На волне Ледибаг

Вообще Глас правды неплох. Он быстр и неуловим, ему достаточно лишь взгляда, чтобы заставить других говорить сплошную правду. Только вот Адриан сейчас плевать на раскрытие чужих секретов. Он просто хочет увидеть её, пусть и чужими глазами, проверить, какие чувства она вызовет — убедиться, что ему плевать на неё, как впрочем и на остальных. ЕМУ ПЛЕВАТЬ! Акуманизированный скользит по всему городу, пользуясь поздним временем, поднимает всех из постелей и заставляет всех говорить правду на запись, заставляет всех раскрывать свои секреты. Полиция беспомощно разводит руками, признавая, что вреда от такого практически нет. Адриану хочется смеяться и плакать — Ледибаг так и не появилась. Руки сжимаются в бессильной злости. Акуманизированный не очень слушается его, заявляя, что не может служить тому, кто сам лжёт. Раздражает собственное тело, что тяжело дышит в предвкушении скорой встречи, но её все ещё нет. Злит собственный разум, что отсчитывает минуты до их столкновения. ЕГО ВСЕ ЭТО БЕСИТ! Глас Правды бесчинствует уже несколько часов. Адриан устало сидит в кресле, пролистывая новостные выпуски. Видимо мэру удалось поддавить это массовое признание в своих грехах, потому что в эфире лишь дежурные сообщения, что акума буйствует сейчас в округе седьмом, теперь она перешла в 13, после в пятый. Логики в ее передвижениях нет. Краем глаза Адриан видит, что происходит на самом деле, как жертвы Гласа бросаются на камеры, умоляя их арестовать за бесчисленные убийства, измены, кражи. Да уж, город любви на деле оказывается той еще мусоркой. И Адриан не исключение среди этих горожан. Слушая очередную жертву, Адриан усмехается — наверное всему Парижу далеко до него, человека, что превратил весь Париж в своих марионеток. Но он быстро прогоняет эти мысли. Не хватало еще того, чтобы его собственная акума ополчилась против него. Вместо этого он заставляет себя расслабиться и позволяет подумать о том, чего так старался избегать все это время. Время третий час — неужели самопровозглашенная героиня сладко спит в своей кроватке? Акуманизированный возмущенно рычит в сознании Адриана, и тот довольно расплывается в улыбке, переключаясь на чужое зрение и жадно пожирая это тело в алом костюме. Не спит. Хмурится, злится, немного дрожит — но стоит перед ними, размахивая своим йо-йо на манер щита. Парень подается вперед, стараясь не пропустить ни миллиметра ее кожи. Она слишком бледная, растерянная. Ему бы устыдиться, что он наверняка поднял ее из кровати. В голове раздается смех, и Адриан зло сжимает кулаки. Нет. Вовсе нет. Он хотел показать, что ему наплевать на эту девушку. Что она просто помеха, которая мешает. Не больше. — Ледибаг, — он перехватывает контроль над Гласом, не обращая внимания на боль в груди. — Мне нужны твои серьги. Отдай их, и расстанемся по-хорошему. Она ему даже не отвечает, лишь фыркает, бурчит что-то под нос. Это неправильно. Они враги. Он должен забрать у нее серьги, он должен разобраться с ней, отдать серьги отцу и продолжить дальше жить в этой клетке. Он должен быть выше всего этого. — Ты красивая, — срывается с губ акуманизированного, и она удивленно смотрит на него. — Очень. *** Алья пользуется выпавшим шансом на всю катушку. И пусть она успешно не позволяет парням напоить Маринетт до беспамятства, отметили они хорошо. Лука пытался пригласить Маринетт потанцевать, но девушка не решалась. Ей не было страшно. Но выходить в толпу с другим парнем — от одной мысли ноги подкашивались, и Алья, о всевидящая всезнающая великая Алья, тут же отшучивалась, что они не танцевать собрались, а отмечать удачное прослушивание. Лука не настаивает. Лишь подливает девушке шампанского, уверяя, что от него не опьянеешь. Маринетт не очень ему верит, но она радуется тому, что у нее получилось переступить через себя. Она хочет показать самой себе, что оковы разрушены, и поэтому смело опрокидывает бокал за бокалом, пока Алья не заявляет, что хватит им уже рассиживаться. И первой они провожают Маринетт, не позволяя ей остаться с кем-то наедине. Эта ненавязчивая забота заметно греет девушку, поэтому перед домом она обнимает их всех и даже целует Нино в щеку. И старательно не замечает умоляющего взгляда Луки. Обняв напоследок Алью, она поднимается к себе и замирает посреди спальни, размышляя, стоит ли ей принять сейчас ванную или лучше подождать утра. Уставшее тело ноет, умоляя о горячей воде. Но все размышления прерывает Тикки. — Маринетт, акума, она буйствует уже несколько часов, но я все не могла тебе никак сказать, — алая квами нервно мечется перед хозяйкой, пока та пытается взять себя в руки. — Надо немедленно идти. Девушка устало смотрит на квами. Ей не хочется никуда выходить. Она не может даже и шага сделать прямо. — Ладно, — вздыхает она обреченно, понимая, что иного выбора у нее нет. — Но Тикки, пообещай мне, что не дашь мне свалиться где-то в темном переулке. Квами счастливо кивает, и алые искры магии окутывают их. Ощутив на лице плотно прилегаемую ткань, Маринетт не удерживается от того, чтобы бросить взгляд на свое отражение. Она чувствует себя всесильной. Такой же, как Алья. Где-то далеко возникает вопрос благодаря алкоголю это или магии Тикки, но быстро забывается. Ей хочется вернуться назад в тот клуб и танцевать. Представив, как все удивятся, увидев Ледибаг в толпе танцоров, Маринетт заливисто смеется и выходит на балкон, прыгает на ближайшую крышу и бежит. Бежит в округ двенадцать, в сторону парка Берси. Акума где-то там, она знает это. Она не знает как это работает. Не понимает. Просто в образе Ледибаг она лучше. Магия заставляет исчезнуть ее неуверенность и страх, искоренить ее неуклюжесть. Магия заставляет ее тело двигаться само по себе и принимать нужные решения моментально. Магия — важное отличие между Маринетт и Ледибаг. А акуманизированный стоит на месте, не двигается, словно терпеливо ждет ее. И когда она приземляется перед ним, раскручивая йо-йо, он продолжает стоять. Маринетт хмурится. Ее настораживает такое поведение. Да еще и алкоголь вступает в конфликт с магией, на ногах трудно устоять прямо, если бы не костюм, она бы точно упала где-то на полпути сюда. Шампанское не повлияло на голову, но заметно ударило по ногам. Уставшее тело требовало покоя и сна, а не драк посреди ночи. А значит разобраться надо быстро, пока она еще в силах стоять. Высокая тень, акуманизированный не выглядит как человек. Он выглядит как сгусток тумана, что обволакивает людей и вытаскивает наружу все их страхи. И поэтому Маринетт не спешит нападать первой, изучает его, пытается предугадать его следующий шаг. — Ты красивая, — выходят слова из тумана, и она замирает — такого она точно не ожидала. — Очень. — А ты псих, в курсе? — парирует она, тряся головой, лишь бы стряхнуть сон и умиление от такого неожиданного комплимента. — Даже так, твоя красота от этого не исчезнет, — смеется туман неожиданно мягким голосом. — Мне это нравится. Ты не яркая броская игрушка, как все считают. Ты нежная, милая, домашняя… Мне хочется… Голос резко замолкает. Еще секунда, и туман рассеивается, выпуская из своих оков невысокого худощавого мужчину. Фиолетовая бабочка буквально на глазах Ледибаг очищается и исчезает среди звездного неба. — И что это было? — вслух спрашивает Маринетт. И вздыхая, она подходит к мужчине и помогает ему подняться. Кое-как выяснив, где он живет, она выслушивает его пылкие клятвы начать жить заново, простить всем их ошибки, пересмотреть свой взгляд на жизнь, Ледибаг помогает ему добраться до дома. Лишь после она призывает Супер-Шанс в виде — какая ирония! — ластика и запускает Исцеление, надеясь, что оно действительно поможет. К четырем утра она вваливается в комнату и наконец падает в кровать, позволяя долгожданному сну унести ее разум. *** Он совсем забылся, что его там нет. Он совсем забылся, что пользуется чужими глазами, что ее нет. Она была такой реальной, такой близкой, что ему казалось, стоит только руку протянуть, как он прикоснется к ее коже, к ее волосам. Адриан уже не сидит, он стоит, утопая в ее синих глазах. Она устала. Она явно была измотана, а он вытащил ее посреди ночи просто чтобы полюбоваться на нее. Ему стыдно. И нет. Его бесит мысль, что надо отпустить ее отдыхать, он хочет забрать ее к себе и уложить на свою кровать как куклу. И убедиться лично, что она отдохнет как следует. Ему уже плевать на клетку и отца. Она слишком хрупкая, чтобы он мог с ней воевать. Где-то внутри он чувствует удовлетворение акуманизированного, словно тот раскрыл очередную ложь, и это помогает прийти в себя. Адриан делает шаг назад, словно стараясь сбежать от нее и Гласа правды и тем самым заткнуть себя. Он ведь хотел не этого. Он хотел доказать, что она для него пустое место. Она ничего не значит для него. НИ-ЧЕ-ГО! До такой степени ничего, что он готов сбежать из дома, лишь бы быть к ней поближе. Он спешно отзывает акуму, снимает трансформацию и приказывает Нууру исчезнуть на ближайшие полчаса — пресекает любую возможность вырваться к ней сейчас. Огромным усилием воли он заставляет себя лечь на кровать. И смотрит в потолок, запрещая себе даже думать о чем-то.