Рецидив

      Кто-то очень «умный» однажды сказал: никогда не делай того, что не захочешь повторить.       Питер хотел бы поговорить с этим человеком. Правда, хотел бы. Спросить, откуда он знает, что конкретно приспичит пережить снова, ни разу этого не испытав? Спросить, не значит ли это, что никому не стоит заниматься рутинными делами? И как в таком случае должно функционировать общество?       Не делай того, что не захочешь повторить…       От себя Питер внёс бы в формулировку незначительные коррективы:       Делай то, что хочется делать изо дня в день. Снова и снова. Главное, не мешай другим и не забывай, что каждый сам решает, что ему нужно. Тогда ты будешь счастлив! Ничего сложного. Совсем ничего.       Грустно признавать, но в таком случае жизнь Питера не входила в число вещей, заслуживающих повтора. Ничего из его повседневных дел не являлось источником светлого счастья. Значит, по мнению неизвестного умника, он потерпел неудачу с выбором пути. По большей части история Питера напоминала выдержку из медицинской карты: отравился паучьим ядом, чудом выжил, долго страдал, едва не помер примерно тысячу раз по собственной глупости, годам к двадцати семи смог поправиться. Смог смириться.       ...чтобы в итоге вернуться к тому, с чего начал. Ни дать ни взять героический рецидив.       Другой сумрачный гений однажды сказал: история циклична. Мир проходит через круги перерождения и умирания, потому что жизнь есть часть ленты времени. Время и история существуют в неразрывной связи, и никому эту связь не нарушить.       Что ж, Питер выделился и тут.       Теперь он не мог дышать. Он не мог: горло сдавило так сильно, словно на шее затянули широкий кожаный ремень. От недостатка кислорода в груди зачастило, как не частило от адреналина, однажды стараниями Хэппи вогнанного в его грудную клетку. Питер не помнил, сколько там было кубиков, но их хватило, чтобы вернуть его с того света и напрочь лишить сна на пару дней.       Всё казалось таким незнакомым и одновременно… родным. Яркая краска на простеньких обоях, аляповатая мебель, старый палас. Иллюзия, сравнимая лишь со спектаклями Мистерио: детальная, объёмная, рвущая душу на куски.       Лишь одна мелочь выбивалась из трафарета кошмаров Питера. Ладонь слишком чувствительно холодили ключи.       — А. Мистер Паркер.       Может быть, сон? В таком случае Питер знал, что увидит: сценарий никогда не менялся. Да и смысл что-то менять в идеальном моменте?       — Пит? С тобой всё нормально?       Да. Здесь. Здесь и началось расхождение.       Реальность и голоса неподъемной тяжестью обрушились на Питера. Он оглох, оцепенел, застыл, не веря, не доверяя ни одному из своих чувств, кричащих, что это не ложь, не галлюцинация, не ловушка. Постепенно, словно через старую плёнку, прорезались даже мельчайшие оттенки цвета.       Питер задышал и выронил ключи.       Кажется, так начинался единственный миг его жизни, достойный повторения?..       Первым был сильнейший порыв броситься вперёд и стиснуть Мэй и Тони в объятиях. Но тогда история может пойти под откос, измениться непоправимо, и Питер вдруг почувствовал, что не может этого допустить. Он ещё не знал, откуда взялась эта мысль, но знал точно, что необдуманно действовать опасно. Только почему?       — Питер, верно? — не дождавшись хоть сколько-нибудь внятного приветствия, спросил Тони. Он держал кусок финикового пирога и помахивал им, как флажком, в попытке прервать глубокий ступор.       — Он… самый.       Слабое подростковое… стоп, подростковое? Да, определённо. Юное тело Питера с эмоциями не справлялось категорически. Абсолютно не справлялось. Его трясло нервной, крупной дрожью. Оказавшись на месте Мэй или Тони, он бы решил, что самое время сворачивать комедию, иначе ребёнка — сколько ему там? пять? десять? шестнадцать? — удар хватит.       — Я — Тони, — мягкая интонация лёгким мазком легла на рассудок. Тёплый, ровный голос неожиданно согнал истерику, уже подступающую к границам и берегам.       — Глазам не верю, — честно выдал Питер.       Сделав глубокий вдох, он попытался сосредоточиться. На хитрых карих глазах. На неизменно хулиганском сочетании классического костюма и странного поло. На силе и великолепии в своём чистейшем проявлении.       Тони открыто изучал его в ответ, не проявляя признаков замешательства или беспокойства.       Если это не сон, значит, всё-таки какая-то галлюцинация. Возможно, предсмертная. В этот вариант поверить проще. Правда, реакции на необычное поведение слишком искренне-непонимающие. Разве призраки прошлого должны вести себя... так?       — Если собрался падать в обморок, имей в виду, что у меня не так много времени, — сказал Тони. — Расслабься, малец. Я вообще-то по поводу гранта.       Питер помнил каждое слово и каждую мысль, что пролетела в его голове в их первую встречу. Анализируя этот разговор снова и снова, он выучил его наизусть и мог в одиночку отыграть в лицах. Но сейчас слова встали поперёк горла. Питер переводил взгляд с Тони на Мэй и беспомощно хватал воздух, как пучеглазая золотая рыбка, выдернутая из аквариума когтистой лапой домашнего кота.       — Почему ты мне не рассказал? — спросила Мэй.       И улыбнулась.       Питер не видел её прекрасной улыбки долгих шесть лет. Шесть лет никто не встречал его на пороге, никто не спрашивал, как дела, никто не ждал допоздна и не заваливал сообщениями. Шесть лет он молча приносил цветы на могилу и ненавидел себя за то, что не успел, не оказался рядом, не спас. Не защитил.       А теперь Мэй сидела напротив и ждала его ответа, как ни в чём не бывало. Неизменно очаровательная, весёлая. Живая…       — С… сюрприз. Это был сюрприз.       Ага, е-мейл. Грант. Сентябрьский фонд. Точно-точно. Просто случайность, Мэй! Никаких секретов.       Никаких секретов…       — Мы поговорим с глазу на глаз?       Сказать по правде, Питер понятия не имел, как дошёл до спальни. Он двигался на автомате, пока кто-то невидимый распускал его сердце на тонкие чувствительные волокна. Но Питер всё ещё мог думать, и эта незначительная деталь браковала концепцию иллюзорной ловушки.       Потому что память не искажала прошлое. Кристально чёткие воспоминания всплывали в голове, ровным строем, без помех и изменений.       Он — Питер Паркер. Ему двадцать семь. Он похоронил всех своих близких, друзей и родных. А с теми, кто остался в живых, — разругался в хлам.       Он убил Тони Старка, человека, который дал ему всё, — не своими руками, но своими действиями и неопытностью. В суде это назвали бы убийством по неосторожности.       Десять лет Питер наблюдал, как мир бьётся в агонии. Видел яркие граффити, детские рисунки, постеры, памятники, сувениры. Он видел, как росла Морган, с каждым годом всё сильнее погружаясь в мир-без-него. И как в свой одиннадцатый день рождения, вместо того чтобы веселиться с друзьями, она смотрела документалку «Человек из Железа». Её глаза в тот вечер были сухими — всегда сухими, потому что привычка нести свою боль, как корону, передалась ей с кровью Тони.       Он — Питер Паркер. Примерно в семнадцать его существование свелось к попыткам заполнить образовавшуюся после Тони пустоту. Для всех вокруг: для Фьюри, для команды, для мира и остальной вселенной он стал его тенью, потому что оказался единственным человеком, с доступом ко всем данным, технологиям и серверам.       Годами Питер привыкал думать о Тони только как о ком-то Железном. Стараясь не вспоминать, что где-то там, под слоем высокотехнологичной брони, существовал ещё и просто — человек. В их первую встречу подвижный, осторожный, болезненно-внимательный чудак с фингалом под глазом, который отчаянно нуждался в союзниках.       Питер бы себе не поверил, но у него оказалось достаточно подтверждений, что всё происходило по-настоящему, хранилось в его памяти. Тони Старк... был в его доме. Был в его жизни.       Плевался финиками в его мусорку.       Если кто-то пытался заставить Питера вспомнить этот день, у него получилось. Если кто-то пытался заставить Питера забыть всё, что произошло после, — он потерпел провал.       — Финики терпеть не могу. А так съедобно.       Питер медленно выдохнул, пытаясь избавиться от напряжения во всём теле. Сначала он должен отыграть свою роль — ещё одна странная мысль пришла из ниоткуда и закружила в мыслях, подобно надоедливому мотиву, будто он уже думал об этом раньше…       Как и о том, что Тони пришёл подготовленным.       Питер считал себя сообразительным, но даже ему понадобилась уйма времени, чтобы догадаться, что Тони ни единую секунду их «переговоров» не пускал на самотёк. Он всё продумал ещё до того, как перешагнул порог маленькой квинсовской квартирки: как выстроит атмосферу доверия, как шокирует Питера записью и, пока он будет выдумывать отговорки, выцепит из ниши псевдокостюм. Тони знал, как будет двигаться, как говорить и что фингал под глазом добавит ему баллов, потому что кому угодно понравится и другая, человечная и слабая сторона всем известного великого, недоступного, недосягаемого человека.       Может, он даже любил финики. Просто первая нота должна была звучать по-особенному, искренне, в тональности «если честно, между нами».       Тони пришёл завоевать Питера без «но» и «может», не оставив ни единого шанса на провал вербовки. Теперь, много лет спустя, торчащие тут и там зубцы его мягкой ловушки щемили сердце: только этот человек мог быть так убийственно осторожен и аккуратен в разговоре с мальчишкой. Пусть и мальчишка попался не совсем обычный.       — Вы гляньте! — в следующий момент Тони оказался возле стола с древним, как мир, компьютерным барахлом. Кстати, не он один содрогнулся от вида всего этого древнего хлама. — Ретро, винтаж. Блошиные рынки? Комиссионки?       — Свалки, — сглотнув ком в горле, отозвался Питер.       — По мусоркам шаришься?       — Ага… бывает.       Питер повёл плечами. Голос звучал непривычно звонко, тело ощущалось деревянным. Нетренированным и неотзывчивым. Как он вообще умудрялся супергеройствовать в такой отвратительной форме?       — Вы ведь пришли не из-за гранта?       — Что заставило тебя сделать такой вывод? — глаза Тони заинтересованно блеснули. Игра на грани фола — но всё-таки на грани.       — Я не подавал заявок.       — Окей, раскусил, — и тогда Тони вскинул коммуникатор, демонстрируя запись с камер. — Это ты, верно?       На всякий случай Питер решил допускать как можно меньше изменений в разговорах. Он не представлял, как его слова повлияют на происходящее, поэтому без консультации с кем-то поразборчивее в делах иллюзий или путешествий в прошлое не отступал от проверенной схемы поведения.       Впрочем, дать Тони второй раз загнать себя в угол — это почти приятно. Всё равно, что любимая песня на повторе.       Интересно всё-таки, как его вычислили? Наверняка по данным с городских камер. А Пятница произвела полную оценку способностей, включая то, сколько фунтов металла он может поймать на полном ходу. Или оценку производил Тони? Питер спросил бы, но по легенде он ещё знать не знал о Пятнице.       — Это фейк. Просто фейк, То… мистер Старк, на... ютубе и не такое можно найти, — Питер нервно улыбнулся. Ему приходилось вспоминать на ходу — названия сайтов, актуальные темы, проблемы, политические события. Благо, пока что все странные заминки объяснялись замешательством.       Наблюдая за тем, как Тони раскупоривает люк в потолке, Питер едва сдержал стыдливый стон. Он в самом деле думал, что сохранит тайну личности с такой откровенно хреновой конспирацией? Каким же он был…       Ребёнком. Верно. Он был ребёнком, мальчишкой. Он ещё не видел смертей и не знал, что подобные ошибки могут стоить жизни его близким. И всего лишь хотел стать героем. Как Железный Человек.       — А что у нас здесь?       Питер не стал испуганно скакать в попытке спрятать улику. Просто молча прошёл мимо, сняв костюм с верёвки. Ткань была эластичной и слегка потасканной. Очки поскрипывали в руках и пахли дешевизной. Ностальгия лёгкой горечью кольнула сердце.       — Окей. Раскусили… — бросив костюм в корзину, Питер поднял взгляд.       Тони смотрел с лёгким подозрением. Видимо, он ждал другой реакции, и Питер испуганно вжался в косяк, понимая, что даже такая мелочь может на что-то повлиять. Нельзя менять то, что должно произойти!       Нельзя выглядеть старше своих лет, напрягать Тони и вызывать у него сомнения. Тони должен ему верить, взять с собой на Титан. Если ради этого придётся снова вляпаться в дела со Стервятником и получить по шее за непослушание, то всё придётся повторить. Слово в слово, ошибку в ошибку.       Тони подступил ближе. Питер подобрался, чувствуя, что ещё один прокол — и он будет отыгрывать штрафной круг: в прошлый раз Тони соблюдал дистанцию и не хотел причинять ему дискомфорт. Теперь он вёл себя осторожнее и не только пытался расположить к себе, но ещё и давил.       — Так что же, ты тот паукообразный? Паук-борец-с-преступностью? Паук-пацан?       — Человек-паук.       — В таком комбинезоне — вряд ли.       Питер решил не спорить. Сам бы себя пристыдил.       — А ведь день так хорошо начинался… — молча стоять рядом было слишком тяжело, поэтому, торопливо юркнув мимо Тони, Питер уставился в окно. Синее небо подпирали угловатые потрескавшиеся крыши. Гудели машины, кривой змейкой подползая к перекрёстку. Спокойный, мирный, полузабытый Нью-Йорк даже не подозревал, в какой опасности находился.       — Кто-то ещё знает?       — Нет. Никто.       — Даже твоя очаровательная тётушка?       — Если она узнает, то оторвёт мне голову. Так что…       Питер поймал картридж с паутиной не так ловко, как в первый раз. Что-то случилось с его рефлексами — всё ощущалось совсем иначе. Если уж на то пошло, ужасно ощущалось.       Но Тони явно списал неуклюжесть на общий шок.       — Паутина. Прочность просто потрясающая. Кто изготовил?       — Я, — Питер положил капсулу в карман толстовки.       — А цепкость, лазанье по стенам? Специальные перчатки?       — Это долгая история…       Когда Тони посмотрел на него сквозь нелепые плавательные очки, дразнясь, Питер вдруг понял, что не может вести себя как прежде. Он не в состоянии притворяться подростком. Ему почти тридцать, он повидал такого дерьма, что кошмары стали приятнее реальности. В нём попросту не осталось веры в невинное и прекрасное.       Ладно хоть, он помнил, что и как говорил — на первое время этого будет достаточно.       — С тех пор, как это случилось… с тех пор как я стал таким, все мои чувства просто шкалят и, знаете, фон слишком мощный. Это помогает сконцентрироваться. Я могу видеть. И сражаться. Как вы.       — Как я?       Тони положил старую маску Питера на колени и настороженно прислушался.       — Да… знаете, вы мой кумир. Вы лучший человек… которого можно представить… как… чёрт. Ну, в качестве образца. Я так думаю.       Если Питер предполагал, что это окажется сложно, он ошибался. Это было невыносимо. Помнить, как из глаз Тони уходила жизнь, и видеть его теперь перед собой, живого, здорового, полного надежды и любопытства — невыносимо.       Он должен был защитить его. Любой ценой. Но не сумел. И именно поэтому он...       Что?..       — Тебе бы апгрейд. Что-то вроде тюнинга, — пропустив мимо ушей восхищённый лепет, сказал Тони. — Я здесь для этого.       Питер потёр веки и кивнул, показывая, что понимает и совсем не против. Похоже, испуг помог разговору вернуться в правильное русло.       — Что движет тобой? Что заставляет вставать по утрам? В чём твоё кредо?       Питер сел на кровать, поймав себя на мысли, что за годы ничего не изменилось. Ответ прежний. Бездействие — хуже, чем попытки разгрести последствия. Даже если все его ненавидели, Питер всегда так считал. Теряя, оплакивая, находя новый свет в других людях и снова теряя, он точно знал, что поставил на кон, однажды согласившись на предложение Тони Старка.       Если так подумать, он стал бы кем-то вроде… ну, выдающегося полицейского. И всё равно рано или поздно втянулся бы в инициативу под давлением Фьюри. Но тогда из его жизни пропал бы важный мотив.       Питер повторил свой ответ слово в слово, отстранённо надеясь, что достаточно убедителен. В конце концов, теперь в его высокопарных речах было гораздо больше веры и понимания.       — Когда ты владеешь такой силой и не используешь её… если случается что-то плохое… ты тоже виноват.       Питер точно знал, что нигде не сфальшивил, но что-то изменилось. На этот раз Тони не отвёл острого, пробирающего до костей взгляда.       Питер уже видел такой. Так Тони смотрел на своих соперников и врагов — взглядом человека, который не прочь вскрыть чужую черепушку и покопаться в извилинах, а заодно разобраться, наконец, в причинах и следствиях. Что-то вроде любопытства инженера, который столкнулся с редкой и необъяснимой поломкой.       Сначала по спине Питера побежали мурашки. Затем — холодный пот. Хотя бы потому, что такой взгляд в исполнении Тони, его Тони, он видел лишь пару раз. А главное, при совсем других обстоятельствах.       — Сколько тебе лет? — напряжённо спросил он.       — А это важно? — нервно поёрзав, прошептал Питер.       И Тони смягчился, мотнул головой, ведь ему померещилось — да, определённо — какое-то безумие.       Затем он неловко присел рядом. Хлопнул по плечу, необъяснимо задержав руку. Будто что-то почувствовал, понял — и попробовал утешить. Впрочем, он даже представить себе не мог, что на самом деле творилось в душе Питера. Питер при всём желании не смог бы поделиться, а потому просто наслаждался важной для них обоих минутой.       Чтобы после, как тогда, в другом прошлом — согласиться пойти за Тони Старком, словно за поводырём. В Германию, в космос, на край света. Куда угодно.       Знать бы только… что, чёрт возьми, происходит?