***
Дюпен-Чен сидели в коридоре на креслах, дожидаясь врача, который ушёл ещё три часа назад в операционную, где сейчас находился Томас. Каждая у себя в голове продумывала самые разные сценарии, порой даже мрачные, жуткие; из-за таких мыслей на глаза наворачивались слёзы, а руки сами собой опускались. Хотелось упасть прямо здесь на колени и громко, очень громко закричать. Так, чтобы Томас услышал.. Услышал и вернулся к ним. В коридоре послышались шаги. Сабина тут же поднялась на ноги, чувствуя своим сердцем, что это именно тот врач, и именно он должен рассказать ей всё. Однако, на лице врача читалась печаль.. Маринетт сразу заметила это, а вот Бриджит стояла возле матери, веря в то, что отца смогли спасти. — Доктор, что с ним?! — обеспокоенно воскликнула женщина, держа в руках белый платок, на котором были и слёзы, и потекшая тушь, и даже помада.. Врач молчал. Маринетт смотрела на него пристальным взглядом, и он это чувствовал, но делал вид, будто ничего не замечает. — Мне.. — неуверенно начал врач. Пожалуй, говорить о том, что все усилия были напрасны и пациент всё же умер — самое тяжёлое для врача, особенно видя лица детей умершего.. Полные надежды глаза.. И именно тебе приходится разбивать всё вдребезги.. — Мне очень жаль. Глаза Маринетт вдруг расширились. Она растерянно хлопала глазами, повторяя в голове каждое слово по-отдельности. Из её голубых глаз непроизвольно покатились слёзы, оставляя на щеках влажный след. Только что её сердце было разбито на миллион мелких кусочков, которые не просто ранили — они проткнули грудь девушки насквозь. Маринетт неуверенно дотронулась до груди, проверяя её на наличие огромных дыр, которые никогда не за живут. Это девушка знала точно.Мне. Очень. Жаль.
Бриджит и Сабина медленно сели на диванчик; женщина одной рукой держалась за сердце, а другой судорожно вытирала слёзы, которые уже давно смешались с тушью, поэтому её щёки покрылись тёмными ручейками. Бриджит обняла мать, проливая такое же море слёз. Всю больницу оглушил громкий крик. И каждый, кто находился в этом здании знал, что это не просто крик. Это был голос. Голос, который долгое время томился в тех склеенных миллион раз кусочках сердца, которые сейчас вонзились в каждую клеточку тела Маринетт. Это плакала душа..***
— Вы слышите меня? — Маринетт Дюпен-Чен, вы меня слышите? — Я доктор, я вам помогу. Откройте глаза.
Маринетт медленно открыла глаза. Белый потолок. Светлые стены. Доктор. Тумбочка. Таблетки. Дюпен-Чен молча смотрела на врача, который склонился над ней и внимательно смотрел в глаза, силясь определить, в самом ли деле девушка пришла в себя. — Как вы себя чувствуете, Маринетт? — спокойно спросил мужчина, поднявшись со стула. Он поправил свой солидный белоснежный халат, продолжая внимательно изучать девушку взглядом. Вот только Маринетт не хотела ни с кем разговаривать. Дюпен-Чен повернула голову вбок и уставилась в окно. Кто бы мог знать, что она сама окажется в палате, окна которых она так внимательно разглядывала.. — Что я тут делаю? Где мой папа? — еле шевеля сухими губами, спросила Маринетт. Мужчина подал ей стакан воды, но Дюпен-Чен проигнорировала её, желая услышать сейчас только правду. Врач пожал плечами и, поставив стакан с водой обратно, вновь присел на стул рядом с койкой. — Видите ли, Маринетт.. Ваш отец.. Его не стало. Он попал в аварию.. Мы пытались его спасти, но.. Дюпен-Чен обхватила голову руками и согнулась, уткнувшись носом в свои колени. Она молча мотала головой, не желая верить в то, что ей говорит уже второй человек. Он не мог умереть. — Заткнитесь! Он не умер!.. Я в это не верю! Нет! ..Нет! Никогда! ..Он жив, я знаю! — кричала девушка во всё горло, всхлипывая. Темнота. Всё вокруг расплывается, а голос мужчины уходит на второй план. Рядом медсёстры, но девушка не слышит и их. Она медленно, явно с чьей-то помощью, опускается обратно на койку, медленно растворяясь под одеялом, однако в голове всё ещё крутится громкое и такое горькое «Нет! Он не умер!»***
Ночь опускается на Лондон тёмным покрывалом; лишь звёзды — маленькие светильнички в непроглядной тьме, освещают дороги города. Город пустовал, словно отдыхая от шумной людской суеты; а люди, кажется, отдыхали от города, сидя в своих тёплых домах рядом с семьёй, дожидаясь заветного праздника. Бриджит сидела на диванчике в том же коридоре, стены которого ей уже поднадодели, дожидаясь мать. Сабина беседовала о чём-то с врачом, периодически всхлипывая, а девушка внимательно следила взглядом за ними. Больница была практически пуста, но Сабина и Бриджит упрямо сидели и ждали новостей от доктора. Больше всех, конечно, переживала Бриджит; да и как можно было оставаться спокойной, зная, что твоего отца больше нет, а сестре вкололи успокоительное и положили в палату.. Но в реальность девушку вернули приближающиеся шаги. Сабина только что закончила свой разговор с врачом, и сейчас им надо было направляться обратно домой. Бриджит подняла глаза на мать, которая выглядела абсолютно опустошенной. За этот день она, кажется, постарела лет на десять. Её красные глаза пытались смотреть на дочь с наигранной добротой, Сабина даже погладила её по голове, делая вид, что всё нормально. Бриджит молча обняла колени прямо на диванчике, а женщина присела рядом, приобняв дочь. Обе прямо сейчас тихо проливали свои горькие слёзы, и все дороги для семьи Дюпен-Чен были отрезаны.***
Ночь медленно отступала, нехотя принимая раннее утро; всюду уже было светло, кое-где виделись счастливые, явно опьяненные, люди, которые все ещё праздновали. И лишь в одной больнице, в одном коридоре, где не было ни одного врача, сидели, обнявшись, два человека. Мать и дочь, тени которых в унинос подрагивали на большой белой стене.