хотя бы отчасти вернуть себе способность мыслить здраво.
В том, что Уиллоуби — негодяй самого низкого пошиба, он не сомневался и прежде. О том, что он развлекается, соблазняя невинных девушек, а затем бежит от последствий своего греха, полковник слишком хорошо знал — знал, увы, не с чужих слов. Однако даже такой мерзавец, казалось ему, не мог бы опуститься до того, чтобы овладеть женщиною насильно! Не верить Марианне полковник не мог — однако это не укладывалось в голове. Любой джентльмен счел бы немыслимым, что в его светском кругу, очаровывая всех своим светским лоском и безупречными манерами, рыщет подобный волк в овечьей шкуре.
Что ж, в том, как ему теперь поступить, полковник Брэндон не сомневался. Решимость его была непреклонна, и совесть чиста. С той минуты, как он узнал страшную правду — что дитя Марианны было зачато не только во грехе, но и в насилии — судьба Уиллоуби была решена. Оставалось лишь найти подходящее время и место. Такие мысли снедали полковника, когда он стоял у дверей спальни, тщась успокоить свое бешено бьющееся сердце.
Здесь и застала его Элинор, когда после завтрака отправилась к Марианне, желая узнать, не может ли быть чем-либо ей полезна. Полковник уже вернул рукава рубашки на их привычные места и надел сюртук; однако Элинор сразу заметила нечто необычное в его взгляде и выражении лица — нечто, тяжело ее поразившее.
Страшась дурных вестей о Марианне, она спросила:
— Полковник, как она?
— Нет причин беспокоиться, — ответил он, чем немного умерил ее тревогу. — Рана широкая, но неглубокая, из тех, что быстро заживают. Увы, о более глубокой ране, той, что нанес ей мистер Уиллоуби, — это имя прозвучало в его устах, словно проклятие, — я того же сказать не могу. Позаботьтесь о ней, мисс Дэшвуд — и будьте к ней добры. Едва ли даже вы можете понять, как глубоко она страдает.
Элинор побледнела, неверно истолковав его слова.
— Вы хотите сказать… она ранила себя намеренно?
— Не в том смысле, как вы думаете, — грустно улыбнулся в ответ полковник Брэндон. — Однако буду чрезвычайно вам благодарен, если вы останетесь с нами — быть может, насовсем, если ваша матушка сможет без вас обойтись. Мне отрадно будет знать, что, когда меня нет дома, за Марианной присматривают; к тому же ваше общество ей, несомненно, приятнее моего.
— Не говорите так, полковник! — бросилась на его защиту Элинор. — Разумеется, Марианна видит и ценит вашу заботу! Просто она еще молода — и слишком измучена своим горем.
— Это мне понятно; но вы ошибаетесь в сестре, если полагаете, что она не выражала мне уже многими и разнообразными способами свою благодарность. И все же благодарность и привязанность — разные вещи. Лучше всего ей быть в обществе тех, кого она любит; и, думая об этом, я не вижу никого, кто подходил бы на эту роль больше вас.
Элинор решила с ним не спорить — по крайней мере, на этот раз.
— Благодарю вас, полковник. Разумеется, я останусь с Марианной так долго, как она того пожелает.
Слегка кивнув в знак признательности, он вышел. Элинор задумалась о том, чем вызваны усталая походка и огорчение, заметное в лице полковника, если рана Марианны, как сам он говорит, вовсе не тяжела. Быть может, она задела его каким-нибудь бездумным замечанием? Элинор знала, что Марианна, особенно в расстроенных чувствах, вовсе не склонна обдумывать свои слова или заботиться о чувствах других.
Войдя в комнату, Элинор обнаружила, что сестра ее удобно устроилась на кушетке и выглядит хоть и несколько бледной и усталой, но, во всяком случае, не хуже, чем вчера.
— О Элинор! — радостно воскликнула она, протянув к сестре руки и жестом приглашая ее сесть рядом с собой. — Я сделала такую глупость!
— Милая, ты сильно поранилась? Полковник сказал мне, что рана не серьезная, однако вид у него был очень расстроенный. Или тебя беспокоит не только рука? — Марианна медлила с ответом, и Элинор продолжала: — Я знаю, как утомительна была дорога из Лондона — а ведь ты еще не совсем оправилась после горестей и тревог предыдущих двух недель!
— Нет-нет, у меня ничего не болит, — заверила Марианна. — Мне просто совестно. Решила начать новую жизнь с обмана, а вышло из этого… Я всем доставила столько хлопот!
При этих словах, непривычных в устах Марианны, Элинор невольно улыбнулась. Никогда прежде ей не приходилось слышать, чтобы сестра сокрушалась о том, что кому-то доставила хлопоты.
— Когда домоправительница сообщила полковнику, что ты поранилась, он очень обеспокоился. Вскочил из-за стола, едва не опрокинув свою тарелку, и бегом бросился прочь из столовой.
Но Марианна, как видно, не заметила или не поняла ее намека.
— Все оказалось совсем не так страшно, — продолжала она. — Но мне стыдно из-за того, что своей глупой выходкой я всех заставила волноваться. Я все тебе расскажу — только пообещай не смеяться надо мной!
Элинор искренне пообещала в ответ: над тем, что привело Марианну в смущение или причинило ей боль, она, разумеется, смеяться не станет. Но тут обеим пришлось умолкнуть: в спальню вошла горничная с завтраком на подносе. Когда Марианна увидела блюда, полные самых изысканных деликатесов, на глаза ее навернулись непрошеные слезы.
— Элинор, — пробормотала она, — он так добр ко мне! Он такой добрый человек! Я этого не заслуживаю.
— Он любит тебя, Марианна. В его глазах ты заслуживаешь любой доброты, какая только возможна на свете.
При этих словах Марианна тяжело вздохнула.
— Прежде я думала, что любовь — это пламенная страсть, неудержимое чувство, потоки клятв и признаний: все то, что описывают поэты… Как я ошибалась, Элинор! Как ошибалась во всем — и в полковнике Брэндоне тоже! — Отпив глоток чая, она поставила чашку и сжала руку сестры в своей руке. — Элинор, он говорит, что ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь! Я уже отдохнула — и теперь надеюсь на твою помощь. Помоги мне научиться быть хозяйкой в доме. Хочу делать здесь все так, как понравится полковнику — чтобы хоть этим отплатить за все, что он для меня сделал, когда на мне женился!
— Разумеется, милая, помогу всем, что в моих силах. Однако, мне кажется, лучший способ узнать, что нравится полковнику — спросить у него самого.
Некоторое время они завтракали в молчании.
— Сегодня перед завтраком я писала маме, — заметила Элинор.
— О, милая мама! — воскликнула Марианна. — Я тоже непременно сегодня же ей напишу! Я так боялась, что теперь не меньше девяти месяцев ее не увижу, что придется выдумывать какую-нибудь сказку, объясняющую мое отсутствие… А теперь единственное ее разочарование в том, что она не попала к нам на свадьбу! Что ты ей написала?
— Рассказала о твоем замужестве. Объяснила, что ты очень тяжело переживала помолвку Уиллоуби, что поняла, как в нем обманулась, а полковник все время был рядом, и его забота и доброта к тебе во время этого испытания обратили твое сердце к нему. Еще написала, что полковник хотел скорее вернуться к себе в поместье, поэтому убедил тебя пожениться быстро и без пышной церемонии, и ты согласилась.
— Ох, — проговорила Марианна, — но я ведь всегда была против скромных и торопливых свадеб, говорила, что подобная забота об экономии или о мелочном удобстве в такой священный миг выказывает недостаток любви! Что подумает мама, услыхав, что я с такой легкостью переменила свое мнение?
— Пусть лучше считает тебя ветреной, чем падшей, — серьезно ответила Элинор.
Жесткость этих слов, пусть и ненамеренная, поразила нежные чувства Марианны, и из глаз ее полились слезы.
— Ох, милая, прости меня! — воскликнула Элинор. — Я не хотела…
— Нет, ты права. В самом деле, пусть лучше считает меня ветреной дурочкой, чем обесчещенной. И потом, маме всегда нравился полковник. Не думаю, что она будет сильно разочарована, — добавила Марианна, как бы размышляя вслух.
— Нет, Марианна, разочарована твоим мужем она точно не будет!
Не расслышав в ее голосе иронии, Марианна продолжала:
— Знаешь, Элинор, на самом деле, если бы ты не встретила Эдварда первым, а Уиллоуби не вскружил бы мне голову — не сомневаюсь, лучшего жениха мама не желала бы для тебя!
На это Элинор не ответила, предпочтя перевести разговор на другое.
— Сделаем так: я принесу перо, чернила и бумагу и напишу письмо маме под твою диктовку. Так ты и выполнишь приказ мужа, велевшего тебе отдыхать и ничем себя не утруждать, и с письмом не замедлишь.
Марианна, порозовев, радостно согласилась.
Закончив с письмом, остаток дня Элинор провела в прогулке по дому и окрестностям: все осматривала, задавала вопросы слугам, старалась узнать как можно больше из того, что поможет Марианне вступить в должность хозяйки поместья.
Полковник Брэндон оказался вдумчивым и внимательным хозяином. Благодаря его четким и ясным распоряжениям, а также верности и компетентности его домоправительницы и главного дворецкого даже в его отсутствие жизнь здесь шла, как часы. Все было налажено и благоустроено, так что Марианне практически не оставалось дела — да и слуги, пожалуй, не слишком обрадовались бы, если бы новая хозяйка вмешалась в их налаженную жизнь и начала что-то здесь менять.
В отличном состоянии были и земли вокруг дома. Марианна, быть может, сочла бы сады и парк слишком уж ухоженными — однако Элинор, гуляя по зеленым лужайкам и отдыхая в тени тщательно подстриженных деревьев, получила истинное наслаждение.
Гуляя по парку, она размышляла о разговоре с сестрой. Хоть напрямую Элинор не спрашивала, а Марианна не говорила, но не приходилось сомневаться, что в полковнике она пока видит не мужа и возлюбленного, а кого-то вроде доброго дядюшки. Ясно было и то, что, хотя чувства к Уиллоуби в ней вполне угасли, не скоро потрясенное и измученное сердце ее откроется для новой любви.
Элинор молилась о том, чтобы это произошло поскорее; чтобы благодарность Марианны и горячее желание отплатить полковнику за его доброту переросли в более глубокое чувство; и чтобы постоянство и верность любви полковника наконец нашли свою награду.