Временные трудности

      Дождь.       На улице шумит осенняя листва, а по лужам расходятся большие круги от каждого прикосновения капель.       Каждая капля проделывает свой нелёгкий путь, падая с небес. Она отрывается от больших туч, падая к земле, скользит по пожелтевшим листьям и, будто бы танцуя свой первый вальс, элегантно и одновременно нежно соприкасается с поверхностью… С землёй, асфальтом или травой, это всё не важно. Чудесный момент, благодаря которому люди могут наблюдать все чудеса природы.       Каждая капля важна, ведь в большом количестве они создают эти волшебные звуки. Они шумят, задевая листья, звенят, купаясь в лужах, барабанят, попадая на окна и крыши. Но все эти звуки не были бы столь приятны, если бы они не играли свою мелодию под аккомпанемент грома.       Многим людям может казаться, что в дожде не бывает ничего особенного. Ведь он просто мочит одежду, создаёт лужи на дорогах и не является приятным явлением из-за своей прохладной субстанции. Однако, Изуку Мидория считает иначе. Его взор устремлён куда-то в тёмные небеса. Парень чертовски любил дождь, хотя бы потому, что на него было интересно смотреть, а запах после него был настолько приятным, что светловолосый мог минутами, опираясь локтями о подоконник, вдыхать приятный ему запах — петрикор. Ему не нравилось это название, и Деку дал другое имя — «запах дождя». Примитивно, но просто и понятно. — Сын, — голос взрослого мужчины прерывается, и говорящий заливается кашлем. — Помоги мне подняться, маленький ублюдок.       Изуку останется стоять на месте, лишь опустив голову. Сзади послышался грохот, и зелёные бутылки покатились по полу, со звоном сталкиваясь с ножкой комода, друг с другом или останавливаясь у самых ног парня. Он стоял, и ни один мускул на его лице не дрогнул при просьбе отца, который, кажется, просил о помощи. — Да где тебя носит, отродье дьявола?! — опьянённый голос повторяется с напущенной злостью, и раздаётся громкий звук удара бутылки о комод. Стекло разлетается в разные стороны, а кудрявый подросток наконец поворачивается в сторону эпицентра звуков, поджимая губы все плотнее и плотнее. — Кто бы мог подумать, что я выращу не сына, а подлую шавку? — мужчина опускается на пол и вытягивает руки вперёд, кажется, пытаясь дотянуться до чего-то, что находилось лишь немного поодаль от парня. — Вырастил? — на этот раз взрывается криком Мидория. Его редко можно было увидеть кричащим или хотя бы нахмурившим брови. Злость Изуку была редкостью на публике, но не дома. Он кричал так, будто не слышал самого себя. — Посмотри на меня, взгляни вокруг. Я хожу в единственной одежде, подаренной матерью, сестра донашивает мою детскую, а весь пол усеян бутылками из-под твоего бухла. Я не намерен помогать тебе, как бы ты меня не просил, я отвечу — нет, — он отстраняется, удивительным образом успев убрать ногу до того, как в неё мёртвой хваткой вцепился бы собственный отец. — Ты смеешь так со мной говорить? — мужчина, на взгляд возрастом не менее сорока пяти лет, с трудом встаёт и, кое-как удерживая равновесие, все так же заливаясь хриплым кашлем, рывком оказывается возле Изуку. Его руки хватаются за шиворот несчастного, несколько раз встряхивая. Сын извивался в хватке отца как змея, однако тщетно. Руки его собственного отца слишком сильны. — Да если бы не я, если бы не я — ты бы давно отдыхал на помойке и делил еду с крысами! — из его рта противно несло смесью алкоголя и давно нечищеных зубов. — А я этим и занимаюсь, — лицо парня скривилось, выражая собою отвращение в сторону человека, которого ещё в раннем детстве ласково называл «папочка», а сейчас смотрел на него с животным отвращением.       Мидория осознавал, что последует дальше. Он зажмурился и стиснул зубы так сильно, как только мог. Раздался громкий шлепок, и тело парня с грохотом повалилось на пол. Из его и без того опухшей губы струйкой покатилась алая тёплая субстанция. Брюнет приоткрыл глаза и коснулся холодными подушечками пальцев горящей щеки. Она неестественно покраснела и чертовски болела, но Изуку давно привык к подобному, и такие побои случались чуть ли не каждый день, отчего это даже не казалось ему особо жестоким наказанием. В глазах потемнело лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы Деку расслабился. Совсем рядом с его головой с треском и звоном разбилась очередная бутылка, заставляя его вздрогнуть и лишь немного съежиться на полу, не решаясь открыть глаза. Ему наверняка просто повезло. Врожденное везение. Будь бы его отец хотя бы на грамм трезвее, хоть бы чуточку проворнее, Мидория давно бы слёг от смертельного удара бутылкой в голову, но та лишь просвистела рядом. — Я, по-твоему, плохой отец? — процедит мужчина прямо возле уха собственного сына, рукой отодвигая осколки от себя, но не от человека, рождению которого непосредственно способствовал. — Не просто плохой отец, ты ужасный человек, и я полностью поддерживаю маму в том, что она ушла и… — Мидории не предоставили возможность договорить, так как ему в лицо прилетела очередная пощечина, на этот раз из-за неосторожности был задет нос, что вышло в струящуюся из левой ноздри сукровицу вперемешку с точно такой же алой смесью, которую изредка слизывал розовым языком с опухлых пылающих губ кудрявый подросток. — Кого я вырастил? — сам у себя спрашивает мужчина и, недовольно цокнув языком, прижимает собственного сына к полу одной рукой.       Мидория жмурится, ожидая очередной акт физической боли, однако до него доносится лишь звук расстёгивающейся ширинки.       Он знал, что дальше будет.       Понимал, во что вылилось его желание сопротивляться, во что бы вылились любые его действия в сторону отца. Изуку чувствует, как та рука, что недавно сильнее камня давила его к деревянному полу, сейчас поднимает его пола, увлекая за собой. Он не решается открыть глаза, не будет сопротивляться всего лишь потому, что побои могли перейти через границу, что было уже не раз при любых его попытках остановить неизбежное. — Я был бы не против, если это сделает твоя сестра, но она только и делает, что ревёт, да пускает сопли, — вслед за брезгливым смешком из уст мужчины вырывается сухой кашель. — Но ты-то, Деку, мой мальчик, хоть чему-то обучен, пускай и ведёшь себя как мудак. Мне даже жалко выкидывать тебя на помойку с твоими-то умениями.       Он склоняет к своим ногам все сильнее и сильнее упирающегося сына. Одинокому отцу ничего не оставалось, как использовать своих детей. Кажется, мужчину совсем не угнетала совесть, в то время как дети опасливо отходили от него даже тогда, когда он спал или делал любое резкое движение.       У Изуку был и младший брат, которому, по его нескромному мнению, повезло больше, чем им с сестрой. Младшего забрала мать, добившись этого через суд. Наверняка сейчас ему было не меньше пяти лет. Изуку иногда задумывался о том, что было бы, если мама не оставила их с отцом, что было бы, если она забрала их с собой? Хотя, кого он обманывал? Деку думал об этом каждую ночь, лежа на полу рядом со своей младшей сестрой, пока отец спал на мягкой невысокой кровати.       Признаться честно, Изуку всерьёз задумывался убить собственного отца. Он читал книги об убийствах, смотрел фильмы и пришёл к совершенно неутешительному выводу — если даже он осмелится забрать жизнь родного отца, его отправят в место, которое не лучше дома на сей момент — колонию. За убийство давалось около семи лет, выходит, он был бы освобождён в свои 24 года, совсем без работы и денег. В принципе, как и сейчас. Ему ничего не оставалось, как смириться со своим положением.       Неудачно подавляя последний рывок со стороны отца, к его губам прикасается что-то горячее. Он не желает понимать, что это такое, ведь и так отлично знает. Изуку Мидория никогда не открывал глаза в такие моменты с того первого раза, когда, захлебываясь слезами, девять минут выполнял движения головой вверх-вниз, в то время, как сестры не было дома. Он был чертовски рад, что хотя бы самого дорогого человека в его жизни не использовали как последнюю шлюху. Однако ему пришлось осознать, что не все было настолько шоколадно, когда от сестры глубокой ночью услышал все подробности того, что выполнял сам.       Уже седьмую, а может, десятую минуту Изуку сжимал позади себя кулаки и всеми силами сдерживался, чтобы не заплакать. Он чувствовал, как вбивающие внутрь движения доходят до самой глотки, и то, как к горлу подступала тошнота.       С детства мальчикам говорят, что мужчины не должны плакать. Слёзы мужчине не к лицу.       Однако, с чего так повелось? Он всегда считал, что если человек хочет плакать — то он заливается слезами столько, сколько ему нужно, а если смеяться — он смеётся сколько душе угодно. Если мужчины не плачут, тогда что не делают девушки? Кажется, когда-то в детстве Мидория обозлился на свою маму лишь потому, что она не забрала его так же, как и самого младшего брата. Сейчас он понял, что злиться на эту женщину — не самое умное решение, но оставить его с сестрой рядом с человеком, что вытворяет подобные вещи со своими собственным детьми — было сверх понимания Деку.       Комната была заглушена стонами собственного отца, и Мидория просто не хотел, не желал вникать полностью в осознание того, что сейчас творит и в каком положении, невыносимо было ему слышать до тошноты противные стоны отца. Он не знал, что более противнее: то, что он сейчас делает, желание отца сделать это с ними или то, что Изуку наконец сдался. Он почти не сопротивлялся, и слёзы почти не выступали на глазах. Тошнота никуда не делась, так же как и отвращение, но он просто не мог ничего сделать. Об его руку была разбита бутылка, когда он осмелился укусить отца за то самое сокровенное место. В тот вечер крови было до невозможности много, а мужчина, вызвав «скорую», лишь сказал, что несчастный сыночек лазил по гаражам и, виной своей неаккуратности, — упал в кучу стекла. Конечно, доктора недоверчиво посмотрели на того, однако не проронили ни слова протеста. Какое им дело до чужого ребенка? Будь что будет.       Наконец ему в рот плеснёт вязкая субстанция и парень, обессиленный и полный ненависти к отцу, да и самому себе, завалится на пол. Отплёвываясь и вытирая розовые губы какой-то под руку попавшейся тряпкой, Изуку закрывает глаза. Он слышит удаляющиеся тяжёлые шаги отца. Чувствует запах алкоголя и крови.       Завтра он точно убежит. Ничего не помешает ему осуществить этот план. Сестру оставлять тоже не хотелось, но на все уговоры она отвечала прямо — опаснее уйти из дома, чем остаться в нём, даже в таком. Он уйдёт ещё до рассвета.       Всю ночь Изуку метался по квартире в поисках своего единственного рюкзака, который подарила ему мама ещё на первое сентября, когда он шёл в пятый класс. Кто бы знал, что всего через несколько лет его собственный отец не сможет осилить школу для двоих, и в заведении под предлогом перевода в другую школу, папа откажет Мидории в обучении. Он действительно надеялся, что мужчина, с которым он живёт уже много лет, не продал его рюкзак за несчастную бутылку пива.       Найдя сокровенный «артефакт» под кроватью, он выдохнул и запихнул туда все, что мог. У него не было чего-то особого. Ни телефона, ни плеера с наушниками, ни новой пары белых кед, какие были у многих ребят в школе, по крайней мере тогда, когда Деку в ней все ещё учился.       Деку запустил руку за самый комод почти по локоть и выудил оттуда совсем небольшую стопку денег. Ровно столько он заработал за два года, иногда подрабатывая в кафе или разнося газеты, клея листочки и выполняя буквально все что угодно за считанные гроши. Сейчас немногие нуждались в такой профессии, все лишь думали, что поесть и что надеть. Им явно не было дела до каких-нибудь кафе или тем более газет. Разделив стопку на неровное количество, большая часть была положена сестре в карман её новенького пальто, где она бы нашла их без внимания отца. Мидории понадобится лишь совсем немного — возможно, на поезд и все. Сестра тоже должна была уехать, и брат предоставил ей эту возможность лишь для того, чтобы не чувствовать угрызения совести оставшиеся дни.       В рюкзак точно так же был отправлен какой-то батончик, тетрадь и ручка (которую он позаимствовал у сестры ещё месяц назад и до сих пор не вернул). Он берет её на память, чтобы рисовать или делать какие-нибудь записи. Изуку не был художником и никогда не ходил в художественную школу. Но в свободное время он рисовал. Рисовал все, что видел. Будь то небо, бутылка из-под алкоголя или одиноко лежащий на столе банан. Шапка, когда-то найденная около дома, точно так же оказалась отправлена в рюкзак. Эти вещи были единственным достоянием кудрявого подростка, но он гордился ими и считал, что все так и должно было быть. По крайней мере сейчас. Лучшей найти вещь и забрать её себе, чем оставить лежать на улице и пропадать даром.       Деку взял одну бутылку с пола, мысленно отметив, что отцу не поубавится от этого. Мидория решил наполнить её водой, ведь какие путешествия без глотка воды?       Ходили слухи, что по всему миру сейчас не так хорошо, как было раньше, и никто не знает, что будет завтра. Все понимали, что в мире неустойчивая система, но одновременно с этим абсолютно все боялись войны от более влиятельных и экономически устоявшихся стран.       Изуку хотел лечь и выспаться перед тем, как навсегда покинет свой родной дом, но остался у окна. Он привычно залез на подоконник и прижал ноги к груди. В горле знакомо першило уже несколько часов с момента произошедшего вечером. За окном все так же стучали капли. Каждая была особенной, другой, не такой, как все. Все и одновременно по одной — они были чудесны. Плавно, сливаясь в одну, они скатывались по стеклу, а Деку водил пальцем по окну, будто желая поймать их.       Он был ещё совсем ребенком, но жизнь уже сделала из него человека, ненавидящего родителей, дом и почти все, что окружало его до этого момента. Все взрослые сказали бы, что это самый обычный «подростковый возраст», что их ребеночек ведёт себя точно так же, от этого Изуку едва ли не трясло. В душе он ненавидел тех, кто говорит про возраст. «Отличная отговорка, чтобы не заботиться и не уделять ребенку свое время — это выдать привычную фразу о возрасте, успокаивая самих себя и уверяя в том, что с их чадом все в полном порядке».       Мидория вздохнул и закрыл глаза. Он не знал, сколько сейчас времени, да и не хотел об этом знать. Утро даст о себе знать звонким криком петухов и яркими лучами солнца над оврагом. Чтобы уйти из деревни, кудрявому нужно было всего лишь перейти мост недалеко от их дома, а, пройдя ещё немного, перейдя по окраине поля, его встретит железная дорога. Изуку не знал расписания автобусов, и поэтому выбор пал на поезд. Деку не представлял, куда он поедет и где будет жить, а, может, он не выдержит и вернётся домой, продолжая унижаться перед собственным отцом, тихо дожидаясь его смерти?       К середине ночи Мидорию начинало клонить в сон.       Он слушал томный, убаюкивающий звук капель, мерно стучащих по стеклу. Веки сами начинали закрываться, и через мгновение он устало опустился на подоконник, все так же прижимая колени к груди, Деку сжался на прохладном подоконнике, надеясь и веря, что петухи прокричат все так же громко, как и раньше. Он уснул с мыслью о том, как уйдёт отсюда навсегда.       Вскоре Изуку провалился в беспокойный сон.