***
– Что ж, рад, что мы пришли к взаимопониманию. – Я тоже, я тоже… Созвонимся в конце недели? – Пожалуй так, все доброго Вернон. Миссис Дурсль, пирог бесподобен. – Спасибо, позвольте я вас провожу. Вернон проводил взглядом уходящего гостя и перевел взгляд на племянника, тот же привычным образом ловко вжился в обстановку гостиной. Сел он, опершись спиной на стекло двери, выходящей во двор, склонившись над какой-то книжкой. Затейное место для чтения при том, что в комнате оставалось несколько пустых кресел. Дурсль в очередной раз подивился страсти мальца к холоду. Сентябрь в этом году вышел на редкость пакостным, до того, что порой приходилось затапливать камин, чтобы не мерзнуть в собственном доме. Племянник же этого как будто не замечал, напротив, плотнее прижимался к холодному стеклу. – Ну? Мальчик оторвал взгляд от книги и спокойно сказал: – Врёт. – И только-то? – не удовлетворился ответом Дурсь. – Не желает вреда, но врёт. – Как это так не желает вреда? Да в таком деле вреда будет полным-полно, если он мне врёт! Мальчик в ответ на это только пожал плечами. Дурсль старший же фыркнул в пышные усы. Причудливое негласное соглашение, родившееся немногим после одной из подобных встреч – если мальчик замолкал и уходил в глубины своих причудливых мыслей, то спрашивать его о чем-либо было делом безнадежным. Подхватив со стола бокал с бренди, Вернон поднес его ко рту, раздумывая о чем-то своем и чуть помешивая янтарный напиток, так и не сделав ни глотка – на встречах, да и после них, ему нужна была ясная голова. Долгие минуты глава семейства сидел так, погруженные в свои мысли, пока мальчишечий голос не вырвал его из размышлений: – Мне нужно в Лондон.***
Красивые, смуглые лица, искаженные гневом. Их белые одежды осквернены кровью, а с рук их льется солнечный свет. Храм гудит от собранной силы – смертельно холодной и обжигающе жаркой, сошедшейся в схватке. Молитвы жрецов разносят мертвецов в клочья, но атака не слабеет. Немертвые рвутся вперед, а позади них идут мужчины, закутанные в серые одежды. Мертвецы, повинуясь неслышимой уху мелодии, впадают в неистовство, переступая через тела павших и разрывая на куски тех немногих служителей, кого не успел свалить с ног насланный до того колдовской мор. Вот средь фигур младших жрецов возвышается мощная фигура. Ур Хеку. Так его называют – обладающий силой. Он поднимает руки, и жар врывается в проход, оставляя после себя только обугленные кости в остатках лат, лишенных колдовской силы. Двое чернокнижников, шедших позади, вскинули руки, призывая силу, ударяя в ответ, и на краткое мгновение серая хмарь столкнулась в противоборстве с палящим жаром и опала не в силах совладать с призванной мощью. На серых одеждах горящими углями вспыхнули символы, сплетенные в защитные печати, но жар лишь крепче охватил своих жертв, и заклятия распались. Тела охватывает пламя, и те дергаются, до странного неуклюже, будто не понимая, что следует делать. И спустя мгновение падают, так и не произнеся ни звука. А на место им заступает новый отряд. Меж мертвых тел стелется удушающий туман, несущийся к оставшимся жрецам. Маленькая победа ничуть не изменила грядущего поражения. Израненный старик лежит у алтаря. Он черпал силу свыше прочих, перетягивая плату на себя. Спекшаяся кожа, пошедшая не ранами, но трещинами, будто обоженная глина. Он не молит о пощаде иль о скорой смерти, только смотрит полными боли и гнева глазами на пришельцев и шепчет неслушающимся губами свои последние слова: – Глупцы, война… – Нет, раб своего бога, не будет войны, – разносится голос над поруганным храмом. – Ты забылся, нет уже в устье Великой реки той силы. Мы вошли в храм, убили его служителей, певцов и танцоров… Где же гнев твоего бога? Где солнечный жар, что стирает с лона мира города? Где же твой царь, одержимый твоим богом, с могучим войском, что отбросило бы нас? Они там, в гробницах, спят вечным сном… Над храмом разносится песнь, причудливая в своей непрерывности. Это с его губ слетают слова, но не он правит ими. Это его сила ползет по храму, но не он ведет её. И это в его руках сплетается заклятие, что обрекает душу старца на вечность… Рваный вздох, толчок и вот он вновь владеет собой. Вновь скрипит кровать под тяжестью тела, вновь лает беспокойный пес на Тисовой улице. Видение, очередной кошмар, коих он уже навидался вдоволь. О пугающих воинах, что не ведали смерти, о схватках на клинках и магии, о битвах, в которых мертвые сходились с живыми, о демонах, призванных причудливыми низкорослыми тварями, что рвали людей в клочья, о том, что творилось в лабораториях, сокрытых в толще земли, что делали с людьми, ещё живыми и уже мертвыми… В горле стоял ком, а в глазах слезы. Гарри не хотел засыпать, не хотел знать, что увидит в этот следующий раз.***
– Быстрее! Быстрее! – разносилось все громче, и крик тот тонул в плеске воды и громе копыт. Поджарый тонконогий конь несся по берегу скромной речушки, а на хребте его сидел маленький мальчик, обнявши конскую шею. Без седла, без узды, только до боли вцепившись в лоснящуюся шкуру, впрочем, большего и не нужно было. Невозможное, нереальное видение, ошеломившее любого путника, пожелай он прогуляться теплым летним днем. Конь заржал, гордо, веселясь. Любил он скачку, любил нестись, словно бы ветер, когда казалось ещё шаг, и плоть твоя обернётся воющим вихрем! Так и неслись они, забывшись, не наблюдая часов, опьянённые сумасшедшим карьером, пока светило склонилось над лесом и не окрасило небо в алый. Грохот копыт стал стихать, и вот уже длинноногий красавец, сбавляя шаг, останавливается подле небольшого мостика, чуть сгибая ноги, помогая слезть мальцу. – Спасибо! – счастливая улыбка и крохотная ладонь, скользящая по гриве цвета темной зелени. Детское счастье неподдельно. Конь фыркнул будто бы поняв, взмахнул хвостом, выгнул гордясь крепкую шею. Мальчик засмеялся, и ветер затанцевал вокруг странной пары, конь только ткнулся носом в мальчишечью грудь, нежась в вихрящейся силе, а мальчик крепко обнял умную морду, не переставая смеяться. И едва только стих ветер, конь попросту отшагнул назад, утащив мальчика в воду по пояс. – Глаштин! – только и успел вскрикнуть мальчик, отпустив конскую морду, свалившись в воду, чтобы мгновением позже вынырнуть мокрый до нитки. Конь только фыркнул, озорно поблескивая глазками. Приближаясь, зазвучали голоса вдали, люди, и настроение мальчика переменилось во мгновение. Изменившись в лице, он стал выбираться на берег. Конь заржал зло, беспокойно. – Я знаю, Глаштин, знаю… – глухо отозвался мальчик, обернувшись к коню. – До встречи. Послышался плеск, и, когда мальчик обернулся в следующий раз, увидел только взбаламученную несущеюся речку. А, впрочем, к чему духу лишний раз облачаться в плоть.***
Скрипнула калитка, и вновь листья зашелестели под ногами мальчика с седыми волосами, на сей раз зеленые, взращенные августовским солнцем, по неведомому капризу судьбы или по чьей-то непостижимой воле опавшие с деревьев. Сила стелилась низко, уходя в глубь земли, укутывая кладбище многовековым саваном. Подобна она была морозным ветрам. Обжигающая своей безжизненностью, пугающая своей равнодушностью. Он вдыхает полной грудью колючий осенний воздух и тянется за этой силой. Не руками, нет, волей, желанием. Он чуял её, сколько себя помнил, ощущал, как рыба ощущает воду – вездесущую силу, в чьей тени жил мир, незримую для столь многих. Уже позже он узнал истинное её имя – Магия. Всякое событие, всякая радость и печаль оставляли на ней след, меняли её. Всякая жизнь и всякая смерть. Он чувствовал родство с этой силой, чувствовал, как его тянуло к ней, ощущал, как легко та подчиняется его воли и ту неистребимую частицу этой силы, что жила в нем и вздымалась холодным пламенем по его желанию. В пять его впервые нашли на этом кладбище. В шесть перестали забирать его отсюда. В семь он призвал первого из духов, чье тело было похоронено здесь, и тогда же получил первые шрамы. Умерший всё чаще недруг живому, нежели друг. Мальчик осел подле одного из надгробий и вытащил несколько потертых книг. С трудом найденные рукописи, отысканные в одной крошечной антикварной лавке в Лондоне, оставляли надежду в душе мальчика, что хотя бы несколько из описанных практик, могли оказаться чем-то большим, нежели плодом больной фантазии. Едва лишь он дотронулся до пожелтевших страниц, как почувствовал это. Гарри любил наблюдать за одуванчиками, что росли вдоль дороги, и за тем, как после очередной машины, пронесшейся с ревом, порыв ветра подхватывал крошечные семена, разнося их по обочине. Именно таким одуванчиком он почувствовал себя сейчас. Сила, чужая в своем свете - всколыхнулся окружающий мир. Он вскочил, рассыпая вещи, пораженный внезапным явлением, и именно тогда пространство пред калиткой кладбища словно бы свернулось тугою спиралью и из открывшегося прохода вышагнул старец. Причудливые одежды небесного цвета, расшитые серебряной нитью, борода патриарха, мягкая улыбка, украшавшая тонкие губы, внимательный взгляд из-под очков-половинок и сила. Кажущаяся необъятной, мягко окутывающая его. Пожалуй, никто ещё в жизни мальчика не был столь чужд… – Интересное место ты выбрал для времяпрепровождения, Гарри, – сказал он, осмотревшись. Старец улыбнулся чуточку лукаво и, приоткрыв калитку, пошел средь могил. – Молчишь? – спросил он, остановившись в паре-тройке шагов от мальчика. – А впрочем, где мои манеры, мое имя Альбус, Альбус Дамблдор. Я директор школы чародейства и волшебства Хогвартс. – Волшебства? – Именно так, – подтвердил он и демонстративно осмотрелся, зябко передернув плечами. – Если ты не против, мы могли бы переместиться в место, чуть более подходящее для разговора. И только сейчас Гарри отвел взгляд от нежданного гостя и осмотрелся. Трава подле его ног, минутой ранее по-летнему пышная, пожухла, рассыпалась пылью и украсилась парчою инея, а ближайшие деревья осыпались потускневшими листьями. Он и сам не заметил, как сила его разгорелась, в ответ укрывая его морозным плащом. – О, вижу, ты заметил причину моего беспокойства, мне стоит извиниться, я не хотел напугать тебя, прошу, пойдем, а то, боюсь, скоро нас может потревожить кто-либо из местных обитателей. – Откуда вы меня знаете? – Ну как же, я волшебник, как и ты, Гарри, и тебе пора в родной мир.***
Едва лишь закрылся портал, Гарри согнулся, борясь со взбунтовавшимся желудком, поднял голову, желая возмутиться, и позабыл о своих словах. Просторный зал, поддерживаемый десятком резных мраморных колон, был уставлен великим множеством шкафов, заставленных книгами. Две широкие деревянные лестницы по левую и правую руку вели на просторные балкончики, начинавшие второй этаж, так же заставленный высокими шкафами. С потолка же, выстроенного остеклённым куполом, лился солнечный свет, отражаясь в сотнях медных моделей солнечной системы, свисавших с потолка. На постаментах же были выставлены десятки астролябий, квадрантов, глобусов и небольших телескопов. В укрытых же стеклом витринах лежали дневники, картины, монеты… Главным же чудом в зале была огромная модель земного шара, выполненная из белого гранита, шириной и высотой никак не меньше двадцати футов, покоявшаяся на трех опорах в виде вставших на задние лапы львов. Поглощённого созерцанием мальчика отвлек только щелчок открывающейся двери, спрятанной неподалеку от величественной скульптуры и из которой вышел высокий мужчина в белой рубашке с подвернутыми рукавами, запачканных мелом черных брюках и с собранными в хвост волосами, которых уже коснулась седина. – Альбус, какая встреча, недолго ты, однако! – воскликнул он подходя. – Кого это ты мне привел? – Здравствуй, Ричард, – поприветствовал его Альбус. – Позволь представить тебе Гарри Поттера. – Гарри, – Дамблдор повернулся к мальчику, – это мой старинный друг, Ричард Элсуорт. – Рад знакомству, молодой человек, позвольте поприветствовать вас в здании Королевского географического общества, правда, в непубличной его части, – хитро улыбнувшись, сказал загадочный мужчина и, крепко пожав юношескую руку, вновь повернулся к Альбусу. – Вам, как я понимаю, на ту сторону? – Именно так. – Ну что же, в таком случае за мной, – залихватски подмигнув юному гостю, Ричард развернулся и, обогнув громадную скульптуру, направился в конец зала. – Это книги по магии? – не удержавшись, спросил Гарри у идущего впереди Ричарда, вызвав тем самым у него заливистый смех и понимающую улыбку от Дамблдора. Отсмеявшись, мужчина ответил: – Нет-нет, мистер Поттер, тут все же больше мемуаров, географических атласов, походных журналов. Ближе к концу зала они свернули в боковой коридор, увешанный ростовыми портретами. Мужчины, одетые как во фраки и военную форму, так и в мантии, подобные причудливым одеждам директора Дамблдора, производили впечатление гордых правителей и могучих полководцев, вершащих судьбы мира. Поймав заинтересованный взгляд мальчика, Дамблдор пояснил: – Портреты знаменитых географов и путешественников. Наконец коридор вывел их в меньший зал. Сводчатый, поддерживаемый рядами полуколонн, тот пусть и не производил того же впечатления, однако оставался весьма занимательным, в первую очередь благодаря немалым картинам, посвященным как видно землям, открытым теми самыми великими путешественниками, и высокой арке из белого мрамора под которой висело два десятка золотых пластин с выгравированными на них сотнями имен. Средь широких лугов, хвойных пущей и тропических джунглей встречались и совершенно невероятные картины. Был там и город, повисший над пропастью, что был выстроен на мысе, выступающем над громадным водопадом. Была равнина, изрытая лавовыми реками, покоящаяся под двумя лунами. Были и невероятные белые статуи, будто бы мифические атланты, вздымавшиеся выше облаков, у чьих ног, взрастали совершенно крошечные на их фоне дворцы. Было и древо, столь большое, что люди построили в его стволе целый город. Написанные, казалось, обычными красками, эти картины дышали такой жизнью и раскрывались пред очами со всей обезоруживающей истиной, что усомниться в написанном было немыслимо. Так, ошеломленный раскинувшимися пред ним мирами, Гарри переходил от одной картины к другой, пока не обошел весь зал, и голос Дамблдора не вернул его в мир. – Друг мой, у нас, к сожалению, не так много времени, ты не мог бы… – сказал он, обратившись к Ричарду. – Понимаю, вам в Лондиниум? – Да, в сад в Годинга Благостного, если можно. – Им нечасто пользуются, так что проблем возникнуть не должно. Мистер Поттер, будьте добры, подойдите к нам, не хотелось бы, чтобы вы пострадали. Чародей прикрыл глаза и зашептал, едва лишь мальчик подошел к нему. Нараспев, монотонно, чуть покачиваясь на носках, он взывал к неизвестным Гарри силам, что все плотнее окутывали зал, и тогда на золотых пластинах проступили символы. Имена, до того украшавшие их, оказались только-то искусной маскировкой, скрывавшей подлинные слова силы. И словно бы само пространство в арке изогнулось и вытянулось куда-то вдаль. Пластины растворялись в молочном тумане, покуда пред чародеями не предстала сплошная завеса и песнь Ричарда не утихла. – Что же, Альбус, до встречи, нескорой, как полагаю, сентябрь не за горами. – Боюсь, что так, мой друг, постараюсь как-нибудь заскочить к тебе ближе к ноябрю, думаю, у меня найдется один томик, чтобы тебя заинтересовать. – Ловлю на слове, – улыбнулся мужчина. Подхватив ничего не понимающего мальчика под руку, Альбус шагнул в туман.