— Чон Чонгук! — кричит Чимин и запрыгивает на своего жениха со спины, обвивая конечностями сильное тело, словно маленькая мартышка. Пак смеётся заливисто и только усиливает хватку, потому что Чон начинает кружиться и наклоняться в разные стороны, пытаясь якобы стряхнуть с себя своего маленького хёна, хотя сам же крепко держит за бёдра, потому что лично руки себе переломает, если с Паком хоть что-то случится по его вине. — Слезай, ради всего святого, — хрипит притворно Чонгук и подпрыгивает несколько раз на месте, но этим только оглушает себя. Пак взвизгивает, цепляясь за самые высокие ноты, и вгрызается с довольной ухмылкой в скрытое рубашкой плечо. — Хён! — Я просто слишком соскучился по своему жениху! Разве я не имею право немного его помучать за то, что он оставил меня одного в квартире на целый месяц, м? — мурлычет Чимин, когда всё же слезает со спины своего молодого человека. Тот мгновенно поворачивается лицом, и Пак, мягко улыбнувшись, кладёт ладони на щёки Чонгука, поглаживая большими пальцами острые скулы. Заглядывает в большие глаза своего оленёнка, ощущая, как по всему телу разливается приятное тепло. Настоящее, концентрированное счастье. — Как ты? — Теперь и лучше быть не может. Чон нежно притягивает Чимина к себе за талию и прижимается к любимым губам в поцелуе, мгновенно закрывая глаза. Сердце подскакивает до горла, будто всё это происходит в первый раз. Будто они и не знакомы уже четыре года. Наверное, это и называется «любовью»? Когда надышаться не можешь, когда вжимаешь столь любимое тело в своё, желая стать единым целым? Когда буквально задыхаешься от близости и целуешь, целуешь, целуешь до белых пятен перед глазами и головокружения. Чимин мурлычет довольно, жмётся ближе, вставая на носочки, закидывая руки на большие, сильные плечи, и тычет, словно кот, носом в висок, вдыхая любимый аромат полной грудью. Заполняя лёгкие до отказа. А Чонгук, вернувшийся после долгой поездки, на это же лишь улыбается, ощущая себя, наконец-то, дома. — С возвращением, любимый.
Сознание возвращается только в тот момент, когда лицо опаляет диким жаром. Чимин едва может вдохнуть, ибо лёгкие словно горят на раскалённой сковороде. Сквозь монотонный звон в ушах доносятся звуки ожесточённой борьбы: истошный крик демонов, хруст разрывающейся плоти, лязг оружия. Чимин приоткрывает из последних сил глаза, желая понять, что происходит вокруг него, вот только ничего не получается — фигуры слишком расплывчатые. Их много. Они двигаются слишком быстро, сливаются в одну непонятную субстанцию, а затем разрываются, будто из-за какого-то взрыва. Единственное, что Чимин чётко видит, — кровь. Она повсюду. На стенах, полу, брызгает в разные стороны, попадая даже на лицо самого Чимина. Вокруг Ангела разразилась настоящая резня без единого шанса на выживание. И, откровенно говоря, Небесный воин уже смирился с тем, что его последние секунды практически на подходе, потому что чувствует холодное дыхание Смерти в затылок, из-за чего спокойно закрывает глаза, когда весь шум сходит на «нет». Все враги повержены, и тихие, быстрые, приближающиеся шаги единственного существа дают этому подтверждение. Вот только боли Ангел дальше не чувствует. Лишь аккуратное касание к лицу и силу мужских рук, которые с лёгкостью поднимают Небесного воина, прижимая к телу. Чимин распахивает глаза и смотрит в золотистую радужку своего…спасителя? — Кто ты? — лишь движение губ, на что уходят последние силы. Ангел падает в очередной раз в бесконечную тёмную пропасть, ощущая невероятное и долгожданное внутреннее спокойствие, так и не услышав имя своего освободителя.Чимину не страшно. Он уже привык к подобным ситуациям, когда очередные слишком много возомнившие о себе переростки зажимают его по углам, грозясь «испортить красивую мордашку», а потому голову не опускает, как это было раньше, а смотрит обидчику прямо в лицо, дерзко вздёрнув бровь. Пухлые губы изгибаются в бесстрашной и слегка дерзкой ухмылке, за что сразу же получают удар кулаком. И вот это уже действительно новость. Раньше всё заканчивалось лишь угрозами и толчками, но никогда не переходило границы дозволенного. Чимин драться не умеет от слова «совсем», вот только вида никогда не подаст, а потому лишь слегка оступается, но следом встряхивает головой, убирая длинную чёлку с глаз, и тихо посмеивается. — И это всё, на что ты способен? — томно мурлычет, с наслаждением наблюдая, как краска на лице его огромного одногруппника медленно сползает на шею. Чимин буквально готов поклясться, что видит, как глаза напротив наливаются кровью. Неужели чужая личная жизнь может влиять на людей настолько остро? Удары в основном приходят на рёбра. Чимин практически не даёт отпор, смеётся, как больной на всю голову, и сплёвывает кровь на первые зелёные травинки, пробивающиеся сквозь ещё прохладную почву. Весна медленно забирает лидирующие позиции, рассаживая своих подчинённых-птиц на ветки цветущих деревьев. Чимина грубо толкают к стене ближайшего от университета дома, выкрикивая вперемешку различные оскорбления, которые сам Пак слышит уже на протяжении года. Стоило только ему скромно совершить каминг-аут, пройдясь по коридору университета со своим на тот момент парнем за руку, как в лицо и спину полетели оскорбительные слова. «Педик». «Пидор». Ну, и всё в этом духе. А Чимин, будто бы назло всем, переплетал пальцы со своим парнем ещё сильнее, гордо представляя миру то, что не боится чужого мнения. Шёл всегда с высоко поднятой головой, пропуская насмешки в свою сторону, чтобы только дома, скрываясь под покровом ночи, зажимать рот ладонью, заглушая отчаянный крик боли. — Только попробуй мне ещё раз попасться на глаза со своим ёбырем, — шипит Хванжэ прямо в лицо Чимину, схватив за грудки. Чимин бы хотел сказать, что тот самый «ёбырь» на самом деле натуральный натурал, вот только никто слово Паку не давал. Ли Хванжэ встряхивает хрупкого танцора для большей убедительности и уже хочет вновь замахнуться, только не успевает. — Что здесь, мать вашу, происходит? Чимин замечает, как на мгновение меняется лицо его одногруппника. Рука, держащая за когда-то белоснежный воротник, слабеет, и в следующий момент Чимин падает тряпичной куклой на землю, весьма болезненно ударившись копчиком. Возможно, завтра он не сможет сидеть, из-за чего получит целый фургон и маленькую тележку шуток от своего лучшего друга, Тэхёна, с которым, к слову, и застал его Хванжэ, но сейчас это не столь важно. Единственная мысль, которая волнует Чимина в данный момент, — что здесь вообще забыл Чон Чонгук, и какого хрена он влезает в чужие разборки? Комплекс супергероя? Чонгук, к слову, не один. Позади него стоит ещё один парень, который практически на целую голову выше и на несколько сантиметров шире в плечах и так рослого Чона. Память услужливо напоминает имя этого паренька, и Чимин узнаёт Намджуна, который уже как-то спасал его. Вот только это было на контрольном срезе по психологии, но не суть важна. — Чего припёрся, Чон? — фыркает Хванжэ, напуская на себя как можно более безразличный вид, в то время как Чимин, упираясь рукой в стену, поднимается на ноги и стирает тыльной стороной ладони кровь с губ. — Мне просто показалось, что ты опять творишь какую-то дичь, Ли, — пожимает плечами Гук и деловито складывает руки на груди. — Мне кажется, или тебя уже хотели в прошлом месяце отчислить за драку? Как ты думаешь, что будет, если декан узнает, что ты опять набил кому-то лицо из-за своих комплексов неполноценности? Почему тебя так сильно волнует чужая личная жизнь, а? Может быть, просто, как ты там говорил? — Чон принимает задумчивый вид, склонив голову и поджав нижнюю губу. — Может быть, ты просто сам гей, и в тайне бесишься от того, что этот парень выбрал не тебя, а? Но, знаешь, ты в любом случае "пидор", раз решил коллективно наброситься со своими шавками на одного. Хванжэ явно начинает трясти от ярости, что видно по его сжимающимся и разжимающимся быстро кулакам. Чимин переводит обеспокоенный взгляд с одного парня на другого и серьёзно задумывается о том, чтобы вмешаться, потому что не хочет, чтобы из-за него пострадал кто-то ещё, и уже открывает было рот, вот только замечает едва различимое покачивание головы Намджуна. Не стоит. Хванжэ хоть и придурок, но прекрасно знает, что родители Чона могут сделать с любым студентом лишь по щелчку пальцев. А потому и не полезет первым в драку, что бы Чонгук сейчас ни говорил. — Опять пойдёшь жаловаться папочке? — Даже если так, — Чонгук демонстративно закатывает рукава, явно выделяя увитые венами сильные предплечья, и подходит ближе к Хванжэ, склонив голову вбок. — Если это заставит тебя свалить из моего университета, то я буду только рад. Но больше хочется, честно говоря, раскрасить твою отвратительную харю и засунуть твой поганый язык поглубже в глотку, чтобы ты больше не смел открывать рот и думал, о чём, блять, говоришь. А теперь сейчас же забрал этих вшивых псин, поджал свой дранный хвост и пошёл вон, пока я не вызвал охрану. В итоге, потерпев поражение, Ли Хванжэ плюёт Чону под ноги, буквально рычит от досады, подхватывает свою куртку и быстрым шагом уходит, показав средний палец к всеобщему счастью. Чон сконфуженно прыскает от этого детского поведения, а затем возвращает Чимину обеспокоенный взгляд. — Ты в порядке? — Я не просил тебя помогать, — вздыхает Чимин, с разочарованием замечая недостаток пуговиц на рубашке, которую купил лишь на прошлой неделе. — Теперь он возненавидит меня ещё больше, спасибо. — Лучше, конечно же, харкать кровью на землю и позволять ломать себе рёбра, — фыркает Чон и поднимает свой брошенный ранее рюкзак. Достаёт из него бумажные салфетки и бутылку с водой, чтобы смочить первые и помочь Чимину стереть кровь с лица. Подходит уверенно, зажимает чужой подбородок двумя пальцами и смотрит строго в узкие глаза, когда Пак пытается показать свой характер, сопротивляясь. Будто Чонгук не замечает смущённого взгляда и слегка покрасневших кончиков ушей. — Хватит уже дёргаться. Просто дай мне помочь, потому что выглядишь ты, откровенно говоря, отвратительно. Чимин пыхтит от недовольства, до глубины души оскорблённый подобным комментарием, но всё же вскоре успокаивается, прижимаясь спиной к прохладной кирпичной стене многоэтажки. Старается особо не пялиться и дышать глубже, вот только всё равно бросает заинтересованные быстрые взгляды на лицо своего «спасителя», сгорая от природного любопытства. Люди в университете не врут, и Чонгук действительно красив. Даже слишком. Возможно, на его лице не прошли ещё маленькие рубцы, оставшиеся от переходного возраста, губы слегка потрёпанны, из-за того, что юноша явно не пользуется бальзамами, но отрицать факт того, что природа наградила его каким-то особым внутренним светом и превосходством, просто глупо. Острая линия челюсти, слишком большие и раскрытые для азиата глаза, пылающие уверенностью и окольцованные пышными ресницами, да и внушительная фигура заставляет что-то внутри заинтересованно перевернуться и затрепетать. Даже маленький шрамик на щеке придаёт Чонгуку непозволительный для простого смертного шарм. Чимин, понимая, что пялится, отводит неловко взгляд, а затем шипит недовольно, ощущая вспышку острой боли. — Прости, — приглушённо просит Чон, переводя взгляд с брови Чимина на глаза. У Пака от столь открытого и близкого взаимодействия вдоль позвоночника пробегает целое стадо мурашек, а кадык нервно дёргается. Пак Чимин, где вся твоя напыщенная уверенность, черт возьми? — У тебя бровь разбита. Придётся наложить швы, наверное. Может быть, дойдём до университета и в медпункт? — Нет, как-нибудь само заживёт, — качает головой Пак и всё же высвобождается из хватки сильных пальцев, разрывая возникшую резко неловкость, прижимая врученный ранее платок к брови. Отходит в сторону и обводит пространство вокруг себя взглядом, пытаясь найти свою сумку, а когда находит, закидывает на плечо, морщась от явной боли в области рёбер. Чимин бросает короткий оценивающий взгляд на Чонгука вновь, пытаясь сделать вид, что не смущён их недавней близостью, и всё же выдыхает тихое: — Спасибо. — На самом деле, даже благодарить не за что. По сути, я ничего не сделал, — Чонгук выбрасывает салфетки в ближайшую мусорку и стягивает с себя кожаную куртку, кидая её Чимину. — На. Надень. Иначе тебя точно кто-нибудь поймает из хранителей порядка. — Но она мне не нужна! — Вернёшь завтра в столовой на большой перемене, — Чонгук забрасывает себе на плечо рюкзак и поспешно разворачивается к Чимину спиной, толкая слабо Намджуна куда-то в область лопатки, поторапливая. — До завтра. Чимин шипит проклятья, но куртку всё же надевает, скрывая весь ужас, который натворил Хванжэ. И никогда в жизни не признается, что дома, перед тем, как лечь спать, сидя на кровати, аккуратно ведёт кончиками пальцев по всем кармашкам чужой куртки, ощущая сладкий парфюм Чонгука, отдающий нотами ванили с сочным персиком, и лёгкое головокружение. От драки ли? Спорный вопрос.
Единственное, что он чувствует, — боль. Кажется, он кричит, когда кто-то, пускай и аккуратно, прикасается к его спине. Пытается увернуться от прикосновения, размахивая руками, в которых неожиданно появилась сила. Внутри бушует настоящий ураган, но ангельскую сущность будто до сих пор что-то блокирует, не позволяя небесной силе раскрыться полностью, устраняя своих врагов лишь одним касанием. Чимин воет беспомощно, когда его укладывают на твёрдую холодную поверхность пара сильных рук, а конечности перехватывают и привязывают к чему-то металлическому. Голубые глаза быстро двигаются, пытаясь оценить обстановку, вот только насыщенный белый свет ослепляет, не позволяя израненному сознанию собраться в единое целое. Ангел дёргается, пытается освободиться, бьётся на столе, будто раненая птица, вот только слушать его никто не хочет. Острый слух улавливает звук открывающихся дверей, и в комнате мгновенно утяжеляется воздух, будто кто-то повысил температуру на десятки градусов. Чимин отчаянно пытается разглядеть существо, которое, как полагает, и притащило его в это место, вот только зрение вновь подводит, заставляя разочарованно зарычать и прижаться затылком к столу, сжимая ожесточенно кулаки. Он вновь дёргается, когда чувствует чью-то сильную руку на своём плече, смотрит разгневанно на высокую фигуру, облачённую во что-то чёрное, склонившуюся над ним, вот только лицо разглядеть не может. По телу мгновенно расползается приятное, согревающее, обволакивающее, кажется, всю душу тепло от того места, где соприкасается ладонь и оголённая ангельская кожа, заставляя рвано выдохнуть и, наконец-то, замолчать, замерев. Чимин даже не сразу же замечает, как в его тело вводят иголку, пуская по венам какую-то светящуюся жидкость, потому что всё его внимание занимает то самое прикосновение, отчего-то знакомое и… родное? Чимин на мгновение думает, что всё же попал домой, в Рай, вот только ангельского вокруг ничего не ощущает, и это пугает ещё больше. Что они вкололи ему? Наркотик? Яд? Почему конечности начинают так быстро неметь, а ранее бьющееся в панике сердце замедляет свой бег? По щеке скользят горячие кончики пальцев, оглаживают ласково висок и путаются в потемневших от пыли и крови волосах, даря свободу от агонии и отчаяния. Чимин чувствует, как фантомная боль в местах, где были крылья, наконец-то отступает, а раны на боках медленно стягиваются, заживают, заставляя расслабиться. С пухлых губ срывается тихий всхлип, за который где-то на грани сознания становится стыдно. Чимин хлопает ресницами, смаргивая образовавшиеся в момент благоговения слёзы, не понимая, что происходит внутри него, и жмётся против воли к тёплой ладони, тяжело дыша. Вся его душа начинает сладостно петь и рыдать от боли одновременно, заставляя Чимина окончательно запутаться в его ощущениях. Он не может ничего сделать с собой. Он смотрит, но ничего не видит. Лишь смутные очертания мужского лица. — Тише-тише, дыши. Теперь я рядом, не бойся, и больше никому не позволю тебя обидеть. Отдыхай, пташка, — слышит Ангел невероятно чётко, будто голос пробрался ему прямо в голову, распространяя окончательно сладкую негу по всему телу. — Я обещаю, что буду беречь твой сон. Чимин не знает, что теперь течёт в его жилах. Но, почувствовав мягкие губы на своём лбу, он мгновенно закрывает глаза и повинуется чарующему голосу. Сил бороться просто не осталось. И на этот раз темнота уже не кажется такой колючей и холодной. Напротив. Она мягко принимает разум Чимина в свои объятия, обещая позаботиться и забрать с собой всю боль. И Чимин ей, почему-то, верит.Панические атаки — то ещё дерьмо. Чимин знает это на собственной шкуре, а потому раздражается максимально, когда глупые подростки приписывают себе различные психические расстройства, романтизируя то, в чём от природы своей нет ничего красивого, даже не представляя, как люди действительно страдают от подобных заболеваний и что испытывают в моменты приступов. Хватает лишь мелочи. И сознание уже срывается в холодную бездну. Чимин хватается рукой за подоконник, пытаясь глубже дышать и сфокусировать взгляд на чём-то за окном, вот только получается только хуже. Голова начинает кружиться, сердце заходится в бешеном ритме, из-за чего Пак буквально чувствует собственный пульс всем телом. Чимин беспомощно хватает ртом воздух, где-то на периферии ощущая, как по щекам безостановочно катятся слёзы, падая на белоснежный подоконник, и нужно бы позвать на помощь, пока не стало совсем плохо, вот только слова застревают где-то в горле, а непонятный, липкий, колючий страх постепенно охватывает от груди всё тело, заставляя превратиться в обездвиженную статую. Пальцы будто задеревенели, и Чимин боится даже пошевелиться. Кажется, что одно маленькое движение может разбить этот хрупкий мир вместе с самим Чимином. Паника царапает горло вместе с холодным воздухом, и хрипы становятся всё надрывнее, болезненнее. Чимин слышит, как открывается дверь. Как Чонгук зовёт его из коридора, оповещая о своём прибытии. Вот только ответить Пак не может, он даже не знает, как долго стоит так, уставившись взглядом, полным паникой, на дерево за окном. Вдруг он чувствует движение возле себя, сильные пальцы, сжимающие запястье. Чонгук буквально пытается отодрать Чимина от этого чёртового подоконника, но с таким же усилием можно разжимать руку мертвеца. Мышцы закаменели и не поддаются каким-либо командам. «Я здесь, хён, я рядом, слышишь, иди ко мне, позволь помочь», — доносится до сознания, побуждая хотя бы к каким-то действиям. Чимин безвольно хлопает глазами и делает максимальное усилие над собой, ослабляя хватку, а затем мгновенно оказывается в сильных объятиях. Тепло. Чимина бросает в крупную дрожь. Он хватается за подставленные любезно плечи, сжимает в руках мягкую ткань свитера, тянется, жмётся ближе, в желании спрятаться от этого мира. В желании почувствовать защиту, которую может дать Чонгук. Всегда. Только он. Первый всхлип теряется в стыке плеча и широкой шеи, превращаясь в долгие и громкие рыдания. Чимина трясёт от холода и страха. Он буквально ощущает, как не может пропустить в свои лёгкие воздух. Возможно, он действительно умирает. Веки опускаются, скрывая стеклянный, пустой взгляд, когда на спину ложится слегка прохладная после прогулки на улице рука. Чимин вздрагивает в очередной раз и через силу заставляет себя глубоко вдохнуть, сразу же чувствуя аккуратные поглаживания и слыша одобрение, похвалу. Чонгук говорит, что Пак справится, что и сейчас, в этот раз сможет всё. Уверяет, что любит и накормит обязательно любимым шоколадным мороженым, но единственное, что Чимин сейчас действительно хочет, — унять взбунтовавшееся сердце и крепкие объятия, скрывающие от жестокой реалии. Со временем Чимин успокаивается, полностью лишившись сил. Он практически повисает на Чонгуке, который быстро перехватывает вдруг ослабевшего хёна и доносит его до кровати, аккуратно кладя поверх пушистого пледа. Чимин мелко дрожит и не хочет отпускать Чонгука от себя, цепляется испуганно пальцами, стоит лишь Чону отойти на шаг в сторону. — Я только возьму ещё одно одеяло и сразу же вернусь к тебе. Не бойся, хён, я буду рядом, обещаю, — шепчет Чон нежно в висок, оставляя следом мягкий поцелуй, а затем аккуратно вытаскивает руку из захвата хёна, находя в шкафу запасное одеяло. Чимин выдыхает рвано, стоит лишь ощутить спиной горячее тело своего молодого человека, и закрывает глаза, находя столь необходимое успокоение в крепких объятиях и тяжести чужой руки на своей талии. — Я испортил наш вечер, прости,— шепчет охрипшим голосом Чимин и шмыгает носом, зарываясь им в подушку, которая мгновенно намокает из-за слёз. — Не говори глупостей, хён. Ты ни в чём не виноват, — Чонгук целует Чимина мягко в макушку и сжимает в объятиях ещё сильнее, удобнее устраивая обоих на широкой кровати. — Закрывай, пожалуйста, глаза. Тебе нужно отдохнуть. — Я люблю тебя, Гу. — И я тебя, пташка. Спи. Я буду беречь твой сон.