***
Полтора года назад. Встречи Чармингов с Реджиной всегда были достаточно тяжелыми. Эмма старалась тут же сбежать, как эти трое оказывались в одном месте. Этот день не был исключением. Обычно Реджина держалась стойко, но в этот раз она заметила, как задрожали ее губы, когда Мэри Маргарет назвала ее монстром при Генри. И этот момент показался Эмме таким знакомым. Так было однажды в приюте. Когда ее хотели взять в семью. Ей было 5 лет. В этом возрасте дети больше всего хотят иметь маму и папу. Ну или хотя бы кого-то одного. У них было три встречи. Эмма и потенциальные родители очень понравились друг другу. И уже начинали оформлять документы, когда один мальчик решил ее подставить. Дети в приюте — это особый вид зла. Особенно, когда выбрали не их. Тот мальчик забрался на дерево и намеренно с него спрыгнул. Конечно, свидетелей не было. Он сказал всем, что его избила Эмма, называл ее монстром при людях, которых она уже посчитала семьей. Конечно, сотрудники приюта ему не поверили. А вот бесплодную парочку оттолкнула возможная проблемность ребенка. Эмма тогда не переставала плакать несколько дней. И сейчас это чувство обиды всплыло у нее в голове, не давая покоя до самого вечера. Часы показывали 23-15. Эмма смотрела в потолок сквозь темноту. Ей почему-то казалось, что Реджине сейчас столь же обидно. Хотя ей далеко не пять лет. Это натолкнуло ее на мысль взять бутылку виски и заявиться на порог дома 108. Эмма неловко постучала в дверь. Чуть отошла, чтобы посмотреть на окна. И да, в одном зажегся свет. Через минуту дверь открылась и на Эмму смотрели удивленные черные глаза. — Мисс Свон, вы в своем уме? Нормальные люди в это время спят, — ее голос был привычно недовольным. Они вообще редко говорили на положительных нотах. Но Эмма была готова к такой реакции. — Решила, что вам не помешает компания, — пожала плечами Свон. Тут же поняла, что сморозила глупость. — Провести вечер вдвоем с вами? Увольте, — закатила глаза Миллс, но почему-то все еще держала дверь открытой. Наверное, потому что все равно не могла уснуть. А перепалки со спасительницей хоть как-то отвлекали. — Втроем. Еще Джек Дэниэлс, — улыбнулась Эмма, демонстрируя бутылку. — У меня найдется, что выпить, без вашей помощи, — в очередной раз огрызнулась Реджина. — В одиночестве пьют только алкоголики. А это явно не про вас. Но вообще, я хотела сказать, что не все считают вас монстром. Я не считаю. И Генри не считает. Абсолютно точно, — Эмма говорила очень быстро. Нервы, наверное. Она ведь не знала, как отреагирует Реджина. Но самой ей стало намного легче внутри. — Почему? — спросила Реджина. Ее действительно это волновало. Дочь Чармингов не считает ее монстром. Несмотря на то, как она ей испортила жизнь. — Раз ты не хочешь меня впускать, хотя бы вынеси пару стаканов. А я отвечу на твой вопрос, — улыбнулась Эмма. Чувство нервозности тут же ушло, ведь она видела, как Реджина сменила выражение лица на более мягкое. — Я никогда не пила, сидя на ступеньках. Это единственная причина, по которой я все же не приглашу вас войти. Но захвачу плед, — это звучало странно из уст Королевы. Но у нее и в целом сегодня было сентиментальное настроение. Ведь слова Чармингов действительно ее задели. Потому что как бы она не старалась исправиться, ее продолжали считать монстром. — Так почему же дочь Белоснежки и прекрасного принца не считает меня монстром? — спросила Реджина, усаживаясь рядом с блондинкой на ступеньки у своего дома. Виски — отличный компаньон для вечера. Но все же с ним одним слишком одиноко в пустом доме. — Не знаю, как там в вашем Зачарованном лесу, а в моем мире для злобы нужна причина. Знаешь, Мэри Маргарет избегает этого разговора. Но я знаю, ты хотела ей отомстить, не потому что она всех милее. И я честно боюсь представить, что она тебе сделала, что в тебе сидит такая злость. Я тоже когда-то мстила. Не так масштабно, как ты. Но факт остается фактом. Я тебя понимаю, — пожала плечами Свон, разливая виски по стаканам. Их разговор приобрел более неофициальный характер. Если бы в английском языке было различие в вежливой и повседневной форме обращения, то можно было бы сказать, что они перешли на «ты». — Да ладно? Идеальная спасительница портила кому-то жизнь? Не верю, — усмехнулась Реджина. Но на душе стало легче. Раньше никто даже не пытался понять ее. Нет, сначала Реджина думала, что ее понимает Румпель. Но со временем осознала, что он ее просто использовал. Хотя никто не говорил, что Свон, затеяв эти посиделки, не преследовала никаких личных целей. — Да. Я упрятала человека за решетку. И сейчас мне очень стыдно за это. Но он определенно это заслужил, — Эмма поджала губы из-за неприятного воспоминания. Этот жест дал Реджине понять, что подробностей она не узнает. Может быть, в другой раз? Алкоголь давал о себе знать. Разговор становился все более затянутым и откровенным. На этих ступеньках они просидели до самого утра. — Это не значит, что мы теперь друзья, — голос Реджины выдавал ее степень алкогольного опьянения. Едва ли сейчас ее речь можно было назвать связной. — Конечно, мадам Мэр, — кивнула Свон, еле вставая с места. Но хотели они того или нет, этот день действительно положил начало странной, но крепкой дружбе.***
Эмма стучала в дверь уже около 20 минут. Тишина. Ей хотелось верить, что Реджина том, просто не хочет никого видеть. Но ведь это же Эмма. Как раз ее Реджина всегда впускала в таких ситуациях. Хотя откуда ей знать, что блондинка вообще вернулась? — Реджина, открой, это Эмма, — как можно громче прокричала Эмма. Даже кто-то из прохожих обернулся на нее. Но дверь так никто и не открывал. Может быть она в склепе? Она и раньше там пряталась, когда не хотела, чтобы кто-то ее беспокоил. Да, определенно стоило сходить туда. Эмма уже собиралась уйти, когда почему-то на автомате дернула ручку. Дверь распахнула. Не заперто? Это было крайне странно. У Мэра точно была привычка всегда запирать дверь. Мало ли кому пришло бы в голову по пьяни заявиться в дом главы города с кучей недовольств. А личное убежище — это не проходной двор. Эмма осторожно вошла в дом. Как долго здесь никого не было? Неделю? Месяц? Все было покрыто слоями пыли, хотя обычно сияло чистотой. — Реджина, ты дома? — еще раз крикнула Эмма. Хотя на этот раз было очевидно, что нет. Блондинка прошла на кухню. Продукты в холодильнике точно могли сказать, как давно нет их хозяйки. Дата на молоке трехнедельной давности. Реджина пропала три недели назад, и никто не стал ее искать? Ну, конечно, кого волнует судьба Злой Королевы. Почему Крюк не нашел Эмму раньше? Она бы точно помогла подруге пережить массовый бойкот жителей города. Они бы в очередной раз распили бутылку хорошего виски, смеясь над нелепостью всего происходящего. Может быть Реджина хотя бы оставила подсказку о том, где она? С этой мыслью Эмма поднялась на второй этаж, направляясь в спальню Реджины. Постель идеально заправлена, как и всегда. Не считая пыли в комнате царил идеальный порядок. Здесь никогда не валялась одежда, книги или что-то еще. Не было ни намека на то, чем занималась Мэр, когда в последний раз была в своем доме. Эмма даже проверила шкафчики прикроватных тумбочек и комод. Ничего. Проследовав к двери напротив, Эмма оказалась в бывшей комнате Генри. Вот здесь уже царил полнейший бардак. Несмотря на все усилия Реджине так и не удалось приучить сына к порядку. Она нередко убиралась здесь сама, но в этот раз решила ничего не трогать, будто пытаясь сохранить иллюзию того, что он все еще здесь жил, а не забыл ее, уехав в Нью-Йорк с биологической матерью. Но все же письмо на столе сразу бросилось Эмме в глаза. На конверте красовалась надпись «для Генри». Почерк точно Реджины. Наверное, было нехорошо его открывать. Но это был единственный способ понять, куда же пропала женщина. Дорогой Генри, Очень надеюсь, что когда-нибудь наступит тот день, когда ты вспомнишь меня и те десять лет, которые мы провели вместе. Я знаю, в нашей жизни случалось всякое, но я хочу, чтобы ты знал, что я безумно тебя любила с первой минуты, как взяла тебя на руки, и продолжаю любить до последнего вздоха, до самой смерти и буду любить даже после нее. Я не верила, что когда-нибудь снова окажусь в Сторибруке. И первой моей мыслью было уехать в Нью-Йорк и встретиться с тобой. Но я поняла, что не выдержу твоего взгляда, в котором не будет ни малейшего понятия о том, кто я. Даже представляя этот момент, мое сердце разрывается на кусочки. Я даже пыталась вырвать его и спрятать в одном из ящиков склепа, но это не помогло. Поэтому мне просто остается надеяться, что когда-нибудь судьба снова вернет тебя в Сторибрук и ты найдешь это письмо. Из моей памяти пропал год. И я буквально несколько дней назад проводила тебя в Нью-Йорк. И мне очень важно, что в последний момент ты видел во мне героя, а не злодея. Я хочу такой для тебя и остаться. Если бы ты был здесь, я уверена, что ты бы не поверил, что проклятие снова наложила я. И убедил бы меня в этом до того, как стало слишком поздно. У меня, как и у других жителей Сторибрука, не было ни малейшего понятия, кто мог бы наложить его. Ведь о том, как его наложить, знали трое. Но поскольку Румпель и Пэн уже не с нами, осталась только я. Город на меня ополчился. А я даже не представляю, что могло послужить причиной. Разве что, я захотела вернуться к тебе. Но каким же глупым был бы этот мотив, если ты меня все равно не помнишь. Да и не было у меня больше ни одного близкого, чье сердце я могла бы отдать в жертву для наложения проклятия. Но все это я поняла только сейчас. Ведь я попыталась его снять. Помимо поцелуя истинной любви, Румпель предусмотрел запасной вариант. Я нашла в его лавке еще одно заклятие, которое может снять проклятие. Действительно только в случае, если выполняется тем, кто наложил заклятие или его кровным родственником. Я должна была подумать, что он не просто так умолчал об этом способе. Это были крайние меры. Заклятие вызывало воронку, которая вытянуло у меня из груди сердце, и медленно его уничтожает его прямо сейчас. Но моя жертва была напрасной. Заклятие не пало. Значит и наложила его не я. Но исправить уже ничего нельзя. Мне осталось несколько часов мучительной боли, прежде чем я навсегда покину этот мир. Я хочу сказать тебе спасибо, ведь ты — лучшее, что было в моей жизни. Возможно, я была не лучшей матерью, но я очень старалась, потому что безумно люблю тебя. Надеюсь, что ты будешь счастлив, ведь твой хэппи энд будет и моим тоже. С любовью, Твоя мама. С каждой строчкой почерк был все менее и менее ровным, ведь Реджину мучила дикая боль. И Эмма готова поклясться, что сейчас чувствовала что-то не менее болезненное. С каждым словом сдержать слезы было все сложнее. И нет, это был не тихий плачь. К концу письма она просто кричала от боли, которая бывает настолько сильной только тогда, когда теряешь близкого человека. Она больше не заявится к Реджине с бутылкой Джек Дэниэлса, когда весь город спит. Ей будет некому рассказать, как она устала от правильности всех вокруг, от того, что все от нее чего-то ждут. Больше никто так язвительно не назовет ее «Мисс Свон». И от этого внутри была пустота. Такая, что способна сожрать полностью. Они никогда не признавали, что были друзьями. Если только каждая для себя, но не вслух, не друг другу. Но потерять первого близкого по духу человека в этом сумасшедшем городе было крахом всего для Эммы.