... к пенному

      Мой стакан с виски съехал с мраморного парапета, красочно разливаясь в полёте на несколько янтарных капель, вырвавшихся из хрустального плена. И в этот момент от чувства полной досады было бы нелогично спрашивать меня об отношении к кому или чему-либо, потому что вполне очевидно, что я могу дать отрицательный ответ в грубой форме, при этом созерцая разлетевшиеся золотые монеты алкоголя, отсвечивавшего лучи закатного солнца, и мысленно желая, чтобы массивный стакан набрал приличную скорость, миновав пятнадцать этажей вниз, и разлетелся вдребезги об чью-то голову.       Вот была бы потеха. Ты в этом не замешан, а пострадал несчастный, череп которого пробит хрустальным стаканом якобы упавшим с неба. Жители Зверополиса любят такие вести, а байки о них часто разлетаются из черной дыры новостных каналов ЗНН вплоть до окраин Зелёных равнин или Малых норок. Новости и прочие фейки в этом городе штампуют как заклёпки для пневмомолотков. И сшивают таким образом мозги обитателей, оповещая о том, что «что-то интересное может прилететь и вам в голову, так что соблюдайте осторожность».       Подобно юркому лучику солнца, блеснувшего мне в глаз, настроение в глубине моей души будто крикнуло мне забыть об этом стакане с виски и сконцентрировать внимание на новом, который был в лапе Эрике.       «Я знаю, она поделится со мной, хоть и украдкой назовёт меня неуклюжим или даже заставит идти за новым, прихватив с собой льда…»       Когда я обхватил ее талию и прижал к себе, то моментально представил, зачем ей нужен лёд. И мысли в моём разуме становились ярче, по кадрам рисуя образы уединенного массажа в душной комнате, которая наполнена фимиамами засушенной лаванды, древесины и феромонами от растущего возбуждения. Оставляя обжигающе холодный след до тех пор, как не растает полностью, кубик льда на моём языке скользит от сонной артерии лисицы, огибает нежную кожу сосков и после оставляет импульс чувств, когда тот, всё еще холодный, минует гладкий животик и стремится всё ниже…       Тогда он смог бы оставить ей такие же впечатления, как и мой поцелуй на высоте близкой к сотне метров, когда ты, сидя на парапете, по пояс свисаешь с балкона, а тебя держит за ворот расстегнутой рубашки белоснежная лисица. И ты знал бы силу её доверия, однако не понимал, где сейчас находишься, если бы не облизанные ветром лапы и газовое полотно платья лисицы. На балконе или ты сам устремился следом за этим стаканом, когда твой серебристый мех огибает вечерний бриз… Ты упал, погиб. А потом на фоне твоего трупа новостные стервятники с шаманскими танцами начнут разносить про тебя новости про то, что стоит обезопасить балконы, или вообще стоит запретить всё, что связано с парашютным спортом ради безопасности.       Так что если меня спросят, почему я не в таком позитивном ключе воспринимаю этот город, даже находясь в хорошем настроении, то я могу вам подробно выложить сразу же несколько причин, начиная от банальных проблем коммуникации, зачастую встречающейся коррупции и нелогичной концепции так называемого совместного «жилья» разных видов, заканчивая простым поведением обитателей сие мегаполиса и абсурдностью всего происходящего, что в бесконечном ворохе творится вокруг тебя. Этот город не может остановиться и подумать о том, до какого изнеможения доводит его собственная спешка, постепенно перерастающая в маразм и стагнацию осмысления происходящего вокруг.       А скачущий, как продажная шлюшка на чьей-то мачте в дешёвом баре, уровень преступности ещё больше хлыстом гонит бездыханное тело, сжигая легкие, отравляя воздух мегаполиса. Забивает кислотой мышцы, наполняя их смешавшейся в один ком разноцветной безобразной массой, хаотично мчащейся в разных направлениях. Лишает рассудка, когда власть координирует хаосом ради хаоса, чтобы вечеринка среди перипетий закона и хаоса под трипом нейротоксина — алкоголя или тяжёлых веществ, специально внедренных властью для пассивной евгеники, — продолжалась ещё долгое время. Пока мозговой центр не даст щелчок.       Внезапным для Эрики было то, что я небрежно лизнул её влажный нос и отполз дальше от парапета. Она понимала, что мой разум в последнее время был забит мусором ненужной информации, отмирающими нейронными связями, бьющимися в агонии, чтобы хоть как-то держать эту мысль в голове. Пригладив топорщившийся из-за ветра мех на голове, я углубился в помещение, бессильно уронив себя на мягкий диван. Эрика понимала, что мне нужен покой после недавнего заказа в Даунтауне, когда зерно хаоса дало корни анархии. И своим присутствием, одаренным лаской, помогала мне забыть о нём. Однако она ещё понимала, что этот отель наверняка наше последнее пристанище в этом мегаполисе, мощёная дорожка которого близится в пропасть… и нам нужно уединение за границами Зверополиса.       «Мы можем вновь организовать пристанище на островах…»       Говорят, в этом городе можно стать тем, кем пожелаешь, что ж, соглашусь. Только это понятие может затронуть всех, кто не способен хотя бы быть собой и сохранять свою голову на плечах, не загоняя себя в шаблоны образа. Только я винил себя за тот самый шаблон в моей подкорке сознания, когда не способен иначе понимать этот город с самого прибытия сюда. Будто сам город переодевается так, как ему вздумается. Сдирает с себя кожу, натягивает на себя новые тряпки, чтобы иметь хоть какой-то образ, потому что настоящей сущности города, его истинного обличия нет. И когда город переодевается, эту тенденцию под предлогом толерантности берут на себя и другие, чтобы хоть как-то держать его на плаву…       Эрика понимала, что я больше не вернусь в Даунтаун, пока новости о случае в Департаменте полиции не утихнут. И все не перестанут и дальше мутить воду, потому что репутацию портить никто не хотел. Стоило мне переступить порог Департамента несколько дней назад, как я видел истинный образ, который обнажил город, держащий себя в узде законов, но внутри аккумулирующий с себе рычание, злобу, неуправляемые инстинкты. Стоит лишь отрезать поводок…

***

      — … доставлена новая пачка… сухариков? Погодите… чего? Нет. Экспертиза предоставила данные о нахождении в них чудовищной дозы афродизиака… Я знаю, что сейчас весь департамент на ушах стоит, но наши офицеры сохраняют спокойствие, даже несмотря на… Я вам перезвоню, когда решим, что лучше с ними сделать.       Рев толпы на фоне беспорядка и громоподобные крики Буйволсона ещё сильнее внимали мне, что хаос — это единственное, из-за чего город ещё на плаву. И тут я понял слова Макиавелли, глядя на то, как полуголый волк непринуждённо прижал к стене своего собрата по виду, когда основная масса вышла из кафетерия, держа в руках новую пачку сухариков с необычным вкусом.       «У этого города своя меланхолия, которая не поддаётся контролю со стороны».       Кто был этот прижатый волк тому, кто пытался стянуть с него брюки? Брат, просто друг по виду? Волки из-за своей способности к коммуникации быстро находят себе друзей и партнёров. Их телосложению и стойкости духа могут позавидовать все псовые. Только вот против химического вещества, от которого твой мозг и гормоны вдребезги, какой биологический вид сможет устоять вообще? Это же город любых возможностей, а эти два офицера, которые пытались засосаться, использовали ее, найдя друг друга как лучшая пара, страстные стоны которой заставили разгневанного Буйволсона вылететь из своего кабинета как винная пробка:       — Волкас? Вольфганг?! МакРог, вышвырни этих говнюков отсюда! Гарри?! Ларри? Надо устранить беспорядки в блоке С здания. Что за день сегодня вообще?!       Мне предстояло миновать пролёт лестницы и очутиться на следующем этаже здания, панорама которого открывала мне взор, как четверо волков пытаются раздеть друг друга. Я привык видеть влюблённые пары своего пола, но вчетвером эти волки собрались собрать джекпот? Я знаю, что афродизиак творит странные вещи с мозгом, но побочные эффекты на влечение к своему полу он вряд ли вызывает… Или нет?       — Бедняги… задержка в себе даёт и не такой сбой, капитан.       — Сегодня у клуба нудистов выходной или что вообще творится?!       — Сэр, я понимаю ваш беспорядок в департаменте, но может обсудим ваш заказ?       Буйволсон горой водрузился надо мной и, глядя своими бешеными глазами на меня, грубо пророкотал:       — Мой бардак — моя работа. Я заведую этим хаосом, поэтому в нас и сила. А заказывал я тебя, мой сладкий.       Мои уши сами прижались к затылку, а сердце подступило к шее…       — С этим заказом не сейчас, де Винтер! — Он выпрямился. — Мало того, что департамент сегодня в ауте, так ещё и эти… четверо?! А ну надел штаны быстро!       От рёва капитана в моём ухе будто со звоном лопнула чугунная кастрюля, а от созерцания действа этажом ниже, когда ритмичные толчки двух оголтелых волков заглушали стон стоявшего на четвереньках офицера в измызганной рубашечке и топот копыт травоядных, которые пытались увести других воющих волков, на меня накинулось одновременно чувство стыда, будто я нахожусь рядом с ними внизу. Инстинкты у волков весьма сильны, когда под препаратами происходит отключение мыслительных процессов и врубается животное мышление. Афродизиаку осталось использовать свободные нейронные связи в своём ключе и взять разум того, кто склонился под другим самцом, приподнимая хвост.       — МакРог? Где тебя носит? Уайлд?.. — Буйвол странно покосился на выходящего из кафетерия лиса, у которого была порвана форма, а скомканный в чем-то липком мех торчал клоками в разных местах. — Что у тебя в лапах?       Я тоже обратил внимание на пачку сухариков в лапах лиса, который тот уплетал их за обе щёки. Если мои догадки верны, то эта пачка заставит мозги того рыжика встать раком, ровно как и его самого перед этими самцами, которых пытался вывести грузный носорог, когда оба уже кончили.       «Перепутать ящики с бакалеей для кафетерия и вещдоками?.. Как этот департамент всё ещё на плаву вообще?!»       Меня пробила мерзость… Я знал, что есть клуб нудистов для тех, у кого нет комплекса стеснения собственного тела, но я не думаю, что эти четверо, когда устраивали групповой секс, руководствовались собственным мозгом, чтобы выбрать место уединенного характера… Либо они любят своеобразную экзотику в строгом стиле вершителей закона.       Спустившись вниз, я обнаружил выпавшую пачку сухариков, которая одиноко валялась возле вазы с колючим растением, и, подбирая ее и детально осматривая, я всё больше понимал, что это место как-то странно начало влиять на мой организм. Улавливаемые моим чутьём феромоны и вкус гренок оказали чудовищное воздействие, от которого лапы подкосились. А подкосились они от острого чувства, что мне надо искать самца, чтобы избавиться от ощущения непонятного рода паники. Мне хватило одного запаха…       А насколько должно быть притуплено чувство восприятия того лиса, когда можно их есть горстями, целенаправленно пробиваясь через толпу зевак, которые пришли понаблюдать за беспорядком.       Протиснувшись между ними, я кое-как уловил образ сопротивлявшегося волка без одежды. Кто-то начал выть от отчаяния, что их пытаются отстранить. Химия отключает мозг, давая волю инстинктам. Бедняги. Я уже представил, как они мучаются, когда твой собственный разум не может контролировать себя, а организм срочно требует разрядки… Однако после всё должно быть вроде бы спокойно. Волкам просто станет стыдно оттого, что они устроили на потеху сотрудникам, которые вряд ли забудут этот случай. Вряд ли стены и теперь уже измазанные полы департамента забудут этот случай. Буйволсона нигде не было среди нескольких десятков сотрудников в главном зале департамента. А следовательно, я могу спокойно отказаться от заказа самого шефа департамента, потому что лимит на время договора уже исчерпал своё время.       И поэтому через толпу я направился к запасному выходу, который через ухоженную аллею выведет меня прямиком к стоянке. Но когда я уже открывал дверь, чтобы покинуть это место, где толпа сотрудников, как я обратил внимание, начинает сходить с ума от витающих в воздухе феромонов вперемежку с химией, я поплатился больше, что не обратил внимание на то, что носорог вышвырнул волков именно через эти двери…       И мне предстояло созерцать полную картину через листву, как трое на лужайке, оцепленной густыми кустами, окружили того волка, который резко натянул на себя рыжика в лапах, раздвинув ему ноги.       Твою ж мать… Я знал, что химия бьет по мозгам, но каким надо быть больным или хитрым ублюдком, чтобы мешать лакомство к пиву, которое охотно подают в кафетерии на обед всему департаменту, чтобы заставить сношаться весь департамент…       Я пытался оторвать взор, который в явной картине дал понять, что тот лис получает удовольствие от грубого проникновения в себя. Как один из волков взвыл от удовольствия, а белесая струя полоснула по спине пассива, который тяжело дышал и пытался сглотнуть… Волк пригладил шёрстку хищника и, высунув, приподнялся над ним. Лиса связали, навязали на нём узлы из каната и ремней…       Тянущаяся струя мерно стекала по ягодицам рыжего, который пытался взять в рот уже у другого волка… Стоящий в сторонке волк в это время вытирал свое опустившееся достоинство униформой, из которой выпала ещё тройка пачек сухариков в красочной упаковке.       Чтобы погасить рвотные позывы, я сунул рукав в пасть, рванул с шелестящим шумом, на который наверняка обратили внимание оголтелые хищники, и пустился к своей машине.       — «Во имя всех богов на этом чертовом свете, хоть бы меня не увидели!»       На ходу махнул лапой Эрике запустить двигатель. Моментом позже я оказался внутри, стягивая с себя куртку и тяжело дыша.       — Что там?       Я ничего не ответил ровно потому, что это могло шокировать Эрику ещё больше от увиденного на лужайке. Инстинкты приводят к первобытному поведению, страшному и шокирующему, лишающему разум.       — Де Винтер?       Я вновь промолчал и выразил досаду от произошедшего в виде опущенной головы на обод руля:       — Травожуй заказ не одобрил…       — На это есть причины.         Она достала пачку сухариков. Такая же упаковка. Тот же запах… Утопив газ в пол, я рывком дал ей понять, что мои мысли вырисовывают лишь одну фразу:       — Убери!

***

      — Алекс, эти сухарики сняли с производства… — Она сжала его крепче, отчего моя спина резко выгнулась.       То ли от воспоминаний, то ли от того, что я сейчас кончу. А рубашку пачкать мне не хочется.       — В них нашли запрещённый огистоцин, который отключает пучки нейронов в теменной доли головного мозга и активизирует токсин, редуплицирующий гормональные компоненты…       — Но имидж департамента испорчен… на долгое время… — сонно вытянул я.       Она отпустила, так и не дав мне испытать волну эмоции. Чертовка… А заканчивать самому мне не давала вновь всплывшая, как нефтяное пятно в океане, мысль о тех сухариках. Так что только оставалось застегнуть штаны. Я направился за ней. Облокотившись на стол и всматриваясь в газетную статью, она стояла ко мне спиной. Полотно газового платья выявляло ее белый мех на спине, ее упругие бёдра, однако хвост скрывал всё остальное, заставляя делать зарядку для ума — додумывать дальше все скрытые прелести и включать фантазию.       А фантазия у создателей этого нейротоксина была немереной. Тем более, она была немереной у властей, СМИ, журналистов и фоторедакторов, которые раздули новости о пострадавших в департаменте вследствие сексуального насилия. Еще бы подробный заголовок об оргии в главном зале расписали — всех бы коснулся неоднозначный шок… Но хитрость власти как раз и заключалась в том, чтобы выдавить гной из этих новостей, создать шумиху, чтобы город получил новый прилив сил на фоне постоянной суетной меланхолии, которая его выматывает. Отсутствие повышенных оборотов, стагнация, тишина, покой — истинная утопия порождает застой всего, город был бы погружен в летаргический сон.       Нужно создать лишь повод. А когда после этого постепенно гниющий город смог бы выбраться, никто не узнает никогда…