A Fantastic Wreck

ПРОЛОГ

Я хочу попробовать на вкус слезы Я хочу освободить зверя Из клетки Безумная, как моя стареющая душа. Я хочу сделать это все Я хочу сделать это все Стоит Стоит гильотины На голове Я фантастическое крушение Уничтожевшее всех вокруг меня Я фантастическое крушение А если я немного не в себе Ты бы не хотел Отстраниться от меня Или изменить меня А если я смогу написать твое имя Могу ли я быть Сердитым И противным И если ничто другое не может изменить меня И я именно такой и есть Тогда- ты бы меня полюбил? Я хочу дразнить кожу Я хочу отгородиться крыльями от всех недостатков В моем имени Тяжело шагая по хрустальной жизни Я хочу сделать себя сам Я хочу сделать себя сам Это чего-то да стоит Стоит тех мыслей, что проносятся в моей голове Я фантастическое крушение Уничтожевшее всех вокруг меня Я фантастическое крушение А если я немного не в себе Ты бы не хотел Отстраниться от меня Или изменить меня А если я смогу написать твое имя Могу ли я быть Сердитым И противным И если ничто другое не может изменить меня И я именно такой и есть Тогда- ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Ты бы меня полюбил? Montaigne, I'm a Fantastic Wreck

ГЛАВА 1

Мне не нужно твоего обожания, Я не хочу ставить себя впереди других, Или добиваться того, чтобы мой голос был услышан… Keane, Hamburg Song

•

Словно гром среди зимы Ты получишь дар судьбы. When You Wish Upon a Star Из мультфильма Дисней Пиноккио

•

Колонна черных лимузинов вытянулась вдоль Байерштрассе, их моторы гудели вдоль южной границы Мюнхенского вокзала. Ночное небо было атлантически-голубым, а сквозь тонированные стекла лимузинов оно казалось еще темнее. Уличные фонари казались факелами далеких крепостей. Час назад солнце выпустило последние искры. Оно лежало за горизонтом, холодная граната. В третьей машине, облокотившись на окно, сидела фигура и курила, струйка дыма поднималась к небу. Рука была облачена в сшитый на заказ шерстяной кашемировый костюм, подходящий для северного климата, но слишком теплый для средиземноморского. На запястье виднелась накрахмаленная белая манжета с золотыми запонками, украшенными королевской эмблемой. Ноготь на безымянном пальце был обкусан до мяса, кутикула покрыта шрамами и кровоточила. Пальцы щелкнули сигаретой с привычной легкостью, элегантно и быстро. Они забарабанили в дверь машины. Из второй машины вышел высокий представительный мужчина и направился к третьей. Ботинки Джозефа Гейтса застучали по мостовой. Густые седые волосы аккуратно зачесаны на правый бок. Его лицо было словно высечено из гранита, как у древних римских сенаторов. Он стоял у открытого окна. — Мистер Гейтс, — раздался из машины мужской голос. Голос прозвучал резко и грубо. — Ваше Королевское Высочество, — ответил Гейтс, слегка поклонившись. — Время пришло? — Почти, Ваше Высочество, — сказал он. — Экипажи проверены. Наши ребята стоят снаружи. Принц глубоко затянулся сигаретой в последний раз и вздохнул. Это турне доброй воли призвано показать сочувствие к простолюдинам и укрепить связи с союзниками его страны. Он только что закончил тур по шести городам: Стокгольм, Осло, Копенгаген, Гамбург, Берлин и Мюнхен. Чтобы создать иллюзию смирения, ему пришлось отказаться от личного самолета, лимузинов и яхт. Вместо этого, королевская команда путешествовала массово, с охраной и всем остальным, ночным поездом. Королевский конвой лимузинов сопровождался собственной командой принца, и сегодня ночью поедет по федеральной железной дороге ФРГ. На самом деле расходы намного превышали те, которые он мог бы понести, летая на своем частном самолете, включая пилота, стюардессу, массажистку, повара и сопровождающего. Путешествие было медленным и масштабным. Его расписание должно было согласовываться с поездами этих больших городов, и часы тянулись просто вечность, пока вагоны перевозились, проверялись и перепроверялись службой безопасности. Вагоны, соединенные друг с другом, казались тюрьмой на колесах, с их темными тонированными окнами чуть выше уровня улицы. Большая часть их путешествия проходила ночью. Громкий, ритмичный лязг поезда и непрекращающийся ночной свист нервировали его. Даже шорох воздуха, проходящего через вентиляционные каналы, преследовал его. Хотя им предстояло пересечь Альпы через живописный перевал Бреннер, Луи снова будет скучать по горам. Реальность, для Его Королевского Высочества, принца Луи Уильяма Томлинсона, всегда будет восприниматься через плотный фильтр, темноту. Луи восхищался легковерием публики, а экстравагантные средства королевской пиар-машины пошли на формирование его имиджа. Но это был не просто образ. Принц Луи, двадцати четырех лет от роду, являлся наследником королевства Донкастер. Оба родителя внезапно скончались, когда ему было пятнадцать, став жертвами авиакатастрофы за границей. Его дед, Его Величество король Уильям, правил королевством почти сорок лет. Луи готовился стать следующим королем. Жители Донкастера с пятнадцати лет ждали, что он вступит в эту роль. Каждое его действие было публичным, каждое высказывание — записанным, каждая царапина на носу, расстегнутые штаны и неудачная стрижка — первой строкой в газетах. Он жил словно экзотический жук, за которым наблюдали сквозь толстую звуконепроницаемую клетку. Давным-давно Луи научили стоять, ходить, говорить, вежливо улыбаться и смеяться в разговоре, вести оживленный диалог, не выдавая при этом никаких личных подробностей. Даже то, как он небрежно клал руки — одну ладонь на низ живота, а другую на бок — было актом рассчитанного приличия. Его образ был воплощением доброты и порядочности, ума и сострадания. Его роль наследника давала прикрытие его пяти сестрам и одному брату; это давало им возможность дышать и расти. Его старшей сестре, принцессе Шарлотте, разрешили посещать школу в Лондоне, изучать историю искусств и моду. Им частично разрешили вести личную жизнь и человеческую неприкосновенность, потому что у Луи было не так. — Ваше высочество, — сказал Гейтс, — Оуэн и охрана проводят вас до вагона. Ваш поезд ждет вас. — Мы уже уходим? — Пока нет, — осторожно ответил Гейтс, прочищая горло. — Перед посадкой на борт собралась толпа журналистов, чтобы сделать фотографии. Луи отвел взгляд. — Фотографии, — он бессознательно расправил складки костюма. — Мне зададут вопросы? — Им дали список допустимых тем, Ваше Высочество, — ответил Гейтс. — Очевидно, учитывая предстоящую пресс-конференцию в Риме… — Они собираются спросить о принцессе Элеонор, — Луи холодно посмотрел на мужчину. — Я понимаю, — в его голосе послышалось раздражение. Гейтс откашлялся. — Несомненно, Ваше Высочество. Наиболее серьезным вопросом повестки дня станут предстоящие торговые соглашения с Анесидорой. — Которые мы передадим в самом лучшем свете, — продолжил Луи. — Совершенно верно, Ваше Высочество. — И в этом весь смысл этой шарады. Чтобы продать сделку. — Кхем, — возразил Гейтс. — Мы не сомневаемся, что Ваше Высочество превзойдет все ожидания. Светлое будущее Донкастера в ваших умелых руках. Мужчина склонил голову и вздохнул. Быть личным секретарем принца было его обязанностью. Он был опытным профессионалом, проработавшим с принцем четырнадцать лет. Он направлял Луи во время его мятежных лет в Эммануил-колледж в Кембридже, спасая его от сомнительных друзей и ситуаций, таких как майский день, когда он прибыл вовремя, чтобы предотвратить неудачную татуировку. Он нанял самых лучших личных охранников, чтобы следить за Луи во всех делах, даже самых личных. Личная жизнь Луи была вопросом национальной безопасности. Его жизнь была национальной эмблемой. Его нужно было содержать в презентабельном виде. Не было никаких сомнений. Луи слегка взмахнул рукой, и Гейтс открыл дверцу машины, пропуская его вперед. Его фигура была безупречна, ни единой морщинки не было видно ни на лице, ни на сшитом на заказ костюме. Воротник рубашки был расстегнут. Несколько выбившихся янтарных волосков на груди выглядывали наружу. Тем не менее, скромный покрой брюк подчеркивал округлую фигуру, обтянутую в талии, с тонкими стройными ногами. На левом запястье у него были часы от Картье. На шее висела тонкая золотая цепочка. На нижней части цепочки висел амулет в форме сундучка с сокровищами. Едва заметные выгравированные греческие буквы на нижней части, гласящие ελπίδα-ELPITHA-надежда. — Хорошо, Гейтс. Пойдем, — Луи отряхнул руки и последовал за телохранителями, Оуэном и его людьми, которые вели его к станции. В этот момент из машины вышел красивый мужчина примерно возраста шатена. Он был чуть выше Луи, в сшитом на заказ темно-синем шерстяном пиджаке поверх белой рубашки и таких же брюках. Его волосы были зачесаны наверх в свободную бронзовую волну и коротко подстрижены по бокам, и золотисто-карие глаза внимательно следили за окружающим. Он быстро взглянул на Луи, а затем медленно обвел взглядом всех вокруг. — Мистер Пейн, — Джозеф Гейтс подошел к нему. — Как вы сегодня? — Джозеф, — они обменялись рукопожатиями. — Я думал, Мюнхенская пресса хорошо к нам относится, а вы? — сказал Лиам, поправляя запонки. — Должен признаться, я был рад, что там не будет New York Times и Reuters. — Оу? И почему? — Они уже жестко атакуют со стороны Анесидоры. Загнали нас в угол в Берлине с вопросами об изменении климата… помните? — Ах, да, — кивнул Гейтс. — Помню. — Я думал, в прошлом году в Цюрихе уже говорили об изменении климата? Американцы воспротивились новым предложениям, немного расслабившись. — Хм-м, — они направились к станции вслед за принцем. — По лезвию ходил, может быть, но еще не решено, — сказал Гейтс. — Откровенно говоря, нелепо разглагольствовать о принце, как будто он может изменить свое мнение, чтобы угодить им. Багажа не было. Принц ехал с полным караваном экипажей. Лиам внимательно следил за каждым движением, оценивая каждого прохожего и автомобилиста. — Они ожидают, что такая маленькая страна, как Донкастер, будет следовать тем же климатическим мандатам, что и Великобритания и Франция, — сказал Лиам. — Это нереально. Есть причины, по которым мы не подписали Киотский протокол. — Пресса не понимает, Мистер Пейн. А если и понимают, то им все равно, — мрачно сказал Гейтс. — Они тратят больше времени на легкомысленные заголовки, чем на сложность экономики для небольших, невидимых стран, таких как Донкастер. Их больше интересуют читатели и сплетни. — Во-первых, у нас нет надежного источника энергии, — ответил Лиам. — Наших ресурсов едва хватает, чтобы нормально функционировать. — Проблема, которую мы можем решить в ближайшее время, — ответил Гейтс, обменявшись понимающим взглядом с Лиамом. — Если Его Королевское Высочество согласится. — Согласится, — настаивал Лиам. — Джозеф, ты должен признать, что он был великолепен. Простолюдины любят его. Он харизматичен… вежлив, остроумен, умен. Абсолютно безупречен. — Никто не безупречен, Лиам, — цыкнул Гейтс. — Человеческая природа такова, какова она есть. Но внешней безупречности будет достаточно. — Мой дорогой Джозеф, — Лиам повернулся к нему, — на твоем месте я был бы поосторожнее с такими словами. Гейтс был слугой. Да, сильный человек, но все же слуга. Такая критика в адрес принца граничила с предательством. — Лиам, — мужчина положил руку ему на плечо. — Вы же знаете, как важна эта встреча в Риме. Нашим дипломатам потребовались месяцы, чтобы это организовать. Принцесса Элеонор, может, и не самая любимая персона его высочества, но ее выбрали специально для него. Она молода и здорова. — Здорова! — криво усмехнулся Пейн. — Это низкая планка для брака, не так ли? Что она не прокаженная? — Вы насмехаетесь, Лиам, но англичане очень хороши в этом, — сказал Гейтс. — Отвлечение. Геополитика. Хедлайнер. Или, в данном случае, — он понизил голос, — королевский брак для укрепления власти. Дипломатия действительно не так сложна, когда у вас есть фотогеничные люди, как… — Как принцесса, — закончил Лиам, глядя в спину Луи. — И наш Принц. Надежда нации. Они подождали, пока Луи расправит плечи, готовый войти. Мужчины вошли через заднюю дверь главного вокзала, где их ждал связной. Гейтс быстро пошел поздороваться, а затем проводил принца и его свиту через отдельный коридор к ожидавшему поезду. Лиам наклонился к Гейтсу. — Кстати, как король Уильям? Есть какие-нибудь новости? Мужчина прошептал, понизив голос: — Мрачные. Последний раз, когда я проверял, его состояние оставалось неопределенным. — Он вообще пришел в сознание? Гейтс коротко покачал головой. — Мистер Пейн, — сказал он, — мы не должны обманывать себя. Наше время на исходе. Состояние Короля шаткое, и это может быть только вопрос недель или, что более вероятно, дней. Было бы очень полезно, чтобы наш Принц вел себя наилучшим образом. Лиам резко повернулся к Гейтсу, оба настороженные и серьезные. Затем его внимание снова было отвлечено, когда пресса начала собираться и разговаривать между собой, и началась фотосессия. На платформе Принца ждали около дюжины репортеров и фотографов. Дорожка была расчищена и оцеплена. Рядом с поездом стояла небольшая платформа с подиумом и микрофоном. — Добрый вечер, — обратился Луи к толпе. Его лицо с острыми углами и плоскостями было классически красивым, но в то же время сдержанным и непроницаемым. Вспышки фотоаппаратов быстро вспыхивали тут и там. Голос Луи был ровным, натренированным и уверенным, одновременно очаровательным и уклончивым. — Я хотел бы выразить признательность жителям Мюнхена, которые были столь любезны, приняв у себя наш краткий визит. Мне грустно покидать этот прекрасный город. Начнем с нескольких вопросов. Да, — он указал на мужчину-репортера, сидевшего впереди. — Ваше Королевское Высочество, — сказал репортер. — За последние две недели вы побывали в столицах нескольких стран. Вы можете сказать нам, какая из них ваша любимая? Луи вежливо рассмеялся и покачал головой. — Я знаю, это кажется невероятным, — дипломатично сказал он, — но у меня действительно нет фаворита. Каждый город, в котором я был, оказался более чем гостеприимным. Каждый из них уникально красив. Люди везде теплы и дружелюбны. Мы были так избалованы. Вообще-то, у него не было возможности выйти из дипломатических помещений, разве что посетить госпитали и военные мемориалы. Вечный огонь, бронзовый человек на вставшем на дыбы коне, мраморные и цементные колонны — все было одинаково. Венки, которые он возложил, тоже были одинаковыми — величественные цветочные композиции, бессмысленные для Луи, расставленные с торжественностью для ушедших героев. Каждый цветок, который Луи когда-либо видел в своей жизни, был таким: на пике своей эстетической привлекательности, совершенным и бессмертным. Его дворцы были полны ими. Поэтому они сливались с фоном и становились для него невидимыми. — Вы, сэр, в сером, — сказал Луи, указывая на человека с поднятой рукой. — Ваше Высочество только что завершили тур доброй воли по Судану, — сказал репортер. — Разве Ваше Королевское Высочество не считает, что есть лучшие способы собрать помощь для нуждающихся стран? — Хороший вопрос! — шатен очаровательно улыбнулся. — Да, мы только что вернулись из Судана, где провели неделю, посещая детские дома для детей, перемещенных в результате гражданской войны. Донкастер осознает, что его место относительной привилегии связано с глобальной ответственностью. Я рад оказывать помощь любым возможным способом, — казалось, у мужчины возник еще один вопрос, но Луи перевел взгляд на следующего репортера. — Да, мэм, сзади, — Луи указал на женщину средних лет в очках. — Ehrenvolle Grüße, ihre königliche Hoheit, (прим.пер. с нем. — С уважением, Ваше Королевское Высочество) — сказала она высоким голосом. — Ваше Высочество, до нас дошли слухи о важном событии, которое должно произойти в Риме. Не выдавая его, не могли бы вы намекнуть, что это будет? — она улыбнулась ему. — Мы все умираем от любопытства. Луи надеялся, что никто не заметил гримасы, промелькнувшей на его лице. — Рим! — сказал он, выпрямляясь с вежливой улыбкой. — Для нас это всегда было счастливым местом. Я не хочу портить сюрпризы! — Может, это как-то связано с принцессой Элеонор? — вежливо подсказала она. Шатен рассмеялся. — Принцесса всегда была прекрасной подругой Донкастера. Я буду счастлив, если она тоже окажется в Риме. — Ходят слухи, что будет, Ваше Высочество. Конечно, то, что вы оба оказались в Риме, больше, чем совпадение, а принцесса больше, чем друг. Не могли бы Вы уточнить? — У нас хорошие отношения, — сказал Луи, останавливая ее. — Спасибо. Мужчина рядом с ней, с непривычно длинными развевающимися черными волосами, заговорил, не спрашивая. Луи с тревогой узнал эмблему агентства Reuters на его пропуске для прессы. — Ваше высочество, — сказал он с американским акцентом, — в свете торговых соглашений, ожидающих заключения между двумя странами, не могли бы вы охарактеризовать ваши связи с принцессой Элеонор как стратегические для экономических интересов Донкастера? Луи посмотрел на репортера, нарушившего этикет. Этого вопроса не было в утвержденном списке. Он заговорил, не дожидаясь ответа. Что с ним не так? Репортер оторвал взгляд от своих записей, в его глазах был вызов и такая же решимость. — Как вас зовут, сэр? — мягко спросил Луи, его взгляд был ледяным. — Стив Аоки, — ответил он. Он показал свой пропуск для прессы — наглый ублюдок. — Информационное Агентство Reuters, — Томлинсон оглядел его с головы до ног. Аоки невозмутимо ответил на его пристальный взгляд. — Мистер Аоки, Донкастер и Анесидора — соседние страны, — отрывисто произнес Луи. — Естественно, я ожидаю, что наши национальные интересы будут тесно связаны. — Но так было не всегда, Ваше Высочество, — настаивал Аоки. — Разве не так? На самом деле, они исторически были в ссоре. Я бы даже сказал, что конфликт между двумя странами является нормой, а не исключением. И теперь, когда Анесидора доминирует в ядерной энергетике, редких минералах и наращивает обороты в ядерной энергии, разве Донкастер не зависит еще больше от ее доброй воли? — Мистер Аоки — я правильно сказал? — Луи холодно улыбнулся. — Мы работаем вместе, чтобы укрепить наши взаимные интересы и поднять наш рейтинг на международном уровне. Спасибо. На сегодня все, леди и джентльмены, — Луи взглянул на Джозефа Гейтса и Лиама Пейна. — Вы все были так любезны, — сказал он нейтральным, резким тоном. — Нам нужно успеть на поезд. Всем спокойной ночи. Он повернулся и спустился с трибуны, не обращая внимания на репортеров, которые требовали продолжения. Они всегда хотели большего. Конец бы никогда не наступил. Их какофония походила на стаю препирающихся гусей. Луи повернулся к ним спиной, и они перестали для него существовать. Мир отступил. Томлинсон вошел в специально спроектированный для него вагон. Комната была просторной, с кожаными диванами, креслами и большим кофейным столиком. Несколько полок, заполненные литературой, ровняли стены. На одной из пустых полок стоял хрустальный снежный шар, внутри которого находился выкрашенный в зеленый и синий цвета домик итальянского резчика по дереву, и на ступенях скапливался снег. Едва переступив порог, Луи опустил плечи, снял пиджак и бросил его Лиаму, что ловко поймал его одной рукой. Джозеф Гейтс стоял в дверях. — Мы уезжаем через несколько минут, Ваше высочество, — сказал он. — Как Вы думаете, Вам что-нибудь понадобится? — Я могу убежать? — безрадостно спросил Луи. Он повернулся и встретил бесстрастный взгляд Гейтса. — Я шучу, Джозеф. Пейно здесь. Со мной все будет в порядке. — Как пожелаете, — Гейтс кашлянул, не поднимая глаз от земли. — Тогда спокойной ночи. Встретимся утром. — Ты же знаешь, я буду здесь, — нерешительно пропел Луи. Гейтс коротко поклонился и вышел из комнаты. Атмосфера разрядилась. Томлинсон глубоко вдохнул и выдохнул. Он вытянул руки за спину и широко развел их. — Мой принц, — мягко пожурил его Лиам. — Что? — прорычал Луи. — Что я сделал? — Вам нужно поспать, — сказал Лиам. Луи посмотрел на него, готовый к бою. — У вас усталый вид, Ваше Высочество. Я принесу молоко и лекарства. — Лиам, — сурово сказал принц, — я говорил тебе миллион раз. Когда мы останемся одни, зови меня Луи. На лице Лиама отразилась смесь удивления и боли. — Ваше Высочество… — Я настаиваю, Пейно. Давай больше не будем об этом. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом улыбнулись. — Как пожелаете. Все еще стоя, Луи зевнул, прикрыв рот тыльной стороной ладони. Он был явно измучен, под его глазами залегли темные круги — явный признак бессонницы. — Пейно, как думаешь, я когда-нибудь засну без таблеток? — У вас была тяжелая неделя, — ответил Лиам. — Доктор Боннаховен дал точные инструкции. Никаких пропущенных дней до окончания тура, — он сочувственно поморщился. — Мне это не нравится. Таблетки заставляют меня чувствовать себя… плохо, — сказал Луи. Он провел рукой по волосам. — Клянусь, мне снова снятся кошмары. Я просто не могу вспомнить ни одного из них. — Вот как? — Хм-м. — Мне жаль это слышать, — выражение лица Пейна было нежным. — Доктор сказал, что понадобится пара недель, чтобы привыкнуть к ним. Он жестом пригласил Луи сесть. Тот плюхнулся на один из кожаных диванов в комнате, сев так, что его ноги покоились на подлокотнике. — Доктор считает, что лекарства помогут избавиться от кошмаров, — сказал Лиам. — Полагаю, это не работает? — По правде говоря, я ни одного не помню, — сказал шатен. — Просто помню темноту. Ужасная, необъятная тьма, которая поглощает тебя целиком. И страх. Парализующий. От которого нельзя убежать, — он искоса взглянул на Лиама. — Что за большой ребенок, м? — Я представляю, какая она ужасная, — сказал Пейн. Луи закрыл глаза. — Честно говоря, я даже спать не хочу. — Что ж, — задумчиво произнес Лиам. Он повесил пиджак Луи в шкаф, пересек комнату и сел на стул напротив. — Это не лучшее решение. У нас целый день в пути, день отдыха, а потом еще один день до конференции. Вы могли бы использовать время с пользой. С самого первого дня Ваше Высочество каждый день проводит на публике. Как только мы доберемся до Италии, солнце пойдет вам на пользу. Поезд вздрогнул и медленно двинулся вперед. Свет внутри вспыхивал и гас. Пейзаж за окном проплывал мимо. Луи прикрыл глаза рукой. — На этот раз я правда увижу солнце? — Лиам поморщился, а Луи продолжил: — Я кое-что читал об этом. Большая желтая штука в небе, яркая. Круглая? — он замахал руками. — Огненный шар. Мощь всей Солнечной системы. Судя по тому, что я читал, оно здесь уже целую вечность. — О боже, — сказал Пейн. — Вы немного циничны. — Ты грубишь мне? — возразил Луи. — Это моя жизнь, приятель. Я планирую пойти в туалет в 7:26 утра, и мое дерьмо вылезет ровно в 7:35. В 7:36 робот вытрет мою задницу восемью листами королевской туалетной бумаги. После двух впрыскиваний биде при 31 градусе Цельсия и полотенца, мы уйдем. Пейн вздохнул и встал. Было уже 9:49 вечера. Ему лучше поторопиться. В конце концов, доктор Боннаховен дал четкие инструкции. Луи так долго страдал бессонницей, что начал вести себя непредсказуемо, и доктор сказал, что очень важно придерживаться расписания. Лиам не хотел знать, что произойдет, если он не будет следовать инструкциям. Перед приемом лекарства под глазами Луи начали проступать багровые синяки. Его можно было найти ночью, бродящего по дворцу. А теперь, через одиннадцать минут, он примет необходимую дозу. Примет. Не было никаких сомнений.

•••••

Выйдя на улицу, Стив Аоки встал у стальной колонны вокзала, записывая свои последние впечатления перед тем, как написать статью. Но что за статья? Принц уклонился от ответов на все вопросы. Он прошел медийную подготовку в пределах нанометра своей идеальной жизни. Стив вздохнул. Его статья будет похоронена; это было так же хорошо, как писать в блоге, который никто не читает. Так проходит современная журналистика. Он прокрутил вниз список контактов, чтобы написать своему другу. ты здесь, гарри? Он подождал несколько секунд, а затем на экране появился ответ. где ты стивен мюнхен. центральный вокзал. если это вообще можно так назвать. только что освободился что делаешь? монархия, чувак. это была пустая трата времени. принц, как там его зовут… луи, будущий король донкастера точно. ты задавал вопросы? ха! несколько… спросил об анесидоре? пытался, чувак., но этот ублюдок, по сути, уклонился от всего. ловко, да? шикарнее, чем Эксон Вальдез*, если ты понимаешь, о чем я. Стив ждал, пока точки на телефоне остановятся, чувствуя сочувствие Гарри через неодушевленное портативное устройство. хорошая подготовка для прессы, королевские особы. тесные, как швейцарские своды. хаха. не знаю. никогда не видел швейцарские хранилища? не о чем писать, поверь мне. ты знаешь, что я приехал из берлина? на это ушло шесть часов. пустая трата бензина После минутной паузы Стив увидел следующую строчку. каким он был? охраняемый. на грани. парень снаружи как коробка со льдом, но но что? будто внутри него неразорвавшиеся мины, понимаешь? ооо, ты говоришь так заманчиво. не могу дождаться Стив почти слышал недовольный вздох Гарри. Он кивнул в знак согласия. верно, ты должен взять у него интервью? не напоминай мне об этом, стивен. надо поцеловать эту королевскую задницу, гарри. я не завидую тебе, чувак. где ты опять? рим? флоренция? я в риме хорошие времена! что ж, удачи в попытках вытащить что-нибудь из его королевской тугой задницы. это хуже, чем рвать зубы к сожалению, не удалось получить эксклюзив. придется постараться на посольской вечеринке. вот дерьмо. мне очень жаль Стив знал, как привлечь внимание толпы репортеров. Это была одна из причин, почему он носил длинные волосы, чтобы его заметили. Завладев их вниманием, он начал задавать вопросы. У каждого репортера-ветерана были свои трюки. без потерь, наверное угу хей с кем ты? найлер Стив кивнул. Найл Хоран был профессиональным фотожурналистом, несколько раз побывал вместе с ними. хороший человек. нравится его статья о ватиканской потасовке найл крутой у этого ирландца фантастические рефлексы хей, кстати, я даже не знаю, как он выглядит найл? нет, гребаный папа римский, стивен. я имею в виду принц. Луи как-его-там погугли его. он красивый мужчина. компактный то есть, он креветка? нет-нет тролль? погугли его, гарри. думаю, ты будешь приятно удивлен не буду. он может выглядеть дерьмово, мне все равно, просто нужно несколько цитат для записи, предпочтительно в выгодной форме кстати, он не выглядит как говно нет? далеко нет мне плевать стив он довольно симпатичный ммм. так расскажи мне, какой он на самом деле? как дьявол. умный дьявол Точки на экране то появлялись, то исчезали. Стив выключил его. Гарри был лучшим, но ему придется поработать на него. Стив нисколько ему не завидовал. ____ * — Нефтяной танкер, получивший известность после аварии в проливе принца Уильяма, которая привела к утечке сотен тысяч баррелей сырой нефти, загрязнившей воды и побережье Аляски. согласно гуглу, он сошел с курса. слился, как и Луи))

•••••

Là, tout n’est qu’ordre et beauté,//Это мир таинственной мечты, Lux, calme et volupté.//Неги, ласк, любви и красоты.

Луи взглянул на лист бумаги, который держал в руках, одними губами произнося слова. Учитель велел ему выучить стихотворение наизусть, но он, как обычно, ждал до последней минуты. Он находил запоминание утомительным. В лучшем случае он расскажет об этом какому-нибудь важному бюрократу, который похвалит его. Луи был окружен такими людьми. Никто искренне не считал его умным. Никто никогда по-настоящему не слушал, что он говорил, да и не заботился об этом. Он мог декламировать детские стишки или гангстерский рэп, и никто не заметил бы разницы. Двор стоял на ушах из-за рождения его младших братика и сестры, близнецов Дорис и Эрнеста. Луи только что исполнилось тринадцать. У него уже было четыре младших сестры, и он знал, как все будет. Сначала две недели непрерывного отдыха для его матери, Ее Королевского Высочества Джоанны, Принцессы Донкастера. Для горожан будут устроены торжества. Затем наступит крещение со всей присущей пышностью и великолепием. И только потом Луи сможет сбежать и остаться один. Пока он убаюкивал себя в кабинете, шатен услышал, как открылась дверь и кто-то вошел. Дверь также незаметно закрылась. Легкие, неровные шаги тихо приближались к нему. Луи рассеянно продолжал читать стихи из шпаргалки. Пара мягких рук закрыла ему глаза. — Мариус, — Луи мог узнать его запах где угодно. — Луи! Луи обернулся. Другой мальчик был худ и бледен. Прямые пряди белокурых волос струились по голове, как льняной шелк. Его глаза были прикрыты тяжелыми веками, придавая им вид полуприкрытых век. Светлая, переливающаяся синева ирисов светилась под ними. Луи всегда казалось, что он похож на лесного эльфа; все, что ему было нужно, — это острые ушки. Он был на год старше и на несколько дюймов выше Принца. — Что мы сегодня делаем? — спросил Луи. — Ты учишься. — Ах, это глупая штука, — сказал Луи, бросая бумажку на стул рядом с собой. — Это не важно. Просто домашнее задание по французскому. — Что там? — L'invitation au voyage. Приглашение к путешествию. Это так скучно. Мне скучно, скучно, скучно. Покажи мне что-нибудь веселое. — Как насчет того, чтобы взять домашнее задание с собой? Ты можешь учиться там. — Где? Мариус взял Луи за руку. — Пошли. — Мариус, скажи, куда ты меня ведешь? — Луи чуть не рассмеялся. — Это пикник! Томлинсон с любопытством распахнул глаза. На дворе февраль, середина зимы. Земля промерзла насквозь. На улице ни единой живой души. Луи представил себе, как он жует замороженный хлеб, пьет ледяной лимонад, обхватывая кружку руками в перчатках. — Ты с ума сошел, Мар. Ты вообще был на улице? Даже в конюшнях на миллион градусов ниже нуля, — отец Мариуса был главным конюхом королевских жеребцов. — Не волнуйся, — сказал парень. Он загадочно улыбнулся, его губы сжались в тонкую линию. — У меня все готово, пока ты готов к приключениям. Луи выгнул бровь и склонил голову набок. Конечно, он был готов к приключениям. Но урок через час, и скоро мистер Гейтс придет за ним. — Allons-y, mon copain (п.п. с франц. — пошли, приятель), — сказал Луи. Он сложил лист со стихотворением вчетверо и сунул в карман брюк. Мариус сжал его руку, и они побежали через кабинет, по коридорам Большого зала, мимо библиотеки и различных больших гостиных, мимо чайных и оружейных, мимо большого обеденного зала с сотнями гербов, мимо курительной комнаты, примыкающей к ней, мимо музыкальных залов, выходящих окнами в сады, к юго-западному крылу огромного здания — самой южной точке дворца. Чем дальше они удалялись от дворца, тем тише становились коридоры. Вокруг никого не было. За ними наблюдали только давно умершие глаза герцогов и баронесс на стенах. Их шаги стучали по каменному полу коридоров, заглушаемые толстыми слоями ковра между ними. Мариус открыл дверь в оранжерею. Наружу вырвалось ослепительное сияние цветов. Луи не мог поверить своим глазам. В центре оранжереи стоял туалетный столик с театральным гримом, кремами и цветами в необычайном количестве. А вокруг в своем ярком великолепии висели десятки костюмов самых разных размеров. Пиратские костюмы. Ведьмы и волшебники. Русалка. Шеф-повар и акробат. Директор цирка. Костюм Давида Микеланджело, который в своем миниатюрном воплощении был героическим и милым. Клоунские костюмы с соответствующими мягкими вафельными туфлями. Снежный человек. Инопланетянин с зеленой кожей рептилии и эллиптическими мерцающими глазами. С одной стороны была устроена импровизированная сцена с плотными темно-красным бархатным занавесом, расстилающимся по полу сцены. На маленьком столике в противоположном конце комнаты стояли тарелки и чашки, пирожные, печенье, бутерброды и бутылки содовой. Рядом с тарелками лежали льняные салфетки и столовое серебро. — Мариус, — спросил Луи, разинув рот. — Как? Когда? — Я подумал, что нам не помешает немного развлечься, — сказал парень. — Зимы такие скучные. Я попросил Леонору — ты ее знаешь? — она отвечает за королевскую одежду. Она выкопала эти костюмы из хранилища — они висят там целую вечность, в ожидании костюмированных балов. — Но они великолепны. — Никто из них никогда не носил. Бедняжки, — сказал Мариус. — Они все были в ящиках на складе. На самом деле, есть еще тонны. — Я серьезно, — Луи повернулся к нему. — Откуда ты знаешь? Это прекрасно. Луи подошел к костюмам. Когда-то их шили королевские швеи, и каждая была уникальна, неповторима. Он коснулся шелков и бархатных лент, белья, блесток и набитых пеной туфель. — Какой ты выберешь? — Хмм. Так трудно сделать выбор, — сказал шатен. — Они все такие невероятные. Луи просмотрел каждый костюм. Яркие цвета образовали прекрасный хаос. Кроме одежды, там были шляпы и перчатки, мечи и палочки, сапоги, шарфы, накидки. Каждый карнавал в жизни Луи собирался в одном месте. Наконец он остановился на греческой тоге, — белом шелке, отделанном золотом, — и золотой лавровой короне. Луи и Мариус недавно вместе прочли книгу по греческой мифологии. Томлинсон снял джемпер и брюки, натянул гетры и закрепил тогу золотой заколкой на левом плече. Он аккуратно водрузил на голову лавровый венок, листья которого были обращены к небу. Его обнаженная кожа была бледной и тонкой. Луи покрутился перед парнем, в восхищении раскинув руки. Казалось, он мог бы улететь, если бы только у него были крылья. — И кто же ты? — Мариус удивленно постучал себя по подбородку. — Угадай. — Геркулес, — сказал парень. — Фу, — сказал Луи. — Нет. Попробуй еще раз. Мариус подпер рукой подбородок и задумался. — Эрос, — решил он. — Бог любви. — Нет! — Луи закатил глаза. Он выпрямился, приняв героическую позу. — Да ладно тебе. Подумай лучше. Мариус взял его за плечи и мягко развернул к себе, звонкий смех Луи прошел по его телу. — Дионис, — сказал парень. — Предводитель вакханалий. Любитель вина. Тусовщик. Создатель хаоса. — Дионис! Ты совсем сдурел? — Луи продолжал смеяться. — Нет. Посмотри на мою корону, — шатен вздернул подбородок и вздохнул. — Я Аполлон, бог солнца. Но я также могу быть Персеем, убийцей Медузы, — в одной руке он держал воображаемый меч, а в другой — невидимую голову Медузы Горгоны. — О, герой! — сказал Мариус. — Ну конечно. Может быть, даже Прометей! — Похититель огня, — сказал Луи. — Прекрасно! А ты, Мар. Кем ты хочешь быть? — Ну, если ты Прометей, — сказал Мариус, понизив голос, — то я, наверное, Пандора, самая любопытная девушка в мире. Шатен приоткрыл тонкие губы. Он не ожидал, что Мариус это скажет. Что-то шевельнулось внутри него или начало раскрываться, как куколка. Это было не совсем хорошее чувство. Тем временем парень начал сбрасывать с себя одежду. Его тело было худым и бледным, с небольшими мускулами. Обойдя костюмы в одних трусах, Мариус оборачивал вокруг себя ткани, проверяя их на ощупь, и, наконец, выбрал одиноко висящий простой белый костюм. Он повернулся к Луи спиной, чтобы надеть полупрозрачное платье — и определенно выбрал платье, а не тогу. Шифон и дамасский шелк струились по талии в стиле ампир, элегантно отделанной кремовым атласом. Когда он обернулся, от статики ткани волосы на затылке встали дыбом. Он был похож на одуванчик. Мгновение Луи молча смотрел на него. Потом моргнул. — Ты выглядишь почти как девочка, — прошептал он. Свет, льющийся из окон оранжереи, обрамлял Мариуса короной света и теней. Его лицо было почти в темноте. Солнце вокруг его головы пылало белым огнем. — Тебе нравится? — спросил парень. — Смотри. Мариус сел за туалетный столик. Он взял банку и осторожно намазал лицо краской. Цвет его лица стал розовато-персиковым, чуть теплее, чем при рождении. Он прикусил губы, чтобы сделать их пухлее, а затем открыл другую баночку и намазал вишнево-красным прямо посередине. Он открыл еще один флакон и вытащил скрученный аппликатор, чтобы пройтись им по ресницам, что моментально стали гуще и темнее. Луи зачарованно наблюдал за ним. — Что думаешь? — спросил он. — Это… удивительно, — сказал Луи. — Ты прекрасен. Мариус был из другого мира. Он не походил ни на кого из тех, кого Луи когда-либо видел, ни столько на любопытную девушку, сколько на мифическое существо, сочетающее в себе человеческое и божественное, как Психея на вершине жертвенного утеса. — Хотите попробовать, Ваше Высочество? — Нет, нет, — возразил Луи. — Нет, я не должен… я так не думаю. Он уставился на своего спутника в состоянии парализованного изумления. Мариус встал, возвышаясь над Принцем. Он покачивался, словно под неслышную музыку. Он поднял руки над головой и потянулся в томном танце, его туловище было длинным, бледным и худеньким, точно зимняя осина, а кружевной лиф платья сморщился, так как был пуст. Мариус улыбнулся ему. Луи застыл на месте, не в силах отвести взгляд. Затем, как будто призрачная рука подняла его, рука шатена коснулась левой стороны платья, погладила ткань, оторвала ее от туловища и потянула. Другой рукой он потрогал платье сзади, притягивая ноги Мариуса ближе. Мариус упал в его объятия. Это казалось правильным. Луи не мог ни объяснить, ни понять. Но это было так, как будто он должен был быть здесь. Он чувствовал себя завершенным, он больше не был одинок. Дверь оранжереи открылась. Оба мальчика быстро и рефлекторно повернули головы к двери. Там стоял мистер Гейтс и молча наблюдал, его тело было темным силуэтом. Луи резко опустил руки и попятился. — Ваше Высочество, — наконец произнес мужчина. — Ваш учитель французского, Месье Ашерон, ждет в атрии. Мы должны идти? — Джозеф, — сказал Луи высоким тонким голосом. Лавровый венок слетел. Луи спрятал его за спину. — Привет! Я не… Мы просто играли. — Я вижу, — слова сочились сарказмом. — Я подожду вас в кабинете, Ваше Высочество. Гейтс поклонился, вышел и закрыл за собой дверь. Не глядя на Мариуса, Луи быстро сбросил тогу и натянул джемпер и брюки. Его пятка еще не совсем встала на место в правом ботинке, но он все равно заковылял прочь, не глядя, куда идет. — Ваше Высочество, — окликнул его Мариус. Томлинсон не мог смотреть на его лицо, так как яркий макияж подчеркивал бледность. — Спасибо, Мар, — ответил Луи, не оборачиваясь. — Это было здорово. Жаль, что мы не попали на пикник. Увидимся позже, ладно? Парень стоял, неловко опустив руки. Он смотрел, как Луи поспешил прочь, едва успев одной ногой надеть ботинок, правая штанина застряла в обуви. — Луи, — сказал он дрожащим голосом. — Луи, пожалуйста! Луи не ответил. Он быстро вышел за дверь. Он закрыл за собой дверь. Мистер Гейтс исчез. Сердце Луи бешено колотилось в грудной клетке. Томлинсон на мгновение прислонился спиной к двери, в глазах потемнело, голова закружилась. Он вскочил на ноги, поправил ботинок и быстро пошел по коридору. Он надеялся, что дрожь не будет заметна к тому времени, когда он доберется до учителя французского. В кармане брюк зашуршал листок со стихами.

Aimer à loisir//И будем мы там Aimer et mourir//Делить пополам Au pays qui te ressemble.//И жизнь, и любовь, и блаженство.

Любить по своей воле, любить и умереть в такой стране, как ты. Строчки зазвенели в ушах Принца, как из морской ракушки. Ему казалось, что он падает с обрыва. Однажды ранним утром, неделю спустя, когда Луи спустился на кухню искать Мариуса, его там не было. Элейн, одна из кухарок, сообщила ему, что отец Мариуса получил повышение. Начальник конюшни теперь отвечал за королевских скаковых лошадей в национальной конюшне, в двух часах езды. Вся его семья переехала. Они никогда не вернутся.

•••••

Лиама Пейна никогда не перестанет забавлять образ принца Луи, бегающего по маленькому двору, прижав кулаки к груди и неуверенно переступая с ноги на ногу. Территория посольства в Риме была довольно ограниченной. Двор был едва ли больше половины баскетбольной площадки, окруженной с боков живой изгородью и деревьями. Луи держал в руках небольшие гантели, время от времени раскачивая их перед собой и в стороны на уровне плеч под рявкающий голос тренера. Время от времени шатен кричал: — Я делаю это, ты, садистский ублюдок! Лиам сдержал смех. Он сидел на солнышке, обдуваемый теплым, ароматным летним ветерком, и шуршал газетой в руках. Лиам Пейн любил Рим. Во-первых, ничто не могло сравниться с итальянским солнцем, более ярким, чем все звезды в ночи. По сравнению с анемичным северным небом Италия казалась сладкой мечтой. До большого события оставалось еще несколько дней. Хорошо было на время остановиться, перевести дух. Посольство Донкастера в Риме было старомодным, просторным и свободным, в здании XVI века недалеко от виллы Боргезе. Несмотря на возраст и величие, оно казалось легким и современным. Воздух и солнечный свет хлынули во двор. Антикварные стены и балки были отделаны современной мебелью в стиле минимализма — элегантной кожей, стеклом и сталью. Потный Луи плюхнулся в кресло рядом с Лиамом, поставив одну ногу на землю, а другую вытянув перед собой. Он бросил гантели на землю, вытер лоб полотенцем, после чего схватил бутылку с водой и сделал большой глоток. — Взгляните на заголовок, Ваше Высочество, — Лиам показал ему газету. — Принц Луи прибывает в Рим в самый темный час. Они сделали из тебя мессию или что-то в этом роде! Луи, сидевший в кресле, выгнул бровь. — Прошу прощения, Лиам. А разве нет? — Ха-ха, простите меня, сэр! — лицо Лиама исказилось от смеха. — Сообщить в Ватикан? — Скоро узнают, — Луи расшнуровал кроссовки и бросил их на землю. Он потянулся к пачке сигарет на столе перед Лиамом, закурил и затянулся. — Они всегда узнают последними, не так ли? Лиам раздраженно покачал головой. — Ваше высочество, — сказал Пейн. — Когда мы будем в Риме, попробуем поступить, как римляне? По крайней мере, будьте с ними повежливее. — Я ни для кого не меняюсь, Лиам. Мне позволено быть собой, когда я один, — Луи положил сигарету в пепельницу, сделал еще один глоток воды, затем плеснул себе на ладонь и плеснул на потное лицо, приглаживая волосы. — И я тебе говорил. Просто Луи. — Ваше Выс… — Никаких возражений, Пейно, — перебил его Томлинсон. — Луи. Просто Луи. Дай мне услышать это от тебя. Лиам искренне огорчился. — Ладно. Луи радостно запрокинул голову. — Серьезно! Это не просьба. Еще раз, и мне придется тебя отшлепать. Пейн взглянул на личного тренера, который терпеливо ждал на краю двора, вне пределов слышимости. Тренер, худой жилистый мужчина в ярко-синем спортивном костюме, вежливо отвел взгляд. — Хорошо, — сказал Лиам вполголоса, — Луи. Ты невозможен, знаешь ли. Это абсолютно против правил, если кто-то подслушивает. Моя задница будет на кону. — Это мой выбор, Лиам, — сказал шатен. Он затянулся и стряхнул пепел на землю. — Я тебя прикрою. Я принц, не так ли? Мне бы хотелось, чтобы хоть один человек был рядом и относился ко мне как к другу. Или притворялся. Кто-то, кто не член семьи. И я уважаю тебя, Пейно. Ты порядочный человек. — Спасибо, Ваше… — Лиам откашлялся. — Я имею в виду, Луи. — Вот так, — ответил Принц, улыбаясь и указывая сигаретой на Лиама. — Теперь продолжай. Лиам поймал лукавый взгляд Луи. — Итак. Кроме фотосессии в 11 утра, у тебя завтра свободный день, — сказал Лиам. — Ты ничего не хочешь сделать? — Просто фотосессия? — По большей части, — Лиам просмотрел бумаги. — Итальянцы знают, что ты здесь. Может быть репортер или два, но они знают, что это просто формальность. — Элеонор приехала? Лиам заметил, как у парня дернулся глаз. — А что? — он повернулся к Луи. — Она скоро будет здесь. Ты что-то задумал? — после с надеждой добавляя: — Ты хочешь, чтобы я организовал тебе с ней экскурсию по городу? — Да, конечно, — Луи стряхнул пепел с сигареты. — Ты же знаешь, мне бы это понравилось. — Прогулка по Базилике Святого Петра, только для вас двоих. Сладко поедая мороженое с ложек друг друга на Испанской лестнице. Просто как настоящая пара на «Холостяке». Луи наклонился, чтобы шлепнуть Пейна по бицепсу, и пепел упал с сигареты. — Меня вырвет, — сказал он. — Нет, спасибо. Лиам, смеясь, легко увернулся. — Луи, это серьезно. Ну правда. — Я знаю, — сказал Томлинсон, глубоко затягиваясь сигаретой. — Я знаю, Пейно. Ты не обязан мне говорить. — Извини. — Перестань извиняться! — Луи стряхнул пепел на землю. — Ради Бога, я знаю всю процедуру. Я должен стать королем и жениться на Элеонор. Мы заделаем парочку маленьких Донкастерских принцев на будущее… — Лиам поморщился, но Луи продолжал: — А потом у нас будут любовники, и мы никогда больше не увидимся, разве что на свадьбах и похоронах. — Он опустился в кресло и выпил еще воды. — Спасибо Господу за маленькие милости. — Луи, — Лиам знал, что шатен в чем-то прав. — Попробуй взглянуть на это с другой стороны. Все может обернуться лучше, чем ты думаешь. — О, поверь мне, — сардонически рассмеялся Луи. — Не обернется. — Почему ты так уверен? Ты не видел Элеонор целую вечность. Ты ее почти не знаешь. — Потому что я знаю. Лиам сложил газету. Луи смотрел прямо перед собой, быстро щелкая пальцами по сигарете. Пепел сыпался на землю один за другим. Луи затянулся сигаретой, потом отвернулся и яростно выпустил дым в небо. Его молчание усиливалось щебетом птиц вокруг них, доносившимся с легким ветерком. — Луи? — сказал Лиам. — Мне очень жаль. Я сказал что-то не так? Томлинсон встал, обошел Пейна сзади, сделал длинную затяжку и вернулся к столу. Глаза у него были темные, лицо непроницаемое. Он положил обе руки на стол. — Лиам, что ты думаешь о любви? Вопрос застал парня врасплох. — Не знаю, — пробормотал он. — Что я думаю о любви? — Да, что ты думаешь? — нетерпеливо сказал Луи. — Ты когда-нибудь любил? Лиам вжался с сидение и смущенно пожал плечами. — В романтичном плане? — Нет, Лиам, — сказал Луи. — Я спрашиваю о твоем псе, Вулфи, — он нахмурился. — Конечно, в романтичном плане, болван. Лиам выпрямился. — Ну, да. Я…эм, у меня было несколько случаев, — он навострил уши, как будто его допрашивали о государственной тайне. Разговор о близости с принцем Донкастера был тем, чего Лиам никак не ожидал. Было ли это для протокола? — Ну и? На что это похоже? — спросил Луи, а Лиам с любопытством наблюдал за ним. Шатен в в надежде выгнул брови, его губы слегка приоткрылись. — Это заставляет чувствовать себя… особенным? Как будто кто-то впервые видит тебя настоящего, — взгляд Лиама смягчился. — Тебе не нужно притворяться. — Ты честен, — подсказал Принц. — Да, — ответил Лиам. — Даже если это временно, ты честен чем когда-либо. Чем ты честен в обычных обстоятельствах. Ты чувствуешь, что тебя видят и слышат. Понимают. Настоящего. На мгновение на лице Луи промелькнули гнев и печаль, но он тут же взял себя в руки. — Наверное, это хорошо? — осторожно спросил он. — Это самое лучшее, — сказал Лиам. Внимательно посмотрев на Луи, но добавил: — Но, Ваше Высочество, Вы могли бы иметь это. Через некоторое время, Луи спокойно ответил:  — Нет. Это не вариант для меня. Лиам посмотрел шатену в лицо. Что-то в холодном, стальном голосе Луи испугало его, как будто закрылась дверь. — Ты никогда не был влюблен, Луи? Ты самый завидный холостяк Донкастера! — Знаешь, это бессмысленно, — пожал плечами Томлинсон. — По правде говоря, я никого не знаю. Никто меня не знает. Никто меня не видит. У меня даже не было настоящего поцелуя. — Ты шутишь! — не подумав, выпалил Пейн. Он смущенно отпрянул. — О боже. Извини. Луи рассмеялся. — Перестань извиняться! Все нормально, приятель. Я бы отреагировал точно так же, — он взял сигарету и затянулся, выпуская дым плотной струйкой. — Но… ни с кем? Никаких поцелуев? Никогда? Как насчет твоих кузенов или школьных друзей? — Кузены, — Луи закатил глаза. Одной рукой он взял зажигалку и щелкнул ею. — Ты сейчас серьезно? Думаешь, инцест считается? Я говорю о поцелуе настоящей любви, Пейно, а не о пьяном обмене слюной на каком-то потном студенческом концерте. Лиам прочистил горло. — Так, типо… — К твоему сведению, — Луи выгнул брови. — Я целовался с языком. Может, даже ниже пояса, — мечтательно вздохнул Принц, — что, кстати, было приятно. Очень мило. Лиам преувеличенно прикрыл глаза рукой. — Боюсь, это слишком много, Ваше Высочество. — Но не настоящий любовный поцелуй, — продолжил Томлинсон с сожалением в голосе. — И, судя по всему, никогда не узнаю, что это. Лиам взглянул на Луи, который вдруг показался ему намного моложе своих двадцати четырех лет, человеком с огромными привилегиями, которого никогда не выпустят из позолоченной клетки. Коснувшись руки шатена, Лиам смягчился. — Мой Принц. Луи продолжил вертеть окурок в пепельнице. Пейн продолжил: — Жизнь длинная, Луи. Ты слишком молод, чтобы сдаваться. — Возможно, — загадочно ответил Луи. — Mainte fleur épanche à regret / Son parfum doux comme un secret. Знаешь? Лиам отрицательно покачал головой. — Это значит, что любовь — букет отравленных цветов, — Луи посмотрел на садовую ограду. — Сладость приходит с болью. Ничто не дается даром, — он положил зажигалку и встал, дважды быстро стукнув по столу и положив конец дискуссии. — Так что у нас на сегодня, мистер Пейн? — Ну. Хорошо, — Лиам открыл папку. Он взглянул на часы. — Давай посмотрим. Твоя тренировка должна была продлиться еще полчаса. — Ха-ха! — Луи дерзко ухмыльнулся. Он посмотрел на тренера и махнул рукой. — Какой позор. Спасибо, любовь моя! Ты свободен! — тренер покачал головой, поклонился и удалился. Луи озорно помахал руками, затем с самодовольным удовлетворением напряг бицепсы и трицепсы. — Сделано. Следующее? — Сегодня поздний обед с премьер министром… в 14:30. — А сейчас сколько? — Уже… — он снова посмотрел на часы, — почти полдень. — Тогда продолжай. После обеда. — Давай посмотрим. Сразу после этого мы устраиваем коктейль-прием в оперном театре, за которым следует «Травиата». А потом, конечно, йога и молоко, и в постель к полуночи. — Опера? — Луи закатил глаза. — Ты убиваешь меня, Пейно. Скажи, что мы можем ее пропустить. — У вас места в ложе, Ваше Высочество, и итальянская пресса будет там. Если вы не появитесь, это сразу заметят, — Лиам заметил, как Луи поморщился еще больше. — Возможно, мы сможем уехать пораньше. В конце концов, тебе нужно отдохнуть, верно? Томлинсон застонал. — Боже. — Давай. Примите ванну, — сказал Лиам. — Я попрошу Артура наполнить ее. Выспись, и будешь чувствовать себя хорошо, как после дождя. Луи схватил зажигалку и сигареты. — Если повезет, я утону до начала оперы. — Прекрати, — сказал Лиам. — Я заеду за тобой до ланча. Пойдет? Луи отошел, подняв руку в безмолвном приветствии и привычным жестом отпустив Лиама. Пейн смотрел ему вслед. Он не знал, чувствовать ли ему обаяние, жалость или раздражение. Члены королевской семьи. Лиам клялся, что это самые странные животные в зоопарке. Тем не менее, он не мог не проникнуться к ним любовью.

•••••

Как могут дрожащие пальцы отринуть дрожащие горы? Как могут они отвести этот птичий триумф, с каждым мигом слабея? И как же прекрасная дева, снесённая белым напором, Ни сердцем, ни телом своим не поймёт, кто же ею владеет? Финал порождает разбитые стены, горящие крыши, Конец Агамемнона… Только, отдавшись безудержной силе, Под силу ли ей, той, что в эту минуту прерывисто дышит, Принять в себя искру богов до того, как её отпустили? Из Леда и Лебедь, Уильям Батлер Йейтс

Луи расслабился в обжигающей воде, и гора пузырьков навалилась ему на грудь. Артур добавил в воду масла розмарина и фрезии. На лице выступил пот. Кожа на пальцах сморщилась, и ранки на сухой кутикуле исчезли. Он поболтал ногами. Вода закружилась вокруг них, смягчая движение, увеличивая их вес и инерцию. Он и не подозревал, что так устал. На самом деле, он завис между сном и бодрствованием - тот самый бессвязный момент, когда человек слишком устал, чтобы закрыть глаза, и все казалось ближе. Он легонько постучал по воде, смахивая мелкие пузырьки. Не пресс-конференция ли его угнетала? Дни, когда он плохо спал? Его веки тяжело дрогнули. Он хотел закурить, но пачка была в спальне, и он не собирался вылезать из ванны, чтобы взять ее. Если он закричит достаточно громко, может быть, Лиам прибежит, но Луи был слишком ленив и спокоен. Вокруг никого не было. Он находился в апартаментах, предназначенных только для королевской семьи Донкастера. Поскольку король Уильям больше не путешествовал, апартаменты почти никогда не использовались. Тем не менее, они сохранились в первозданном виде. В поле зрения не было ни пылинки. Как и в остальной части посольства, в комнатах были невероятно высокие потолки и богато украшенные коринфские лепнины. В отличие от остальной части посольства, королевские апартаменты были украшены, как и дворец дома, резной мебелью из экзотического дерева. С одной стороны комнаты стояла роскошная кровать. По другую сторону стоял большой стол из орехового дерева и комоды из красного. Стены были выкрашены в приглушенный цвет слоновой кости, а потолок напоминал голубое небо с клочками облаков. В другом конце комнаты располагалась гостиная зона с диванами, стульями и оттоманками. По обе стороны от камина стояли две книжные полки, верхние полки которых украшали конусообразные подсвечники. Между ними висел портрет шестнадцатилетней принцессы Джоанны. Она мило улыбалась и держала в руках букет белых лилий. Собственная ванная комната находилась на другом конце посольства. Ближайшим звуком были приглушенные гудки римских автомобилей и автобусов за окнами, этажом ниже, шум уличного движения, похожий на далекий ветер. Руки Луи лежали на груди. Уличные звуки убаюкали его, и он закрыл глаза. Его руки соскользнули в воду. Из тумана донесся смех. Он был в лесу. Послышались звуки бегущих людей. Тени, ломающиеся ветви. Справа от него бежало стадо оленей, их быстроногие силуэты расплывались в темноте. Они бежали, словно испугавшись чего-то или кого-то, бесшумно и быстро, с определенной целью. Больше пяти или шести. Самый маленький сзади, изо всех сил старался не отставать. Лань. Они пробежали мимо, стуча копытами по земле, как кастаньетами. Луи чувствовал их возбуждение и страх. Они скрылись в лесу. Затем темнота, отдаленные звуки. Шатен протянул руку, чтобы коснуться деревьев рядом с собой. На ощупь они были как бархат. Его пальцы коснулись верхушки высокого куста с белыми цветами. Цветки посыпались на землю. Он поднес руку к лицу. Они пахли конфетами, сладкими и ароматными, но в то же время пьянящими и чувственными. Звук голосов приближался. Они пели. Луи пошел быстрее, но они шли слишком быстро. Он побежал в темноту. Они погнались за ним. Он слышал топот ног, треск ломающихся ветвей, равномерный толчок безжалостного существа в темноте. Луи подошел к краю огромного черного озера. Поверхность была темного, неясного оттенка. Внизу было темно-зеленое озеро. Со всех сторон лес окружал озеро, простиравшееся до самого горизонта. Голоса раздавались позади него, быстрые и дикие. Он оглянулся и увидел, что к нему приближается толпа. В панике он повернулся к озеру. Он опустился на колени. Вода была как зеркало. Пение и крики стали достаточно громкими, чтобы вызвать рябь на воде. Сердце шатена бешено колотилось. Его ожерелье с золотым амулетом болталось над водой. Он закрыл глаза. Его лицо обхватили теплые руки. Он удивленно открыл глаза. Из воды высунулась пара рук. Все, что он мог видеть, — это глубокую, изумрудную, влажную зелень длинных рук. Руки втащили его в воду. Луи не чувствовал себя мокрым. Он был жив и дышал под водой. Он погрузился глубже, неумолимо притягиваемый чем-то, звук и свет исчезли. В темноте он почувствовал, как чья-то рука погладила его по лицу, а другая обняла за шею и притянула к себе. Губы коснулись его губ. Чувствовался вкус граната. Поцелуй был чувственным и теплым. Луи медленно отвечал. Они спустились еще ниже. Луи показалось, что он падает к центру Земли. Казалось, стало светлее. Губы приоткрылись, и высунулся язык, чтобы попробовать его на вкус. Луи чувствовал себя беспомощным. Его тело насторожилось, проснулось. В его животе потеплело в предвкушении. Чьи-то руки схватили его и повалили на землю. Он чувствовал себя запутавшимся и очарованным, неспособным сопротивляться или протестовать. К нему прижалось тело, мужское, мускулистое, напряженное. Сердце Луи бешено заколотилось, он плотно сжал бедра. Его голова откинулась назад, или ее откидывали назад. Теплая ладонь обхватила его затылок и слегка потянула за волосы. Он чувствовал дыхание на челюсти, а следом прямо за ухом, чтобы засосать кожу. Луи невольно застонал. Его целовали в шею, за ухом, в губы. Он толкнулся бедрами вперед, чувствуя трение и теряя себя. Он почувствовал, как чьи-то руки схватили его и обхватили его напряженную эрекцию. Рука скользнула вниз, чтобы поиграться с яичками, поглаживая и обхватывая их, дразня пространство сзади. Затем он схватил его за член и начал быстро и сильно поглаживать. Луи задержал дыхание, потом начал дышать короткими прерывистыми вздохами. Он чувствовал, насколько он мокрый, как сильно возбужден. Он тихо выл, издавая негромкие нечеловеческие звуки удовольствия и боли. Его тянуло в пропасть. Ему казалось, что его медленно расчленяют. В низу живота скрутилось напряжение. — Нет, нет, — запротестовал он. — Пожалуйста. Нет. Тело толкнулось напротив него и дернулось раз, другой. В тот же миг Луи почувствовал, как узел развязался, и громко застонал от боли и удовольствия. Он летел. Его оргазм длился несколько минут, казалось, реагируя на малейшее прикосновение. Это было невероятно приятно. — Не надо, — простонал он. — Пожалуйста, пожалуйста. Не надо. Томлинсон внезапно проснулся. Ванна стала теплой. В комнате было тихо, и солнце все еще ярко светило снаружи. Его руки были прижаты к паху. Он все еще был наполовину тверд. Вода возле его рук была мутной. Он огляделся — здесь никого не было. Слава Богу. Луи хотел проспать сто лет. Он медленно вылез из ванны и спустил воду. Все еще голый и мокрый, он подошел к кровати и рухнул на одеяло, на спину. Влага с волос тут же впиталась в подушки. Жар в паху медленно таял. Капли на теле высыхали. Луи уставился в потолок. Он прислушался к своему сердцебиению. Он старался не думать о том, что видел во сне. Ему не нужно было этого говорить. Он знал. Это был страх. Это всегда был страх. Не то, чтобы он боялся быть королем, или боялся романтики, ответственности, брака, даже секса. Луи был обучен для внимания средств массовой информации. Всю свою жизнь он провел перед толпой, а с пятнадцати лет стал ее наследником. Он мог подавить личное горе, подавить желание заплакать, сделать стоическое лицо. Он мог улыбнуться, даже когда было больно. Он знал, каково это — стоять перед тысячами людей, делать заявления не от сердца, говорить разумные и целесообразные вещи, даже если они кажутся самой большой ложью в мире. Он знал, что Донкастер — его прямая обязанность. Он должен был ставить его превыше всего: Бога, семьи, себя. Это было нормально для него. Он даже не боялся быть с Элеонор. Он знал ее целую вечность. Она была человеком, как и он. Возможно, ее также вынуждали обстоятельства. У нее тоже были свои обязанности. Он не испытывал к ней ни симпатии, ни враждебности. Он ничего к ней не чувствовал. Они оба были марионетками. Чего он действительно боялся, так это самого себя. Двадцатичетырехлетний человек, который не знал себя. Казалось, уже слишком поздно. Болезнь деда выдвинула дилемму на первый план. И самое ужасное, что внутри был Луи. Он чувствовал его присутствие. За одеждой на заказ, вежливой маской, сдержанными и дипломатичными словами скрывался Луи, готовый посеять хаос, настоящий Луи. Он был там, ожидая вырваться на свет. Он мог свергнуть будущего короля. Это он был бегущим оленем. Он был надвигающейся, обезумевшей толпой. Луи не боялся этого ужасного существа. Нет, правда нет. Скорее всего, Луи боялся, что он ему понравится. Что он ему слишком понравится. Что он ждал всю свою жизнь, чтобы освободить это существо, потому что это была самая чистая, самая честная форма его самого, что как только он найдет этого Луи, он никогда не сможет его отпустить. Что хаос, обрушившийся на мир, больше нельзя будет держать в клетке. Он боялся открыть дверь. Томлинсон уставился в потолок, тяжело дыша. В груди у него смешались ужас и восторг. Его разум снова находился между сном и явью, усталость была такой глубокой, что казалась галлюцинацией. Нарисованные облака образовывали странные узоры на потолке. Одно из промежутков между облаками напоминало силуэт феи, голубой феи. Ее палочка метнулась в облако, сквозь которое пробивался солнечный свет. В состоянии Луи ее палочка, казалось, указывала на него, искры летели к нему, их тайное послание проникало прямо в его сердце. Луи поиграл со своим ожерельем и маленьким амулетом, упавшим на бок. Он носил его так долго, что уголки шкатулки из чистого золота стали закругленными. Он потер надпись внизу, как мантру. Надежда была последней в ящике. Она осталась позади всего. Его самое горячее желание было и самым страшным страхом. Луи нервно потеребил ожерелье. Времени было в обрез. Совсем немного времени, чтобы стать настоящим мужчиной.