Компромисс

      Здесь было очень холодно.       Вэриан обхватил себя за плечи, обнимая. Тонкая хлопковая рубашка явно не создана для согревания на таком морозе, Вэриан забыл, когда в последний раз надевал очки, пятки начало покалывать, и он стал покачиваться из стороны в сторону и потирать пальцы уже окоченевшие, чтобы хоть как-то согреться. Взглянув на Рапунцель, мальчишка поморщился, прикусил губу: в некогда роскошных волосах застряли бесчисленные осколки снегопада. Девушка стояла спиной к нему, но алхимик был уверен полностью, что ей тоже очень-очень холодно, она тоже обнимает себя за плечи и так же закусывает губу. Привычкам сложно изменять, здесь особенно, когда на расстоянии буквально протянутой руки земля резко обрывалась, оставляя чересчур много разряжённого воздуха и пространства пустого, приглашала куда-то в неизвестность неизвестную. Вэриан не мог дать более внятного объяснения тому, как он понимает смерть, сейчас, на заснеженном почему-то склоне обетованном; рядом реял не по-обыкновенному красный призрак, впереди горбилась, сжималась в комок всё сильнее Рапунцель, Вэриану резко захотелось чихнуть.       Он неслышно подошёл к принцессе и тоже глянул в пропасть. Невообразимая высота вскружила разбитую на кусочки фарфора голову, но девушка, казалось, непоколебима, глядела будто сквозь в задумчивости полной в пустоты камней, изредка разрезаемые чернильного цвета камнями-пиками. Вэриан осторожно коснулся руки в розовом кружевном рукаве и попытался что-то прочитать на резко исказившемся красивом лице.       — Рапунцель. Нам… нам нужен компромисс.       Прекрасные черты солнечной девушки обезобразились чем-то призрачным, словно предчувствием. В зелёных озёрах глаз Вэриан увидел только страх.       Маленькая фигурка казалась ещё более хрупкой и легколомаемой, Вэриан стал буквально своей тенью, спрятался за колонной, уселся на камне и подпёр руками подбородок. В голове кружились горячим снегопадом кислоты мысли, и алхимику хотелось плакать от одной их бесполезности: янтарь, отец, разрушенный дом и родина, пронзаемая колючими ветрами севера. Мальчишка собирался сосредоточиться, а не истерить, как это обычно бывает. Не до этого сейчас. Подняв голову и обернувшись, он хмыкнул: зависть шептала а слабо быть такой же сильной, как она. Рапунцель изображала статую из бриллиантов, не меньше, чересчур бесстрашную, чересчур метафоричную, чересчур значимую. Вэриан нахмурил нос.       — Ты ведь понимаешь, что ты — наследница трона Короны, ты невероятно важна для своих подданных, ты образец для всех… У тебя Юджин… и, и Кассандра тоже… — Вэриан запнулся, как будто знал что-то, о чём говорить вслух не стоит. Рапунцель мучительно вздохнула.       — Какой же ты ещё ребёнок, Вэриан.       Рапунцель улыбалась. Вэриан не успел вдохнуть побольше воздуха, забыл, что для жизни нужен кислород.       Слёзы застилали глаза, волосы, потрёпанные ветром, чудились настолько короткими, что не могли прикрыть уши, путались под напором ледяных воздушных потоков, Вэриан только согнулся под давлением боли — Рапунцель уже шагнула, представляя, как пальцы ног ощущают полупрозрачную опоры, ступеньки с серебряными и золотыми каёмками, а волосы теряют свой вес и ложатся деревянными стружками незначительными на сугробы. Вэриан сорвался, бросился, протянув руку, не слыша собственного крика, а Рапунцель улыбалась, удивлённая тем, до чего же лёгкое и воздушное у неё тело, как сквозь него проносятся предметы, и как оно мягко опускается на землю, подобно снежинкам. Рапунцель видела, как рождаются галактики, строятся города, восходит солнце нового дня, и ей внезапно стало не безразлично. Изуродованное неестественной позой тело лежало на дне мироздания, Вэриан отчаянно тянулся к нему и сам чуть не рухнул вниз.       Когда он очнулся с мокрыми щеками и поднялся, сжимая в кулаке кусок стекла, волосы липли к лицу. Вэриан разжал пальцы и, признаться, подумал сперва, что наконец нашёл философский камень. Мир утонул в слезах, сопровождаемый неловкими смешками и хруста ткани, которую разрывали на части руки дрожащие, совсем голые, без перчаток.       Вэриан улыбался, пытаясь уподобить себя ангелам безымянным. И в самом деле, это делать гораздо проще сквозь рыдания.       «Это всё её вина, это всё она!» — позже бился в истерике потерянный где-то на Вормире мальчишка, отказывался верить, что абсолютно прав впервые в жизни.

***

      Вэриан среагировал быстрее, чем планировала Рапунцель. Длинные волосы резко, с силой дёрнули назад, принцессу качнуло назад, а в противоположном направлении уже резало о ветра края своего силуэта маленькое худощавое тело, размахивало руками, ударялось коленками о прозрачные преграды, истекало кровью и превращалось постепенно в одну из миллиона тех самых звёздочек на опрокинутом небосклоне.       Вэриан спокойно отреагировал на решение Рапунцель, понимающе кивнул, когда она сказала, что прыгнет сама. Ничто не предвещало того, что внезапно алхимик из Старой Короны сорвётся с места, (почти) необдуманно, порывисто, чисто из-за задетого самомнения, оттолкнёт девушку у самой кромки и бросится навстречу немилосердной земле. Вэриан старательно делал вид, что не представляет боль предстоящую. Рапунцель в подробностях объясняла ему, почему должна прыгнуть именно она, почему она считает это более рациональным выходом и что Вэриану стоит сказать всем остальным, когда он вернётся без неё.       А Вэриан такого не сделал. Он не предупредил ни о чём, ни о чём не попросил. Янтарь позабытый обречён был пятном чудовищным вселять в души чувство скорби и сожаления, но Вэриан старательно делал вид, что не вспомнил отца в этот момент прыжка рокового. Он успел даже развернуться лицом к Рапунцель и подмигнуть сразу двумя глазами, то ли подбадривая, то ли смаргивая слёзы.       Детская эгоистичность обнимала, сняв свою маску порочности слишком поздно, Вэриан в отрицании качал головой на все оправдания и причитания. Возможно, он поступил жестоко с принцессой Короны, возможно, его отец тоже никогда не вернётся.       Но зато Вэриан попробовал единственный способ узнать, мёртв ли он. И, может быть, он встретит его уже на дне. До него так до-о-олго лететь.