Во Вселенной виноватых нет

      — Дядя Гу-у-у-к…       — Мм.       — Дядя Гук!       Я поверженно выдыхаю и тапаю по экрану, останавливая очередное видео.       — Что на этот раз? — скашиваю глаза на неугомонное создание с высоким густым хвостом, заплетенным в косу, и по одному только взгляду понимаю, что последует дальше:       — У меня есть вопрос.       А у меня вот нет. Ни вопросов, ни способности удивляться. О Минджэ нужно знать четыре вещи. Она обожает космос, не очень жалует школу, любит всё банановое и имеет привычку интересоваться всем на свете — от местопребывания кофейных зёрен до значения слова «релевантный».       — Валяй.       — На каком языке говорят стрекозы?       Самое время теперь поверженно вздохнуть и признать, что исчерпывающего ответа у меня нет.       — Почему вдруг стрекозы?       — Тут задача про них. Ну так на каком?       — На стрекозьем.       Это, разумеется, не всё.       С Минджэ так просто не бывает.       — Правда? А скажи что-нибудь на стрекозьем! — Она отбрасывает ручку и полностью отворачивается от раскрытой тетради по математике. — Как будет… — Задумывается чудо-юдо смешно и трогательно — этого не отнять. Пружиной встаёт с насиженного места, сжимает губы, втягивая посильнее в рот, и подползает на коленках к дивану так, чтобы любопытные богатые ресницами глазища оказались аккурат на уровне моей головы. — «Давай вместе летать»?       Я откладываю смартфон на диван, уже чувствуя, что это надолго:       — А как по-испански будет «Иди делай домашнее задание»?       Минджэ зачем-то бегло рассматривает мой рот. Будто там особые субтитры для шестилеток:       — «По-испански»?       — Ага. Испания — это страна такая. Люди там говорят на испанском.       Смекнув, невыносимое создание дует губы:       — Я кореянка! Откуда мне знать испанский?       — Так и я не стрекозёл, откуда мне знать стрекозий?       По лицу вижу, что 1:1, но так просто она никогда не сдаётся:       — Нет такого слова «стрекозёл»!       — Точно. Это всё, мисс Хочу-Всё-Знать?       — А что значит «мисс»?       Ну вот. Я говорил, что это надолго. У меня уже чуйка.       Чимин с Энией до вторника в Пусане, их ненаглядное чадо тусуется у нас с пятницы, то есть, считай, три дня, так что сегодня ушло на марафон просмотра оставшихся с субботы частей «Тачек», параграф по природоведению, две страницы прописей по корейскому, пересказ небольшого абзаца про солнце, запутавшееся в облаках, ассистирование при операции вечно хворого Сэма* и роль клиента салона красоты, у которого даже не стали спрашивать, хочет ли он вот этот яркий бирюзовый маникюр.       — Так обращаются к незамужней девушке в англоязычных странах.       — Каких странах? — Минджэ очень много взяла от Чимина. Даже щурится так же.       — Англоязычных.       — Это в которых люди говорят на английском?       — Точно.       Олицетворение неуёмной любознательности опускается пониже, прекращая вырастать прямым стержнем. Бессознательно хватается за слишком растянутый шнурок моей мятой толстовки и долго формулирует вопрос:       — А как они обращаются к мальчику, который ещё незамужний? — Голос у неё мягкий, четкий, но на последнем слове всё равно немного булькает где-то посередине, теряя идеальное произношение.        — Для взрослых мальчиков нет конкретного обращения. К ним всегда можно применять «мистер».       — Почему? — Между прочим, ее любимая последовательность этих шести букв. Вообще все вопросительные слова в ее безусловных любимцах, если совсем начистоту.       — Так заведено. — Я пожимаю плечами.       — Кем?       — Людьми много лет назад.       — А если заведено, с этим нельзя спорить?       — Можно спорить с чем угодно, если чувствуешь, что не согласна. В обсуждениях рождается истина.       Усилия памяти и все стремления мозга разобраться в сказанном привычно разбредаются от подвижных густых бровей до приоткрытых губ:       — А что такое «истина»?       Честно говоря, за шесть лет я уже приноровился: новых вопросов, рождённых на исходе старых, помогают избежать только тщательный контроль речи и дотошный подбор исключительно простых, точно знакомых ей слов.       Не уследил — всё, воспринимай себя словарём или притворись спящим. С последним я опоздал:       — Истина — это более возвышенный тип правды.       — Насчёт неё тоже можно спорить?       — Можно.       — А кто определяет самый воз... во-звы-шен-ный тип правды? Тоже люди?       — Точно.       — А как же… — Она ищет слова, забрасывая мой шнурок, и по привычке начинает натягивать на пальцы рукава пёстрой кофты из набора домашней пижамы с героями «Зверополиса», который она смотрит чаще «Тачек» и, по-моему, всех учебников вместе взятых. — Как же они понимают, что правы?       — Ну, — теперь моя очередь думать и подбирать: — Они стараются в это верить.       Тут мелькает феерия мысли и в очередной раз вспыхивают выразительные юные глаза:       — Значит феи тоже существуют?       — Может быть. — И, между прочим, я сейчас нисколько не кривлю душой. — Верить — это не знать наверняка, Мини, верить — это выбирать и доверять выбору. Как бы вслепую.       Маленькая аккуратная голова склоняется к плечу, заставляя упругую косу качаться часовым маятником:       — Это как?       — Ну… — Я мельком осматриваю комнату, силясь подобрать правильный пример. За окном давно стемнело, оно вбирает все светлые пятна гостиной, но все равно позволяет угадывать крупные хлопья снега, который обещали ещё в пятницу. Телевизор в беззвучном режиме крутит очередную рекламу какого-то крема. Правая сторона журнального стола, свободная от тетрадей и учебников первоклашки, заполнена ее же потрёпанной косметичкой от Victoria's secret, в которую юная модница не потрудилась убрать делегацию пузырьков лака для ногтей. Эминем дрыхнет пузом кверху возле искалеченного тела Сэма в куче разбросанных на ковре игровых карточек, пока серый метровый кролик-рокер Келли, без которого Минджэ не ложится спать, вальяжно восседает на свободном кресле слева от дивана, сторожа синий раскрытый портфель. — Вот когда завтра ты выйдешь во двор из школы и увидишь нашу машину, о чем подумаешь?       Маленькое чудо находит мой взгляд и с серьёзной готовностью отвечает:       — Что дядя Гук и дядя Тэ приехали забрать меня из школы.       — Хорошо. А дальше что ты подумаешь?       — Что мы поедем в кинотеатр смотреть «Космический патруль»! — Улыбка до ушей и пружинящийся ребёнок. Сдам в аренду на договорной основе. — И есть карамельный попкорн!       — А почему ты так подумаешь?       — Потому что дядя Тэ так сказал.       Ну кто ж ещё? Да собственная бабушка эту малявку так не балует, как этот самый дядя Тэ, которого опять нет дома в воскресенье, потому что один конкретный помешанный на карьере товарищ Ли Богум звонил вчера даже на домашний, предлагая все плюшки, пироги и валюты мира, чтобы уговорить его принять какие-то важные поручения, которые позарез нужны выполненными уже к утру понедельника.       — И ты ему веришь?       — Да!       — Почему?       Брови сначала танцевали, теперь слегка хмурятся — не понимают, что я хочу от хозяйки:       — Ну это же дядя Тэ.       — Но как ты можешь знать, что он тебя не обманывает?       — Я ему верю!       — Почему? — Ладно, вопросительные слова в фаворитах, оказывается, даже у меня.       — Ну это же дядя Тэ! — Минджэ с очень умным видом разводит ладошками в стороны: мол, аллё, дядя Гук, ты что, крейзи? Или та гуашь, что я когда-то подмешивала тебе в кофе, всё-таки даёт о себе знать?       — И что?       — Дядя Тэ меня любит, — она упрямо качает головой и совершенно уверенно заявляет: — Он мне не врет!       А ведь и правда не врёт.       Он бы, кстати, вряд ли ответил на вопрос про стрекоз так небрежно, как я.       — Но у тебя же ещё нет доказательств того, что он не обманывает и в этот раз, так почему ты так уверена?       — Потому что это дядя Тэхён! — На меня даже повышают голос. Правильно. Надо защищать того, кто разрешает тебе втайне от родителей вместо тихого часа по десятому кругу смотреть «Зверополис», пусть и мудро включая его исключительно с оригинальной английской озвучкой. — Он хороший! Я его знаю!       — Ну вот. — Я легонько прыгаю пальцем по вздернутому носу-кнопке, следом поправляя перекочевавшую на грудь косу. — Это и называется доверие по умолчанию. Когда выбираешь верить заранее. Иногда «заранее» значит «за день», как в твоём случае, бывает «за неделю» или «за год». А иногда «заранее» может означать и «за век» или даже «за тысячи лет». Вера — это доверчивое ожидание, а истина — то, что ты приняла на веру даже без доказательств, потому что так чувствуешь здесь, — я останавливаю ладонь на хрупкой груди на уровне сердца, — и ощущаешь здесь, — указательным и средним пальцами имитирую ноги расторопного бегуна: добираюсь до детского лба, вызывая щекотку и короткое визгливое хихиканье. — Как то, что дядя Тэхён сдержит слово. Только в более масштабном плане.       — То есть, — Минджэ перехватывает мою ладонь, отстраняя от лица, и пытливо сжимает в своей, — мне можно верить в фей, но надо приготовиться к тому, что могу не увидеть их тысячу лет?       Чего удивляться сообразительности? У неё достойные гены по всем родовым веткам. Пусть я и ворчу на неё, а всё равно прекрасно понимаю, что это создание собрало в себе только лучшее.       — Да, примерно так. Если чувствуешь и ощущаешь, что они есть.       — Но, — она понуро опускает плечи и заметно меняется в лице, — через тысячу лет меня уже не будет… Как же я увижу фей, если меня не будет?       Фух, нормально. Здесь я как рыба в воде:       — Кто сказал, что тебя не будет?       — Человек так долго не живет, я точно знаю!       — Человеческое тело так долго не живет, Мини. — Я перехватываю ее поникшую ладонь и ободряюще трясу в своей. — А ты, маленький электровеник, живешь вечно. Через тысячу лет у твоей души просто будет другое тело и имя.       — А душа — это как в том мультфильме, что мы смотрели?       — Примерно. — И подмигиваю, сам радуясь, что этот вопрос мы уже успели разложить по полкам. — Так что не переживай: если феи есть, когда-нибудь ты их точно увидишь.       — А вы?       — Что мы?       — Мама, папа, ты и дядя Тэ? — Минджэ скачет глазищами по моим. — Через тысячу лет вас со мной уже не будет?       — Кто сказал?       — Ты сказал, дядя! Если у меня будут другие тело и имя, как вы поймёте, что я это я?       Справедливый вопрос, но, опять же, у моего хронического символизма полно удобных преимуществ:       — Помнишь, когда ты отнесла Киви в школу на день домашних животных в прошлом году, у твоего одноклассника оказался точно такой же чёрный кот? — Вот две капли воды. Даже с такими же чулочками на задних лапах. Плюс оба циники, недотроги и агрессоры. Последнее в конечном счёте передислоцировало котяру к чиминовой маме в деревню ещё полгода назад с обязательным условием шестилетки ежедневно присылать ей фотоотчеты.       — Конечно!       — Не помнишь, как его звали?       — Гуччи!       О, ну точно. Тэхён ещё после этого долго продвигал идею завести двух котов и назвать их Дольче и Габбана.       — Как думаешь, если бы кто-то подменил переносные сумки, ты бы смогла сразу понять, что у тебя оказался не Киви, а Гуччи?       На меня прямо-таки фыркают:       — Конечно!       — Почему?       — Ну… — Мини опускает подбородок на выставленный кулак свободной руки, знатно сминая щеку, — я не знаю. Но я бы просто почувствовала! Это же мой Киви! Я его люблю.       — Точно. Вот и запомни: своих мы всегда находим и всегда узнаём. — Я несильно сжимаю ее пальцы, перекатывая между своими. — Если ты любишь нас, мы с тобой навсегда.       Этот юный чудик расплывается в улыбке и сам себе кивает:       — И мама с папой?       — Если захочешь.       — Я хочу! — для наглядности мне зачем-то демонстрируют тот же плотный кулачок, сжимая его сильнее. — А дядя Тэ? Будет?       — Ты сама сказала, что он тебя любит. — А ещё, судя по хлопнувшей входной двери и ринувшемуся в коридор Эму, и лёгок на помине. — Значит, будет.       — А ты?       — И я буду. — Куда же денусь, правда? Ворчу, брюзжу и вою, но это так… как говорит Тэхён — «показная вредность». Мне ли спорить? Лучше него меня не знал бы даже личный дневник, если б существовал. — Ты, конечно, дерзкая девчонка, но я тебя, непослушное создание, очень люблю. К тому же я иду в комплекте с дядей Тэ, так что, когда в других жизнях ты его почувствуешь и узнаешь, я уже буду стоять с ним рядышком. Это существенно упростит тебе задачу, согласись?       — Что значит «идти в комплекте»?       Кое-кто не следит за формулировками, подрабатывая примитивной версией гугла:       — Комплект — это набор из нескольких предметов, которые составляют единое целое. «Идти в комплекте» значит, что… — Нужен достойный пример. Срочно и недорого. Что-нибудь простое и понятное шестилетнему ребёнку находится не прямо под носом, но точно в его непосредственно ближнем радиусе. — Допустим… когда я покупал наушники, то заранее знал, что на пару с этим, — выпускаю детскую ладонь и тычу указательным поочерёдно на свое левое, а после правое ухо, — мне одновременно предоставят и этот. По отдельности их не продают. Только вместе. Они вечные спутники друг друга. Это комплект.       — И вы с дядей Тэ тоже? — Слово собирается со всех огородов кратковременной памяти и выдаётся с достойным успехом: — Комплект?       — Точно.       — А кто из вас правый наушник, а кто левый?       Вопрос что надо, конечно. И это только моя проблема, что извращённый ассоциативный ряд начал подкидывать мне параллели с позициями в с…       — Я правый, а Чонгук — левый.       Задираю голову к порогу гостиной, слегка перекатываясь на бок, чтобы встретиться глазами с моей персональной вечностью.       Она у меня чрезвычайно привлекательная.       Уже сброшен пиджак, нет никакого галстука, и только чёрная рубашка прячется в зауженные темно-синие чиносы, подчеркивая стройность и, как всегда, чертовски подходя по гамме завитым от влаги волосам.       Они — ожидаемо потерявшие к концу дня укладку — уже не открывают лоб и все ещё слегка запорошены редким снегом, дедуктивно легко выдавая человека, задержавшегося на крыльце, чтобы покурить.       — Дядя Тэ! — И смотреть не нужно, чтобы знать, что Минджэ усиленно машет рукой, снова прыгая на хрупких коленях энергичной пружиной.       — Привет, юный биолог. — Пара шагов к дивану приносит с собой стойкий запах мороза и сигаретного дыма. — Всё ещё над уроками сидишь?       — Математика осталась. — Мини задирает голову, пока Тэхён показательно меня игнорирует и бережно проводит ладонью по детской макушке, заглядывая в открытую тетрадь на столе.       — Я очень извиняюсь, а для меня привета не будет?       — А ты останешься без него, — ставят в известность, обходя Минджэ и легко шлепая ладонью мне по щиколоткам, чтобы поднял ноги и освободил место.       — За что? — Судя по визгу ребёнка, выгляжу я нелепо и комично, когда искренне выпучиваю глаза, кое-как поднимаясь на локтях.       — За тридцать три тиктока, которые ты скинул мне в течение последней пары часов.       Чего-чего?       — Какие тридцать три? — Сгибаю колени и наконец ловлю любимый взгляд, пытаясь отыскать в нем хотя бы зачатки совести. — Это столько накопилось у тебя непросмотренных за всю неделю небось. — Он усаживается, поддевая мои ступни, и настойчивым движением тянет на себя, предлагая свои колени подушкой. — Ты вообще, что ли, не смотришь, что я тебе кидаю?       — Если ты хочешь, чтобы я смотрел всё, что ты присылаешь, мне придётся пожертвовать на это временем, которое я провожу с тобой, — Тэхён устало облокачивается затылком о спинку дивана, сияя розовыми с улицы щеками, глядит на меня из-под своих опущенных густых ресниц, и я даже отсюда вижу, что они у него впитали мороз со снегом и сейчас переливаются на свету от влаги. Мне, вечно влюблённому дураку, конечно же, не к месту приходит в голову вспомнить, что они бывают такими же блестящими и по другим причинам. Когда измочены слезами, или водой после душа, или солено-морской, вбирая низкое солнце, а ещё моим собственным семенем, если моему мужчине хочется добыть его из меня со стонами именно так, а не иначе. — Потому что на работе, как ты понимаешь, сплошная запара после увольнения бухгалтера, и у меня нет минутки даже кофе спокойно выпить, чего говорить про твой драгоценный тикток.       — Я там нам фильмы подбираю вообще-то. — Я соскальзываю с локтей и падаю головой обратно на подушку.       — Подобрал?       — Ещё нет.       Он растягивает губы в улыбке. Красивой, конечно, до невозможности, но издевательской такой, триумфально назидательной:       — Будем, значит, «Зверополис» опять пересматривать.       — Да! — юное чудо-юдо в домашнем костюме с изображением обнимающихся Ника и Джуди, естественно, его охотно и громогласно поддерживает.        — Неет! — а я как ребёнок совершенно натурально готов брыкаться, спорить и сражаться на игрушечных мечах.       Только последних нет, но, даже будь они, в квартире лишь те, на кого у меня не поднимется даже тупо заострённый деревянный муляж.       — Дядя Тэ, — Мини перехватывает его внимание, цепляясь за коленку рукой, — а почему ты правый, а Чонгук — левый наушник?       Ну, если у меня касаемо ассоциаций всё свелось к сексу, то моего лингвиста, очевидно, унесло в родные воды, где «right*» на английском такое же двусмысленное словцо, что и многострадальное «straight*», и если последнее ко мне явно не относится, то насчёт первого я бы ещё поспорил.       — Я сплю на левой стороне кровати, — скорее перехватываю микрофон и отыгрываю свой раунд, — а дядя Тэ — на правой.       На это он даже отнимает затылок от дивана:       — Что-то я такого не припомню.       Ах, блин, и снова он right, если учесть, что на правой у нас спит Эминем, когда не гостит Минджэ, а моя бессознательная привычка перекатываться к Тэхёну во сне и обволакивать своей «габаритной тушей» тем самым предоставляет обнаглевшей собаке отличную для этого возможность.       Словом, я поверженно цыкаю, перетягивая детский взгляд:       — В общем, без разницы, лево или право, Мини. — Как я и сказал, тела и имена всегда меняются. — Суть в том, что в любой новой коробке я рядом с ним, — киваю головой в единственно возможном направлении, — а он — со мной. Мы с ним пара, так что рано или поздно нас всегда связывает крыша одного чехла.       — О, господи… — Эта пара как самый настоящий предатель накрывает лицо ладонью и отчаянно стонет, недовольно качая головой: — «Крыша одного чехла»…       — И даже через тысячу лет будете?       Как всегда, невольно вздыхаю, мудро решая пока не грузить ребёнка информацией про уже имеющиеся за плечами четыре с половиной миллиарда, и отвечаю просто:       — Бери выше, мисс Хочу-Всё-Знать.       — Насколько выше?       — Настолько, — это любимый дядя Тэ всё-таки решает показаться из-за решетки собственных пальцев, — насколько высоко находится место, в котором тебе так хочется побывать.       Тут уж всё. Это чистый грандиозный страйк — Пак Минджэ хлопает в ладоши и взвизгивает:       — То есть космически высоко? — Улыбка сама рвётся в ответ на ее непосредственную восторженность всем, что связано с темой обожаемого ею космоса и даже чуточку касается мечты «стать космическим биологом и разводить на космических станциях животных!». — Это О Б А Л Д Е Т Ь!       Мне остаётся только подмигнуть.       — Ты математику доделала, юный исследователь?       — Неа. — мотают головой с неподходящей ответу скалистой улыбкой.       — Чего довольная такая? — мой человек устало усмехается. — Схлопочешь завтра два, а твоя мать отчитывать будет нас.        — Оценки не главное в жизни! — Минджэ выпячивает грудь: — Папа сказал!       Вполне в его духе, но вряд ли Чимин мог ограничиться одной только этой фразой. Тэхён, конечно, думает о том же:       — Что именно он сказал?       Доклад слетает сразу в слишком серьёзной тональности, чем-то смахивая на крикливые и четкие ответы рядовых в строю:       — Оценка не важна, важны отученные знания!       — Какие знания?       Мой человек догадывается быстрее:       — «Полученные», наверное?       — Да! Важны полученные знания! И любовь к делу. Так папа говорит.       Тэхён переглядывается со мной, считывая улыбку, и смиренно пожимает плечами:       — Ну что ж, Мини. Твой папа прав.       — А ты тему поняла?       — Да!       — Закрепила?       Детская голова знакомо склоняется, раскачивая косу:       — Это как?       — Примеры и задачи все заданные решила?       — Нет ещё.       — Это и есть закрепить. Сначала запомнить и понять теорию. Теория — это правила. — Мой лингвист тоже за шесть лет привык быть готовым в любой момент притвориться гуглом. — А потом попрактиковаться — то есть порешать, применив знания.       — Поняла!       Будущий космический биолог ловко разворачивается на коленях, ныряет ими под журнальный стол и хватает сиротливую ручку, тут же начиная привычно бубнить себе под нос условия очередной задачи.       И если Пак Минджэ сказала, что поняла, значит она в этом на сто процентов уверена. А если Пак Минджэ в чем-то уверена, на неё вполне можно положиться и обратить всё внимание на того, кто весь день слонялся по небоскрёбу, потому что его босс поздно заметил в своём штате безответственного лживого бухгалтера.       — Ты голодный? — негромко спрашиваю, ловя взгляд, наконец предоставленный лишь мне. — Я приготовил курицу, как ты любишь, и мы сгоняли в пекарню за домом — купили те яблочные пряники с начинкой, которые тебе тогда понравились у Джонхёна. Пойдём накрою?       — Спасибо, родной, — он начинает копошиться, глазами показывая, где ему сейчас больше всего хочется быть, — но давай чуть попозже, я так не хочу сейчас подниматься.       С нескрываемым удовольствием сдвигаюсь ближе к краю, выжидая, когда мой сигаретно-зимний человек втиснется в узкое пространство между мной и диванной спинкой, разумеется, завалившись на меня бо́льшей частью своего тела.       — Привета точно не будет? — Накрываю плечи обеими руками, прижимая к себе. — Потому что я вооб…       Он слизывает обрывки, слегка задирая голову, и увлажняет мне губы. Я скашиваю взгляд в сторону Минджэ — убеждаюсь, что она занята, и сразу же урываю своё, довольно жмурясь.       Слюна Тэхёна отдаёт дымом и кофе, я вдыхаю через нос все ощущения и вкусы, чувствую, как его ладонь накрывает мне щеку, и с удовольствием поддаюсь заторможенному ритму при всей недвусмысленно заданной им глубине.       Потом мы, конечно, прерываемся по известной причине, и вечность тихо-тихо говорит:       — Это за яблочные пряники.       — И только?       Он ложится на подушку удобнее и выдыхает мне в ухо, чтобы слышал только я:       — За всё остальное пока не могу — в квартире бодрствует будущий биолог, и пусть лучше первый разговор про принцип размножения состоится у него не с нами.       Усмешка рвётся сама собой:       — Ладно, прощу тебя, трудяга, так и быть.       — Благодарю вас, мой господин. Вы, как всегда, само благородство и доблесть.       Этот «господин» в тридцать пять, откровенно говоря, здорово млеет подростком от простого, вышитого конкретным голосом «мой» и следующую минуту просто лыбится, грея и любуясь, пока тёплые пальцы ласково скребут ногтями по моей едва заметно выступающей щетине.       — Измотали тебя сегодня совсем?       — Да ужас, — Тэхён мычит в ответ, на миг прикрывая глаза. — Я думал, он одного меня вытащил, а там весь офис собрался, разгребали.       — Разгребли?       — Щас, — вялый сарказм стелется по моему подбородку тёплым дыханием. — Мороки ещё на неделю, не меньше.       — Хочешь, — шепчу в согретое ухо, прижимаясь к виску носом, — когда Минджэ заснёт, ты просто ляжешь вот так же и будешь помыкать, указывая, где и как именно тебе хочется, чтобы я помог снять напряжение? Сделаю всё, что скажешь.       Когда выныриваю и ловлю взгляд, уже вижу, что планируется что-то дразняще озорное:       — Как будто обычно наш секс происходит по-друго… — смачно кусаю за наглый нос, который тут же морщат и спешат мстительно вытереть об мой же подбородок. — У тебя есть на это силы? Я думал, ты тут утомился один.       Такой удачный момент, чтобы похныкать и выклянчить немного жалости! Но кого мне обманывать? Я эту девчонку, решающую задачки, люблю и, что бы там ни бухтел, совсем не против проводить с ней время. Главное, чтобы не выдирали волосы и не добавляли гуашь в кофе, остальное отныне за радость.       — Вовсе нет. Но признаюсь тебе честно: два часа подряд присутствовать на операции мне больше точно не хочется. Кто вообще подарил ей эту игру?       Тэхён усмехается, многозначительно глядя мне в глаза, и я, само собой, всё по ним читаю:       — О, ну конечно… Кто ж ещё это мог быть! Спасибо тебе, Богум, как всегда. Бью челом, услужил, будь здоров.       Мой такой же тридцатипятилетний мужчина смеётся, хихикая, как плоский персонаж дешевого мультфильма, заражая меня тем же безобразием, пока не вытаскивает откуда-то из-за спины нагретый телефон, чтобы вложить мне прямо в ладонь:       — Врубай свои тиктоки. — И сам вынимает левый беспроводной наушник из моего уха и вставляет в своё. — Кстати, классный маникюр.       — Правда? — Я выставляю свободную ладонь тыльной стороной к лицу и даю рассмотреть получше.       — Моднее, чем прошлый желтый.       — Это да.       По крайней мере, краска теперь на моих ногтях в открытую, а не исподтишка в желудке, и это как раз то, что я намерен считать большим и очевидным достижением.       Не таким, само собой, неоспоримо грандиозным, как счастье у меня под боком, но всё-таки уже что-то.