Проснись, номер 37

Ингрид Диана Коул не любила церковь. Возможно, из-за пастора, вызывавшего у нее животный страх и желание спрятаться, чтобы только жуткий мужчина с холодными глазами не увидел ее. Возможно, из-за ее излишне религиозной бабушки, любящей неустанно твердить, что за такой, как она, совсем скоро придет человек в черном… Или черный человек? Малютка Ингрид плохо понимала слова своей старой родственницы. А может, она не любила церковь и воскресную службу из-за вынужденного общества Молли Стрэнд, которая всегда смотрела на нее как на привидение, вздумавшее погулять среди бело дня на свежем воздухе. Родители мистер и миссис Коул были самыми лучшими, заботливыми и любящими, но даже они не могли уберечь единственную дочь от тяжелого бремени одиночества и страха, что скоро ее заберет таинственный жуткий человек в черных одеждах. Сегодня было на редкость солнечно, Ингрид даже сняла с себя джинсовую курточку, пока шла к церкви. В такой чудесный день девочка шла к церкви одна — увы, у родителей было слишком много дел: как назло полетел трансформатор и отец занялся починкой, а мама поехала к прихворнувшей бабушке с лекарством и едой. Она одна. Эта мысль робким воробушком клюнула девочку в самую макушку, породив за собой целую цепочку размышлений. Если сейчас она развернется и пойдет в любое место куда пожелает, даже на озеро в лесу, то никто не узнает о ее побеге. В этом городе многим взрослым нет дела до собственных детей, что уж говорить о чужих. Ингрид стояла у порога церкви и смотрела на тяжелые двери, пребывая в раздумьях. С одной стороны ей ничего не стоит развернуться и прямо сейчас уйти, с другой... Что-то в этом было неправильно, да и что ей делать одной? Может сходить к озеру, надеясь увидеть там диких уток? Но озеро находилось в чаще леса, а в одиночку идти туда страшно, особенно после очередных историй бабушки о человеке в черном. — Ингрид? Почему ты одна? — позади нее стояла Рут Дивер, молодая привлекательная женщина с большим добрым сердцем. Удивительно как такая прекрасная дама стала женой… Пастора. Рут держала за руку мальчика едва старше Ингрид, максимум на года три. Огромные глаза, острые скулы и узкий подбородок — первое, что запечатлелось в памяти у девочки. — Это мой мальчик, — учительница мягко улыбнулась глядя на любимого сына и аккуратно подтолкнула его, чтобы тот поздоровался, но мальчик немного стушевался и опустил глаза. — Ну же, Генри, поздоровайся. Это невежливо. — П… Привет, я — Генри Дивер, приятно познакомиться, — мальчик оказался совершенным антиподом своего отца. Он поднял глаза и нерешительно улыбнулся, как улыбаются дети, которых привели в гости к очень дальним родственникам. — А я Ингрид Коул, рада познакомиться. У моего папы много дел, а мама поехала к бабушке, поэтому я пришла одна, — девочка посмотрела на Рут и кивнула. Женщина подарила ей теплую солнечную улыбку и повела ее в церковь, пока не началась служба. Речь пастора разжигала в сердцах прихожан праведный огонь и веру в лучшее, что после жизни в душном Касл-Роке их ждет награда, но только истинно верующие смогут найти путь к вратам Рая. Все слушали пламенную речь уважаемого Мэтью Дивера с открытым сердцем. Ну или почти все. Рут бросала робкие взгляды в сторону шерифа, а Ингрид увлеченно следила за бьющимся о стекло мотыльком. Несчастное насекомое с удивительным упорством пыталось выбраться на свободу, но каждый раз натыкалось на невидимую стену. Коул сравнила себя с этим мотыльком: они оба мечтают выбраться из оков и, кажется, вот она — долгожданная свобода, до которой рукой подать, но каждый раз они натыкаются на невидимую стену, довольствуясь лишь лицезрением недостижимой мечты. Под конец службы несчастное насекомое почти потеряло волю к жизни и лежало на холодном каменном подоконнике, ожидая своей кончины, как кто-то накрыл его чем-то теплым. Перепуганное создание тотчас принялось биться об образовавшиеся стены, но маленькая девочка стойко терпела щекотку от тонких ножек и крылышек, унося мотылька из тесного помещения на улицу. Как только они покинули святое место, девочка разомкнула ладошки, и мотылек, не веря своему счастью, сорвался с ее розовых пальцев и улетел. — Тебе нравятся мотыльки? Моя мама говорила, что мотылек символизирует бессмертие и человека с чистой душой, — Генри стоял позади нее. Ингрид кратко кивнула, не зная, что ответить, и накинула на плечи джинсовую курточку. Солнце вновь спряталось за тяжелыми тучами и подул прохладный ветер. — Мама ведет меня в кафе поесть мороженого, хочешь с нами?

***

За долгие годы пребывания здесь он привык к темноте. Привык к сжимающимся стенам и потолку, перестал ощущать запах немытого тела. Люди привыкают ко всему, и Генри не исключение. Его глаза различали контуры найденной вещицы. Распахнутые крылышки, усыпанные стразами, тонкие усики и маленькая аккуратно выполненная мордочка — он прекрасно помнил это украшение. Еще будучи юношей, он экономил на обедах и подрабатывал в магазинах, чтобы скопить денег и сделать хороший подарок на день рождения своей подруге детства. Прошло двадцать семь лет, и он действительно в какой-то момент стал верить, что его жизнь была лишь иллюзией, игрой воспаленного воображения, мечтой о нормальной жизни, где у него есть работа, мама, жена, с которой он пытался завести ребенка, и настоящий друг, прошедший с ним огонь и воду. Безмолвное ликование прервал блеклый серо-голубой шарик света, очень похожий на привидение из старых кинофильмов. Света едва хватало, чтобы осветить прутья решетки и грязную руку с серебряной брошью в кулаке. Генри не слышал шагов, но из тьмы показалось родное лицо. Порой в беспамятстве он видел ее во снах, она искала во тьме и звала, а он, не зная тогда, кого она ищет, оставался в тени, не смея показаться на глаза даже в собственном подсознании. Прошло почти тридцать лет, а она не изменилась, почти… Появились синяки под глазами, кожа стала белой словно полотно. Дрожащими руками Ингрид схватилась за прутья решетки и опустилась на колени, чтобы быть с ним на одном уровне. — Ин… — он смотрел не моргая на родное лицо, боясь, что если моргнет, то чудесное видение исчезнет. Ингрид улыбалась сквозь слезы, ей приходилось прикусывать дрожащую губу, чтобы сдерживать всхлипы. — Генри, — ее выдержки хватило всего на несколько секунд, она прильнула к решетке и обняла его за шею. Отпустив Генри, она пригладила немытые растрепанные волосы, прижала ладони к впалым щекам и уткнулась лбом в его лоб. — Живой, теплый, — Ингрид рассеянно гладила его по голове, опускала руки на худощавые плечи и сжимала их до хруста своих пальцев. Генри осторожно протянул ладонь через прутья решетки и коснулся ее лица, все еще не веря в реальность происходящего. — Это ты? — Да, да родной, я тебя нашла, — Ингрид поцеловала в лоб, продолжая поглаживать по волосам. — Нашла, — шептала она словно в бреду. — Ты прошла через лес? За мной? — столько вопросов. Как она нашла грань между мирами? Как узнала о Касл-Роке? Почему не постарела? Почему она такая… Холодная? — Потом, все потом. Я отвечу на все твои вопросы, но когда ты выберешься отсюда, — ее кожа становилась все холоднее, а с волос капала вода, словно Ингрид попала под проливной дождь. Она нервно обернулась, словно кто-то незримый во тьме наблюдал за ними. — Генри, скажи, где мне тебя искать? — Тюрьма Шоушенк, закрытый корпус, — он протянул ей брошку, но Ингрид покачала головой и накрыла его ладонь своей. — Пусть она останется у тебя, так я… Я могу чувствовать, что ты жив, — Ингрид провела пальцами по впалой щеке и открыла рот, чтобы что-то сказать, но маленькое блеклое светило погасло, а она словно растворилась в темное, оставив лишь тонкий аромат духов.

***

Холодная вода давила на тело не хуже пресса, каждая клеточка наполнялась невыносимой тяжестью, а голова, напротив, становилась легче. Она чувствовала, как мысли утекают. Что она делала? К чему стремилась?... Все не важно. Сейчас ей спокойно и так хорошо. Ингрид могла поклясться, как ее безвольное, ставшее таким легким и невесомым тело аккуратно сжимают черные когтистые руки и тянут все глубже. Краем сознание она слышала голос, шепчущий ей, что все будет хорошо. «Осталось совсем немного, больше не будет страха и одиночества, только блаженная нега и забвение». Среди бескрайней черноты прорезался слабый лучик света. Он раздражал глаза, заставляя отвлечься от чарующего голоса тьмы, вызывал мигрень, и когда Ингрид открыла глаза, то увидела толщу воды и желтый старый кафель. Сжав рукой бортик, а второй шторку, Ингрид с огромным трудом вылезла из наполненной до краев ванны. Дешевая занавеска, на которую она навалилась всем своим весом, сорвалась с крючков и упала вместе с ней на пол. — Говорил же: лучше это делать в естественном водоеме, — высокий ухоженный мужчина в черном костюме подбросил яблоко, поймал и с аппетитом откусил от него кусок. Рэндалла совершенно не заботила скрюченная от спазма в груди Ингрид, его скорее даже это забавляло. — Тюрьма… Шоушенк, он там… — Ингрид едва могла дышать, каждый вздох сопровождался жгучей болью в груди. Собрав остатки сил, она попыталась подняться, но дрожащие ноги отказывались работать, Ингрид едва не ударилась виском о бортик ванной при падении. — Ну так соверши преступление — и окажешься рядом со своим дорогим пареньком, — ехидное выражение лица сменилось беспристрастностью. Выбросив надкушенное яблоко, Рэндалл встал, подошел к ней и рывком поставил ее, едва дышащую, на ноги, при этом совершенно не заботясь о ее состоянии после тяжелого путешествия астрального тела. — Жалкое зрелище. Ты так стараешься ради парня, который даже не вспомнит о тебе, когда все закончится. Он легко проникал в сознание своих жертв и с изяществом играл потаенными страхами и желаниями. Ему даже не надо было использовать свои таланты, чтобы почувствовать Ингрид, все и так наверняка было написано на ее лице. Растерянность сменилось гневом. Несмотря на слабость, Коул нашла в себе силы отойти от Рэндалла и накинуть на плечи полотенце, чтобы хоть немного согреться. — Не делай такое личико, Инни, рано появятся морщины, — Рэндалл с усмешкой щелкнул ее по носу и неспешной походкой направился к выходу. — А еще выведи погулять свою зверюгу, пока он не оголодал совсем.