flashback
После выматывающего концерта Чимин предложил поужинать в его номере и пригубить бутылку какого-то коллекционного и дорогущего вина, которое он купил в последнюю свою вылазку. А Джина долго уговаривать и не нужно, в принципе хватило бы только слов «вино» и «еда» без всяких лишних связующих. На вино подтянулся и Чонгук, притащив откуда-то рамён и, конечно же, Тэхёна, который, вообще-то, особо не пьет, но компанию составляет охотно. Эти двое вообще часто друг за другом хвостиком бегают, и держатся в основном рядом и чуть ли не за ручку. Их отношения – уже давно для группы не секрет, кто только их не ловил за редкими поцелуями на общей кухне или в танцевальном зале. Но они все еще морозятся, стараются держать все в тайне, и хёны только смеются на очередное виноватое «не говори никому, пожалуйста», которое слышал каждый мембер уже по несколько раз. Глупые детишки. Устроиться они решили все же у Чимина в номере на мягком ворсистом ковре, потому что кровать хоть и большая, но четырех мужиков не вмещала, а стол – ну, не прикольно. Два дня концертов действительно высосали все соки у мемберов, а эти тихие и уютные посиделки, приправленные хорошим вином и впечатлениями от прошедших выступлений, помогали расслабиться и медленно, но уверенно заряжали энергией. Первая бутылка вина закончилась быстро и лишь немного развязала языки, за первой откуда-то взялась и вторая, раскрепощая парней еще больше. Тэ, как ни странно, от вина на этот раз не отказался, но от непривычки захмелел уже после первого бокала, привычно уместив голову на бедрах Чонгука. Тот же опережал своего хёна всего на один бокал, но чувствовал лишь небольшую расслабленность, и сразу же запустил в темные волосы Тэ пальцы, принимаясь аккуратно массировать кожу, отчего тот чуть ли не мурчал. Чимин со своим вином справляется на «отлично», не позволяя Джину от него отставать, постоянно подливая в бокал кровавого цвета жидкость и придумывая все новые тосты. Джин пьянеет быстро, то ли от дикой усталости, то ли от продолжительного отсутствия алкоголя, и уже на третий бокал чувствует, как мир вокруг начинает легонько кружиться, тело охватывает приятная нега, а все начинания младших кажутся не такими дурацкими, и вообще – все солнышки. Захмелевший разум Чимина решает потанцевать, ведь и так мало было танцев для сегодняшнего дня. Но, как ни странно, его идею поддержал даже самый старший, веселя макнэ-лайн своим танцем дорожного регулировщика. Fire они танцевали вообще как в последний раз, и Чонгук даже чуть не разбил пару пустых отельных чашек, смахнув их со столешницы, чем вызвал лишь дикий ржач у хёнов. Но стены оказались не такими толстыми, как хотелось бы, поэтому уже через пять минут «веселья» один из телефонов раздался звонком. - Намджун звонит, - весело произносит Джин, тут же прокашливаясь и кивком прося убавить музыку. – Да, Джун. – Пытается сделать голос как можно серьезнее, но получается откровенно так себе. - Вы в своем уме? – слышится громкий голос, и такое ощущение, что не только Джину. М-да, со звукоизоляцией у этого отеля слабовато. – Время видели? Два ночи! - Не ворчи, Джун-и, - мягко тянет старший, усаживаясь на кровать и притягивая к лицу вновь наполненный Чимином бокал вина. – Завтра никуда не нужно, а если все так плохо, то вставь наушники и спи. - Ким Сокджин, не давите мне на нервы и закругляйтесь, пока я лично не раскидал вас по номерам! – почти рычит Намджун, заставляя Джина нервно съежиться и икнуть. – Вот видишь, тебе уже хватит. - Я сам буду решать, что мне хватит, а что нет, - лицо Джина кривится, а опустошенный бокал через пару секунд опускается на пол. – Врубай, Чимин. – Последнее, что слышит Намджун перед одинокими гудками, а затем – снова та же громкая музыка. У лидера железное терпение, вообще-то, но он так заебался, что сил терпеть эти выходки у него не было. Поняв, что словам его внимать не собираются, он устало трет переносицу и встает с нагретой кровати. За не зашторенным окном открывается отличный вид ночного города, и все было бы хорошо, если бы не громкая музыка и не менее громкие ей подвывания. Эти дебилы разбудят половину отеля, за что им прилетит, но больше всего им достанется от Юнги, а Намджун не хочет соскабливать хёна и тонсенов со стен. Первый стук в дверь они упорно игнорируют. Видимо, не слышат, или просто вредничают. Второй, уже более громкий, без внимания не остается, и Намджун слышит за дверью шебуршание и тихие смешки. - Кто там? – хихикает Джин, припадая к глазку, пока младшие наводят относительный порядок на ковре (черт его знает, для чего) и пытаются сделать вид, что ничего не произошло. - Джин, я предупреждал. Открывай дверь. – Его стальной тон не сулит ничего хорошего, и старший все же повинуется лидеру, пропуская его внутрь. Оглядываясь, Намджун усмехается, отмечая степень опьянения младших, сидящих втроем на кровати, и подошедшего к ним Джина, что нервно теребил рукава своей синей пижамы, устремив виноватый взгляд куда-то в район его груди. – Так, вигуки – по номерам, - командует Намджун, и Чон, взяв Тэхёна за руку (только для того, чтобы тот дошел без происшествий, конечно же) скрылся в проеме двери. – Ты, - обращается он к Паку, и тот издал какой-то нервный смешок, - спать. А ты, - пальцем тыча в грудь хёна, Джун смотрит на него колючим взглядом, пока тот смешно поджимает губы в знак протеста, - к себе. - А ты - оденься, - передразнивает его тон старший, и, также ткнув лидера в голую грудь указательным пальцем, на пятках развернулся и поспешил удалиться, показательно громко топая ногами. Пак довольно хихикнул, забираясь под одеяло, а Намджун усмехнулся, потому что такая ситуация его забавляла, а то, что старший не оставил его «аутфит» без внимания – еще больше. Однако Джин далеко не ушел. Хоть и номер его был следующий от намджунова, и, по сути, идти ему было совсем ничего, он стоял, подперев стену напротив входа в номер Чимина, и увлеченно разглядывал свои ногти. - Я, вроде, ясно выразился, - Намджун, выйдя из чужого номера и захлопнув за собой дверь, быстро оказался в полуметре от Джина, окидывая его изучающим взглядом и распихивая руки по карманам пижамных штанов. На вид и не скажешь, что тот сильно пьян, но вот язык за зубами держать не умеет, да и бог с ним. - Я, вроде, тоже, - язвит Джин, не отводя взгляда от своих пальцев, и тяжело вздыхает. – Молись, чтобы Чимин еще не уснул. – Закатывает глаза, и, огибая лидера, стучит в дверь Пака. Но никакой реакции, как и ожидалось, не было. Чимин, когда выпьет, отрубается быстро, а спит так крепко, что даже бомбежкой его не разбудить. А бомбежка намечалась знатная. – Ну блять. - Я попросил тебя идти к себе, - подходит Намджун ближе, чуть ли не вплотную и расставляет руки по обе стороны от его головы, и Киму-старшему даже как-то не по себе становится от такой близости. Захмелевший мозг вообще разбушевался, давая волю фантазии, а по загривку, куда дошло размеренное дыхание лидера, прошелся ощутимый табун мурашек. - Только через окно, - разворачивается он к лицу тонсена, и, насупившись, с вызовом смотрит ему в глаза, которые, кстати говоря, находятся как-то непозволительно близко. – Я оставил свой ключ-карту и телефон в номере Чимина, и, - по коридору проносится громкий «ик», а затем смешок, - по твоей милости мне придется ночевать здесь. – Ик. – А хотя чего это я? Намджун и вздохнуть-то не успевает, когда Джин тянется к его штанам, выдергивая из кармана карту и, легко выпорхнув из «оков», открывает рядом находящуюся дверь. Тот только и успевает удержать её от стремительного закрывания. Джин сопротивляется, насколько ему хватает сил, а они в принципе на сегодня закончились еще часа четыре назад, и все же оставляет эту злосчастную дверь, пропуская тем самым Намджуна в его собственный номер. Окна ожидаемо не зашторены, двуспальная кровать ожидаемо расправлена и измята только с одной стороны, на прикроватной тумбе ожидаемо лежит книга и телефон. В номере, как и всегда, царит порядок, и вот это вот все Джина неимоверно раздражает, как и сам Намджун, что с усмешкой за ним наблюдал, подперев стену. - Я не шутил, когда говорил тебе одеться, - старший подошел к окну, и, с минуту полюбовавшись видом (уж точно не отражением в стекле), приоткрыл створку и сдвинул плотные шторы. Намджун все также не двигается у этой идиотской стены, всё той же идиотской ухмылкой на полных губах и этой идиотской ямочкой на щеке. Идиотский Намджун, чёрт бы тебя побрал. - Я у себя сплю так, как хочу, а если что-то не нравится – двери вигуков для тебя всегда закрыты. – Джун плюхается на кровать и, накрывшись одеялом по пояс (специально, что ли?), тянется к телефону. Часы показывают уже около трёх, а на завтра он запланировал несколько дел, которые подразумевают ранний подъем, и вот эта вся ситуация начинает выводить его из себя. Джин фыркает, но на свободную половину кровати все же ложится, и, демонстративно отвернувшись от Намджуна, с головой укутывается в одеяло. Спать ему хотелось, конечно, но еще больше ему хотелось побесить лидера. - А-а-а-а… - тянет он, раскрываясь и раскидывая руки по кровати, невзначай укладывая одну на Джуна. - Чего? – отвлекаясь от телефона, он закатывает глаза и затем глядит на чужую ладонь на собственном животе. Одна бровь сама ползет наверх. - Жарко. Пить хочу. - Встань и попей. – Джин переводит нахмуренный взгляд на Джуна, и, боже, его взглядом только мясо резать, а тоном напитки охлаждать. Но ведь Джин пьян, а, значит, «делаю-что-хочу-и-ниибет». - Не хочу вставать, - хнычет он, разворачиваясь к нему лицом и умещая на его животе уже вторую руку. Вторая бровь лидера стремится к первой, а лицо принимает охуевшее выражение. Устраивать долгие словесные баталии ему не прельщает, но еще меньше ему хочется вставать с этого пригретого местечка и сдирать с себя чужие теплые ладони. Хён такой разный, и очень развязный, когда напьется, и этим бы Намджуну воспользоваться, ведь такую наглость старший себе вообще позволяет впервые, и никто из них не знает, когда их настигнет следующий раз. Глаза Джина все также направлены в его, и Джун впервые не может понять, что в них не так. Обычно спокойный и сдержанный взгляд старшего сейчас искрит и поблескивает, и от такого резонанса хочется пищать, как девчонка. А когда Намджун чувствует в районе груди (не показалось ли?) невесомые поглаживания большим пальцем, то вообще забывает, что хотел сказать несколько минут назад. - Издеваешься, что ли? – вдыхает сквозь плотно сжатые зубы и прикрывает веки. Сон вообще рукой сняло, телефон потерялся где-то в одеяле, а пальцы покалывает от желания коснуться мягкой на вид кожи старшего. - Я. Хочу. Пить. – Четко разделяя слова, повторяет Джин, и вздрагивает, когда лидер, чуть ли не рыча, подрывается с кровати и, достав из мини-холодильника бутылку с водой, швыряет её на кровать. – Фу, как некрасиво, - кривится старший, когда Намджун привычно накрылся одеялом по пояс. Живительная влага немного помогает справиться с жаждой, но тело все так же обдает жаром. Конечно, он привык спать в одном лишь белье, но также он привык спать один. Реакция тонсена на его прикосновения веселит, а мозг вообще, кажется, превращается в кашу, потому что также эта самая реакция будоражит кровь. А еще он недостаточно позлил лидера, поэтому воспаленный мозг вдруг решает, что да, действительно очень жарко, и лучше бы тебе, дружок, поспать без рубашки. Намджун округляет глаза еще больше (хотя куда уж), когда видит летящую в ебеня рубашку. Туда же, в ебеня, отправляется и его сознание, когда Джин, снова припадая к заветному горлышку, опрометчиво льет воду мимо рта. Траекторию влажных дорожек он прослеживать очень хочет, и почти даже одну проводил за кромку штанов, как взгляд зацепился за затвердевший от прикосновения к разгоряченной коже холодной воды сосок. - Нет, ты издеваешься, - секунда, и бутылка летит в известные всем ебеня, а Намджун нависает сверху над вмиг потерявшим свои остатки пьяного разума Джином. - Т-ты ч-чего? – заикается. Боится. Видит этот недобрый огонек в глазах напротив и тяжело сглатывает. Наверное, этот взгляд видят зверушки перед тем, как хищник их растерзает. Так смотрят только на добычу. Так скалятся только на добычу. – Т-т-ты чег-г-го? – вновь повторяет, следя за тем, как чужой язык проходится по губам. Взгляд Намджуна устремлен только в глаза напротив, считывая чужое волнение и страх. Овечка попалась. Бедная овечка. Сдаться сейчас или отдаться порыву? Кажется, Намджун будет корить себя в любом случае. Разум он свой потерял вместе с чужой рубашкой, полагаться на разум Джина не хочется от слова «совсем», и желание, отдающееся вибрациями в низ живота, все-таки вынуждает сделать то, что хочется сейчас больше всего. - Ты меня вынудил, - тихо, низким басом хрипит Намджун, наклоняясь ниже, но не отводя глаз от затуманенного взгляда напротив. В нем есть все – страх, желание, страсть, невинность. Бедная овечка. Ухмыляется почти в губы, опаляя дыханием, и медленно, не сводя глаз, размашисто проходится языком по шее, спускаясь ниже, вылизывая ключицы, проводит влажную дорожку из поцелуев по груди и припадает языком к вновь затвердевшему соску, заставляя старшего откинуть на кровать голову и издать протяжный стон. От такого стона и самому завыть хочется, если честно. Рука собственнически оглаживает оголенные ребра и грубо сжимает бок, и Джин мечется от такого контраста нежности и грубости. - Пить захотелось, - ухмыляется Намджун, отлипнув от чужого тела. Джин под ним такой горячий и покорный, смотрит на него из полуопущенных ресниц и взглядом не то паяльником огревает, не то ещё просит. Влажные открытые губы будто приглашают, а юркий язык, беспрестанно по ним проходящийся, не оставляет и тени сомнения. - Так попей, - от нахлынувшего желания голос старшего сел, шея и грудь горели синим пламенем, а конечности вообще будто онемели. Крыша помахала ручкой и свалила в закат, оставляя все думы на когда-нибудь-потом. Губы Джуна растягиваются в улыбке еще больше, но это – лишь обманный маневр, потому что в эту же секунду они уже сминают губы шатена. Совсем не нежно и мягко, собственнически, жестко, кусая и оттягивая и без того пухлые губы, зализывая укусы языком, взгрызаясь, сминая, испивая до дна. Намджун словно к священному источнику припал, и чувствовал себя примерно так же. За спиной будто крылья, а сам он будто в невесомости, и все так легко, и будто само собой разумеющееся. Когда шатен приоткрыл рот, впуская горячий язык, Намджуну сорвало башню, снесло заслонки и все в таком духе. Целовать Джина умопомрачительно. Трогать его, гладить, сжимать, оставляя свои следы – восхитительно. Не выглядит неправильно, чувствуется как самое нужное и вообще как он без этого раньше жил? Сокджин потрясающий. Целует самозабвенно, прикрыв глаза, сминает плечи, проходит ладонями по груди, очерчивает подтянутый живот, царапает короткими ноготками кожу, залезает за кромку штанов и оглаживает то, до чего может дотянуться. Сокджин везде, и под кожу бы его, по венам бы пустить, испить бы до дна, без остатка. - Я не смогу остановиться, - отрывается брюнет от желанных распухших губ, оставляя тянущуюся ниточку слюны. Это выглядит пошло и развязно, а еще чужое возбуждение давит на собственное, и да, остановиться почти нереально. Джин проходит языком по распухшим губам, собирая остатки слюны, и приподнимается на локтях, вглядываясь в тьму глаз перед ним. Он честно не знает, что им движет, и что будет завтра, но обещает себе подумать об этом позже. Желательно вообще никогда. Секунда – и он седлает бедра Кима, утягивая в сладкий поцелуй, жмется ближе, стараясь не оставить между телами и миллиметра, трется ягодицами о чужое возбуждение, оттягивает короткие волоски на затылке, царапает нежную кожу лопаток и стонет в поцелуй от того, насколько это хорошо и хочется еще. Как можно больше, и чтобы не заканчивалось. Намджун дуреет от такого старшего, трещит по швам. Такой хён его пьянит покруче всякого элитного высокоградусного пойла и всех перетраханных им шлюх. Голова кружится, губы покалывает, но остановиться сейчас – величайшее преступление, грех. И Джин его совершает, прильнув к чужой шее, пробуя Намджуна на вкус, вцепляется зубами, оттягивает кожу, зализывает укус, довольно облизывается на свое творение, которое явно придется скрывать за высоким воротом, и продолжает оставлять свои метки. Очерчивает широкую грудь губами, облизывает соски, дразнится, играет, заводится от тяжелого дыхания и тихого стона. Брюнет в его руках плавится, словно воск. Когда мягкая ладонь очерчивает бедра и останавливается на выпирающем бугорке, оглаживая возбуждение сквозь мягкую ткань, Намджун не может сдержать рыка. Зверь, плотно запираемый оковами, вырвался из клетки и готов быть выдрессирован одним сокджиновым взглядом. - Поцелуй меня, - почти умоляет, и Джин не может ему отказать. Мягкие губы нежно сминают собственные, столкновение языков пускает по телу ток, а чужая горячая ладонь пробирается под ткань боксеров и плотно сжимает уже ноющий от возбуждения член. Громкий стон разносится по номеру, и, кажется, по коридору, топится в кимовых губах и повторяется вновь. Потому что невозможно сдерживать себя, это выше их сил. - Джун-и, - тянет старший, пошло облизывая свои онемевшие губы и глядя затуманенным взглядом в почерневшие глаза напротив. Намджун дышит часто и сбивчиво, руки сами тянутся к его штанам, спуская их, высвобождая болезненно стоящий колом член, а губы снова вгрызаются в такие желанные и долгожданные. Они совсем не ведают что творят, дышат тяжело, надрачивая друг другу, стонут в поцелуй, но не разрывают его, боясь потерять такое драгоценное сейчас. Ловкие пальцы давят на головку, размазывая обильно выступающую смазку, сжимают у основания, то ускоряются, то замедляют темп, заставляя дыхание сбиваться, мычать что-то нечленораздельное в поцелуй, вгрызаться в губы еще сильнее, ловя возбужденные стоны. - Джун-и, я сейчас… - молит Джин, отстраняясь от желанных губ, и столько в его голосе мольбы, столько необузданного желания. И еще это «Джун-и» томным, с хрипотцой голосом. Это пиздец. Намджун кончает с громким гортанным рыком, разгрызая губу старшего до крови. Джин кончает следом, обильно изливаясь в чужую ладонь, и, жалобно скуля, опускается на чужое (такое ли чужое?) плечо, оставляя невесомый поцелуй в ключицу. Эйфория. Искры из глаз обоих, кажется, сейчас устроят здесь нехуевое пожарище. Тяжелое дыхание двоих разносится по комнате. Тяжелый воздух, пропитанный их запахами, оседает глубоко в легких и, наверное, никогда уже не выветрится. Шевелиться не хочется, думать тоже. - Думаю, нам не помешает душ, - хмыкает брюнет, и шатен прикрывает глаза, мечтая продлить этот момент еще хоть немного. - Нам? – усмехается он, когда его неожиданно подхватывают руки и несут в ванную комнату. - Нам, - скалится Ким, закрывая дверцу душевой кабины. Комнату почти сразу окутывает пар, среди которого почти не видно два отчаянно прилипших друг к другу тела. Спать они лягут только через час. Потому что друг друга им оказалось непозволительно мало.end
Джин тяжело вздыхает, прикрывая веки. Стрелка настенных часов неминуемо близится к двенадцати, в номере достаточно светло, даже несмотря на плотную ткань штор, свежий ветер колышет шторки, пропуская в помещение солнечные лучи. Сквозь сон он слышал несколько будильников, но сам обладатель телефона их игнорировал, отключил все разом уже после второго и накрыл сбившимся к ногам одеялом, прижимаясь теснее. Это не первый раз, когда его пьяные похождения заканчивались в чужой кровати. И всегда это глупые стечения обстоятельств – то проигрыш в картах, то дверь захлопнулась, то младшие остроумно шутят, то на слабо берут, а Джин-то не слабак! Каждый раз, просыпаясь в объятиях, он проклинал алкоголь, ребят, Намджуна, весь белый свет, и, в частности, себя. Боже, каким надо быть дураком, чтобы вестись на такое? Вселенским, возможно. Потому что, если уж совсем честно, инициатором зачастую был он сам, ведь раздражать лидера весело, а в плену сильных рук спится очень сладко. Зависимый от чужого внимания, от лидера он получал его сполна, не заостряя внимания на двусмысленных фразах и долгих изучающих взглядах, но всегда его сторонился, потому что это неправильно, и вообще мама внуков ждет. Да, это приятно, когда он называет тебя ворлдвайд хэндсомом не на камеру и даже не при всех, или томно гипнотизирует твои губы, жуя при этом свои, но ведь это не есть нормально, правда же? Но во всех стенах, даже самых неприступных, есть лазейки, через которые сам же основатель этих стен пробирался наружу, в мир фантазий и потайных желаний. Позволял он себе это под горячительным, смахивая потом это все на него же. Потому что намного проще спихивать свои послабления на что-то и кого-то, чем разбираться с этим самому. Эту ночь нельзя будет игнорировать. Если обычно он ускользал до пробуждения, а потом упорно не заострял на ночных обнимашках внимания, продолжая вести себя, как ни в чем не бывало, то с вот этим вот такой спектакль провернуть не получится однозначно. Ему бы хоть чуток той силы, которой с лихвой у этого парня рядом, и он бы обязательно в себе разобрался, расставил все по полочкам в своих воспаленных мозгах, не сбегая в свой уютный уголок, тихо лелея теплые воспоминания. Нормально ли это, когда зачастую мысли возвращаются лишь к одному человеку, при взгляде на которого поджилки трясутся и покалывает кончики пальцев? Нормально ли смущенно отводить глаза при столкновении взглядами и дрожать от одного только властного тона? Это нормально – влюбиться в мужчину? А когда ты сам мужчина? Он не уверен. Он уже ни в чем не уверен, вообще-то. Дыхание Намджуна тихое и размеренное, руки теплые и обнимают крепко и уверенно, и шевелиться совсем не хочется, как и думать и копаться в себе. Не хочется наступления дня, хочется остановить время и пролежать так еще хоть целую вечность под тихое сопение в затылок. Но что они будут делать, когда Намджун проснется? Пустят на самотек? Оставят в прошлом и начнут жить, как и прежде? Джин точно не сможет жить спокойно после всего, что натворил. - Намджун, - шепчет он, вслушиваясь в тишину отельного номера. Страшно до жути, но оставлять все точки над ё нерасставленными – преступление. - Мпфх.. – Намджун прижимается ближе, сжимает в объятиях крепче, лишая возможности дышать, касается сухими губами шеи и не отодвигается, продолжая опалять кожу горячим дыханием. Теплая грудь упирается в спину, пространства между телами – ноль целых и ноль десятых, как и кислорода в легких. - Намджун, - уже громче и настойчивее, потому что мысли не в порядке, потому что он сам не в порядке, хочется скулить и плакать в подушку, а не метаться из крайности в крайность в своих мыслях и предположениях. - Ммм? – он приподнимает голову, оставляя на голом плече влажный поцелуй, и сонно смотрит в глаза. Намджун такой уютный, когда смотрит на тебя спросонья, из-под полуприкрытых век и слипшихся ресниц, такой расслабленный и мягкий, по нему не скажешь, что он весь из себя суровый репер и сильный лидер. С таким просыпаться бы всю жизнь. – Давай поспим еще, пожалуйста, - мямлит он, заваливаясь на спину и утягивая себе на грудь шатена, который, не зная, куда деть руки, укладывает одну на его живот. - Намджун, - вывернувшись из плена, Джин приподнимается на локтях и оглядывает его лицо. Умиротворенный он еще прекраснее, и Джин не может сдержать улыбки, когда тот хмурит брови и приоткрывает глаза, жалобно хмыкая. – Думаю, нам нужно поговорить. С видом вселенской усталости, он шумно выдыхает и, опрокинув старшего на спину и расположив руки по обеим сторонам от его лица, сталкивается с чужим лбом своим. Его глаза метали молнии, а вид явно не внушал ничего хорошего. Как из уютного Джуни он за секунду превратился в господина Кима - остается загадкой. - Если сейчас ты скажешь, что ты был пьян, и не ведал, что творил – клянусь, я тебя сожру. – Глаза в глаза, его губы почти касаются губ Сокджина, а в голосе явно чувствуется неприкрытая угроза и сталь, присущая лидеру. - Джун-и, я… - Я и правда тебя сожру, - улыбается, оглаживая лицо, мягко проходится большим пальцем по прикрытым от внезапной нежности векам, приоткрытым губам и хищно облизывает свои. Человек-контраст, как отмечает про себя Сокджин. – Мы выяснили все еще ночью, разве нет? - И что нам теперь делать? – Руки мелко дрожат, а кожа покрывается мурашками, то ли от прохладного ветерка, гуляющего по номеру, то ли от контакта с горячей кожей. Все, что он хотел сказать, из головы вылетело, спасибо, Ким Намджун, ты лишаешь остатков здравомыслия. Вместо ответов губы накрывают чужие, чуть влажные и пухлые, пленяя, нежно сминая, и слов, вообще-то, уже и не нужно, потому что все, что Намджун хотел сказать – он передал, немного по-иному, но достаточно понятно и доходчиво, очень трепетно и вкладывая все накопившиеся эмоции. Джин не замечает, как его руки снова по-хозяйски блуждают по чужому телу, проходясь мягкими подушечками пальцев по выступившим от ногтей полосам на лопатках, мышцам, перекатывающимся под смуглой кожей, а голова вновь идет кругом, словно Джун – коллекционный виски, а Джин явно с ним перебрал. - Люблю тебя, - мычит Намджун в приоткрытые опухшие губы, хитро щурясь в округлившиеся глаза. Слова слетели непроизвольно и неожиданно даже для него самого, но уже нет смысла скрывать очевидное, разве что к такому заявлению нужно было морально подготовить. Потому что Джин забыл, как дышать. В голове мысли мечутся из крайности «ебаный в рот» в крайность «блять пиздец» с бешеной скоростью, а лицо исказила такая гримаса охуевания, будто ему поведали смысл бытия, в корне противоположный его жизненным установкам. Открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег, он пытается подобрать хоть слово, но в глотке ком, и неприятно щиплет в носу. - Чё? – все, на что его хватило. - Мне повторить? – улыбается, наблюдая, как эмоции на лице старшего меняются со скоростью света. Сказать эти слова было намного легче, чем себе в этом признаться, а реакция старшего вообще заставляет губы в глупой улыбке расплываться еще шире. - Чё? - Завис? – усмехается, легонько касаясь пересохших губ. - Намджун… - упершись в грудь ладонями в попытках отстранить, он загнанно смотрит на Джуна и не понимает, что за хрень, кто он такой и что он здесь делает. Нормально же вроде поговорить хотел, че началось-то? – Так просто? – сводит брови у переносицы, закусывая губу. Он честно старается привести мысли в порядок, но его волнение и страх передались через дрогнувший на последнем слоге голос. - Это не сложно, поверь мне, - улыбается с этими своими ямочками, и так легко становится от этой улыбки, этого невесомого прикосновения к губам и взгляда, наполненного неприкрытой нежностью… И дышится легче, и гусеницы в животе как-то из коконов повылезали, и голова кругом, и мысли хаотичны, а на губах только вкус чужих-почти-родных губ, и на языке только простая истина, заключенная в трех заветных словах, и в ушах… стук в дверь. Намджун тихо хмыкает в опухшие от поцелуев губы, улыбается, но сминать их не перестает, будто отодвинься на сантиметр – и мираж исчезнет, а он очень не хочет, чтобы все это оказалось сном. Ловкие пальцы пересчитывают ребра, проглядывающие через плотную кожу, заставляя Джина хихикать и дергаться, и он вдруг понимает, что все неважно. Пусть мама внуков хочет от старшего брата, а то, что неправильно у одних – для этих двоих все правильно и так, как нужно. Размышления, самокопания, внутренние метания – все это кажется сейчас таким глупым, и Джин сам себя считает невероятно глупым созданием. Потому что вот, оказывается, как мало нужно для счастья – всего лишь человек, всего лишь мягкие касания, всего лишь какая-то фраза. И всего этого он сторонился? Действительно, глупое создание. По двери, кажется, и ногами уже долбят. - Лежи здесь и не двигайся, - ухмыляется Намджун, оставляя невесомый поцелуй на кончике носа. Кто бы там ни был, а спровадить надо, потому что он точно не прекратит эту осаду двери, пока не получит то, что хочет. - Ты действительно думаешь, что я в окно полезу? – улыбается старший, глядя, как Джун второпях запрыгивает в пижамные штаны и несется к двери. Планировка номера, слава богам, не позволяет разглядеть его обитателей, открывая обзор только на небольшую гардеробную у входа, дверь в ванную комнату и узкий коридорчик, ведущий в спальню. Поэтому он, раскинув руки и ноги по сторонам, вслушивается в тихие выругивания Намджуна и строит догадки по поводу незваного гостя. За дверью стоит Чимин, увлеченный чем-то в своем телефоне, а его свободная рука с чужим телефоном и картой занесена в воздух, готовая совершить очередную долбежку по двери. Видок у него, если честно, так себе – сразу видно, что не один бокальчик перед сном пригубил, о чем, собственно, и говорит кепка, скрывающая козырьком пол-лица. - Ты не знаешь, где Джин? Он забыл карту и… оу, - поднимая взгляд, Чимин округляет глаза и ухмыляется, а Намджун мысленно дает по лицу себе, Джину, а потом еще разок себе, потому что рубашку он надеть даже и не подумал. – Это кто тебя так? - Комары… - лепечет первое, что пришло в голову, и из комнаты слышится нервный смешок. – Большие… комары. – Он буквально чувствует, как щеки наливаются краской. - Ну-ну, - смеется Пак, внимательно всматриваясь в лицо брюнета. – А на губах пчелы постарались, я так понял? – из комнаты доносится еще один, более громкий смешок, и Чимин с прищуром косится на старшего. - Ебаать! – громкое восклицание откуда-то слева, вслед за которым появляется бодренький Чонгук. Вот уж по кому точно не скажешь, был ли у него контакт с алкоголем. – Опять с Хоупом партию не поделили? - Комары, - усмехается Чимин, опираясь о дверной косяк, – и пчелы. - Так, Джина я не видел, телефон передам как встречу, марш по своим делам! – хмурится лидер, пытаясь выхватить из чиминовых ручек телефон и карту, но тот только смеется на пару с Чонгуком и хитро щурится. - Не, сам отдам, поселфлюсь пока, поболтаю с его мамой, как она снова позвонит, и… о! Как раз звонит! Из глубины номера слышится громкое выругивание, грохот чего-то тяжелого, видимо, тела, топот, и из проема материализуется злющий Джин, обернутый в мягкий плед с головой. - Мама – святое! - окидывая ржущих младших и охуевшего Намджуна презрительным взглядом, он, ворча ругательства под нос, выхватывает из рук Чимина телефон и, также показательно громко топая, удаляется обратно. Чимин ржет, сгибаясь пополам, Чонгук чуть ли не по полу катается, мимо проходит, а затем замирает охуевший Хосок, роняя на пол телефон. - Это че? – отодрав челюсть с пола, как и телефон, он косится на лидера и охуевает еще больше. - Комары! – стирая подступившие слезы, мямлит Чимин, все также не разгибаясь. - И пчелы! Боже! Щас сдохну! Намджун устало трет переносицу и не понимает, за что ему вот это вот все, что он делает в этой группе и почему до сих пор не открутил головы своим тонсенам. - Если вы закончили, то до свидания, - вздыхает лидер, складывая руки на груди, что вот вообще не помогло в сокрытии следов. - Стой, - перед глазами щелкает вспышка, а через пару секунд из номера Чонгука слышится чересчур громкое «Я ЖЕ ГОВОРИЛ», а потом то же самое повторяется в чат. – Теперь все. - Так это не вигуки этаж терроризировали? – казалось бы, охуеванию Хосока нет предела, но нет. - Э, а че вигуки сразу? – петушится макнэ, теряя былое веселье и быстро принимая более серьезный вид. - Ой блять… Захлопнув дверь буквально перед носом Чимина, за что прилетает глухое «эй», Намджун бредет в комнату, и под тихое шиканье плюхается на кровать. Да уж, этот тур явно выдается богатым на впечатления. В груди теплеет, когда старший, отбросив телефон куда-то на подушки, ложится на плечо и прижимается теснее. И все так неважно становится, так правильно и хорошо, и слоны пускаются в пляс, когда тихий шепот куда-то в губы, когда смущенная улыбка и кончики ушей красные. Когда сопение в ключицы, теплые руки на талии, пальцы в волосах и влажный след от поцелуя, обдуваемый легким ветерком, гуляющим по комнате. Потому что «и я, кажется, тоже»