///
— Братишка! — Чонгук ухмыляется, когда на него налетает со спины Тэхён, растягивая в привычной манере гласные. Ким, похоже, уже дошёл до той степени опьянения, когда буквально готов залезть на голову кому-то или повиснуть в непревзойдённом стиле коалы, признаваясь в своей безграничной любви. Был ли хоть кто-то против этому? Конечно же, нет. Вот и Чонгук сейчас только хлопает ладонью по окольцевавшим его грудь рукам, продолжая мешать коктейли. — Я ещё не успел тебя поздравить, так что с Днём рождения! — Ты буквально десять минут назад мне пел песню собственного сочинения и подарил коробку с подарком, но спасибо, — посмеивается Гук, а затем вдыхает более свободно, когда его грудную клетку отпускают, прекратив попытки сломать все рёбра одновременно. Ким плюхается на стул, закинув с небывалой для такого состояния грацией ногу на ногу, и подпирает рукой подбородок, впиваясь взглядом в лицо именинника, из-за чего тот фыркает и дёргает бровью. — Что не так? — Не-а, просто любуюсь. — Чувак, это как-то по-гейски, ты в курсе? — морщит нос Гук и начинает смешивать в шейкере спиртное в стиле настоящего бармена. Да, возможно, в своей разгульной молодости Чонгук прошёл курс начинающего бармена, из-за чего является отныне главным героем на любой вечеринке. Да, Чонгуку действительно важно уметь делать всё в этой жизни и на лучшем уровне. — Прости, я забыл, что мы все-е, — Тэхён, закатывая глаза, рисует пальцем круг в воздухе, будто описывая всю площадь квартиры семейства Пак-Чон, — Здесь гетеро. Ты же совершенно не обручён с моим другом детства. — Мы просто бро, бро. — Конечно, бро, — с серьёзным видом кивает Тэ, а затем Чон замечает, как взгляд Тэхёна действительно меняется, становясь более тяжёлым. И это даёт понять, что мозг друга достиг новой стадии под названием «разговоры по душам». — Но вообще, Чон, я не ради этого здесь. У нас никогда с тобой не было возможности спокойно поговорить, потому что либо я на съёмках, либо ты в разъездах, либо Чимин где-то возле тебя трётся, что бывает, давай будем честны друг с другом, постоянно. Ты ведь в курсе, что мне пришлось покинуть город практически сразу же после нашего с Чимином выпуска? Так вот, вернувшись сюда, знаешь, я практически не узнал своего лучшего друга, — Ким отцепляет пальцами от большой кисти виноградинку и забрасывает её в рот, начиная вдумчиво разжёвывать, пока Чонгук терпеливо ждёт продолжение рассказа. — Он всегда был печальным в душе. Что в школе, что в университете. Наверное, только мне он и показывал свои настоящие эмоции. Помню, как впервые в школе застукал его в женском туалете, в котором заперли его наши одноклассники, узнав о том, что он влюбился в одного мальчика из параллельного класса. Я подал ему руку и помог отчистить одежду, так мы и стали дружить. Он никогда не показывал после этого случая свои настоящие эмоции людям, и уж особенно в те года, когда произошёл этот скандальный каминг-аут, считай, что повторный, но стоило тебе появиться в его жизни, он сразу же начал меняться. Знаешь, — Ким хмыкает и поднимает взгляд на Чона, замечая, как тот слегка хмурится, видимо, тронутый воспоминаниями. — Я никогда не видел, чтобы он с такой скоростью когда-либо краснел в школе. А тут, стоило лишь на секунду пересечься с тобой взглядами в коридоре универа, как он буквально вспыхивал и отрицал всё на свете, хотя его лицо — открытая книга, сам знаешь. Он редко открывался кому-то, говорил о своих желаниях или влюблённостях. Даже… Нет. Вообще никому, просто иногда — мне, а сейчас я вижу, как он абсолютно свободно смеётся, как лезет обниматься, как буквально светится от счастья. И тому ведь ты виной. Я долго пытался привести его в подобное состояние, но ты сам должен понимать, что никакая дружба не сможет заменить настоящую любовь. Так что, Гук, я действительно благодарен тебе, — Тэ поджимает губы в неловкой улыбке, но в глазах явно читается неподдельная искренность и практически восхищение. — За то, что сделал моего друга живым. Возможно, в тот момент в организмах обоих было слишком много алкоголя, из-за чего эмоциональность била через край, но каждый ощущал разрастающийся ком в горле и лёгкий зуд в переносице. А ещё огромную, пускай и разную по своей природе, но всё же любовь к Чимину и желание сделать так, чтобы он был счастлив всегда.///
Чонгук в очередной раз блокирует экран телефона, нервно сжимая металлический корпус в ладони, и буквально ощущает, как увеличивается скорость биения его сердца. Что-то не так. Прошло уже полтора часа с того момента, как они с Чимином поговорили, а идти от продуктового магазина до их съёмной квартиры максимум двадцать минут. Да, Чонгук берёт в расчёт время для хождения между прилавками, вот только факт того, что Чимин пропускает пятый по счёту звонок, хотя практически всегда отвечает с помощью наушников уже после первого гудка, заставляет ощутить неподдельное волнение. Чонгук вздыхает и всё же срывается с места, решая самостоятельно проверить, куда делся его возлюбленный. Да, возможно, тот встретил кого-то по дороге, решил поговорить, не уследил за временем, вот только есть множество различных «но», не позволяющих находиться дома со спокойной душой. В коридоре Чон сталкивается с Намджуном, который лишь по одному тяжёлому дыханию донсена понимает, что что-то идёт не так. — Что-то случилось? — хмурится старший Ким, и Чонгук не знает, что на это ответить. Он поднимает руку и показывает на время. — Чимин не отвечает. И слишком долго идёт. Я хочу сейчас спуститься и посмотреть, что могло произойти, — Чонгук пытается протиснуться по коридору дальше, но Намджун перехватывает его и мягко останавливает, пытаясь заглянуть в переполненные нарастающей паникой глаза. — Стой, Гук, погоди. Где ты его собрался сейчас искать? Может быть, мы хотя бы вместе все сходим? Я сейчас постараюсь поднять Тэхёна… — Нет, — Чон категорически качает головой и аккуратно убирает с себя руку хёна. — Отдыхайте, всё нормально. Я найду его и сразу же тебе позвоню, хорошо? Даже не дожидаясь какого-либо ответа, Чонгук буквально за пару секунд натягивает на себя куртку с ботинками и выбегает в подъезд, набирая в очередной раз выученный уже давно наизусть номер телефона. С каждым монотонным гудком колючий клубок паники увеличивается с геометрической прогрессией в размерах, и Чона начинает буквально трясти. Кончики пальцев немеют далеко не от холода, встретившего молодого человека, как только тот выбежал из дома, а от сковывающего горло страха за любимого и родного человека. Чонгук озирается, пытаясь увидеть в слабом свете тусклых фонарей знакомую белую макушку, но уже вскоре стискивает сильнее челюсти и идёт уверенно дальше, едва не срываясь на бег. Он идёт ровно той дорогой, по которой изо дня в день возвращается Чимин после своей работы, и практически заглядывает под каждый куст, в надежде увидеть хоть какой-то знак. Чонгук вздрагивает, когда чувствует вибрацию своего телефона в кармане джинс, но уже через несколько секунд сбрасывает звонок от отца, понимая, что сейчас ему явно не до этого. Чонгук, озираясь, ступает на территорию парка, разделяющего его от того самого магазина, в который планировал зайти Чимин, и вздрагивает всем телом, слыша доносящийся с главной дороги вой полицейских сирен. billie eilish — i love u Сердце в груди гулко бухает и замирает на пару секунд. Но Чонгук пытается успокоить своё вдруг проснувшееся воображение и продолжает свой путь. Обычно в этом парке в такое время достаточно безлюдно и тихо до такой степени, что можно услышать, как птица перелетает с одной ветки на другую. Но чем ближе Чон подходит к каменной арке, тем громче становится шум. Чон дышит часто, слыша чей-то громкий голос, а затем и вовсе переходит на быстрый шаг, замечая знакомую кожаную куртку. — Хосок-хён! — кричит Чонгук, но хён его будто не слышит. Чем ближе Чонгук оказывается к массивной арке, тем больше он начинает понимать, что здесь что-то произошло. Пазл в голове начинает постепенно складываться особенно в тот момент, когда вой сирен становится слишком громким, и одна полицейская машина останавливается на входе в парк рядом с каретой скорой помощи. Чонгук смотрит растерянно на собравшуюся толпу, выстроившуюся полукругом, и пытается вновь докричаться до Хосока, и на этот раз успешно. Хосоку не нужно ничего говорить, чтобы внутри Чонгука всё в один момент оборвалось. Гук видит неестественную бледность лица, леденящий душу страх в глазах, а затем чужие губы практически шепчут: «Мне так жаль». Чонгук не верит. Этого не может быть, нет. Он должен сам убедиться в том, что его больная фантазия выдумала какой-то кошмар, ужасную историю. Он должен увидеть то, что это не с Чимином произошло что-то плохое. Нет, не с его Чимином. такого. просто. не. может. быть. Именно поэтому Чонгук пробирается сквозь толпу, буквально расталкивая всех людей в разные стороны, чтобы освободить себе путь, пока его не перекрывают двое полицейских. — Пустите! — кричит Чонгук и пытается оттолкнуть появившуюся вновь преграду, из-за чего ему практически заламывают руки, желая увести с места преступления, но только Хосок успевает появиться в нужный момент и остановить это насилие. — Дайте ему пройти. Это член семьи. Чонгук мгновенно каменеет и с практически детским страхом смотрит в грустные глаза хёна, ощущая, как воздух мгновенно перестаёт попадать в организм. Он резко ощущает свободу в руках и, когда единственная преграда исчезает за несколько секунд перед его глазами, видит то, что заставляет замереть на пару мгновений, а затем…сорваться с места. — Нет…нет…нет, — Чонгук подлетает к Чимину, падает на колени, раздирая на них ткань, но совершенно не чувствует боль. Потому что всё, что он сейчас ощущает, — лишь острую боль внутри груди. — Чимин, прошу, нет, пожалуйста, умоляю, только не ты, не ты, прошу! Взгляд быстро скользит по разбитым губам, многочисленным гематомам на лице, слипшимся из-за крови и грязи волосам. Чонгук руками ощупывает грудь своего возлюбленного, чувствуя, как ладони мгновенно становятся грязными и липкими, а затем смотрит на них с тихим, парализующим ужасом, видя алую жидкость, из-за которой подступает к горлу тошнота. — Чимин, прошу тебя, моя прекрасная пташка, нет, пожалуйста, открой глаза, ну же, — хрипит надрывно, скользя пальцами по истерзанному лицу. Прижимается, склонившись ближе, зарывается носом в плечо и сжимает крепче в руках, чувствуя нечеловеческий холод. Чимин всегда называл Чонгука своей «персональной печкой», любил запускать холодные ладони под кофту или прижиматься по ночам крепко-крепко, чтобы согреться, но ещё никогда. Никогда. Никогда Чимин не был таким холодным. Чонгук не знает, когда из его рта вырывается отчаянный вой, а взгляд мутнеет из-за скатывающихся по щекам слёз. Он лишь не перестаёт укачивать в своих руках обездвиженное тело любимого, не имея даже сил пошелохнуться, пока на его плечо не ложится чья-то рука. Чонгук не слышит ничего, кроме собственного пульса и хрипа. Он чувствует, как его пытаются отцепить, но он не поддаётся. Лишь прижимает к себе Чимина ещё сильнее, его прекрасного, любимого, светлого, е г о Чимина, и качает головой, не веря, что всё это может быть реальностью. Сон, ужасный сон. И проснуться никак не получается. В груди всё колит, режет живую плоть, на кровавые куски разрывает, а сердце стучит так быстро, что, кажется, сейчас не выдержит и остановится. Чонгук кричит надрывно в светлую куртку, чувствуя огненную боль во всём теле, будто ему ломают наживую одновременно все кости, вспарывают вены, но лучше бы так, лучше самые изощрённые пытки, чем бездыханное тело любимого человека в руках. Чонгук не верит. Нет. Его Чимин не может умереть. Кто мог его уби…Нетнетнет... — Нет! — кричит Гук, когда его голову насильно поднимают, заставляя оторваться от любимого. Чонгук смотрит в глаза хёна, пытается понять, что Хосок пытается ему сказать, а затем вновь кричит, когда кто-то пытается его поднять. Поднять — отпустить Чимина. Чонгук этого не допустит. — Гук, прошу, умоляю тебя, — говорит максимально спокойно, но твёрдо Хосок и рвано выдыхает, когда видит, как его донсен вновь обращает на него внимание. — Нам нужно увезти его отсюда, понимаешь? Мы не можем здесь больше находиться. — Хён, нет, — шепчет Чонгук и качает головой, вновь опуская взгляд, только сейчас замечая отвратительное огромное пятно на когда-то белоснежной рубашке Пака. — Я не могу. Хён, пожалуйста, сделай что-нибудь, вы же можете, да, — он сглатывает болезненно и вновь заглядывает в глаза хёна в надежде увидеть в них свет. Но его там нет. — Прошу, спасите его, я не смогу, хён, пожалуйста. Хён, я умоляю, пожалуйста, хён! — Чонгук, — Хосок берёт лицо донсена в свои ладони и тяжело вздыхает, понимая, что своими словами окончательно подведёт черту. — Мне жаль. Мы ничего не сможем сделать. Чимин... Он мёртв, Чонгук. Мёртв.///
Он практически ничего не чувствует, когда крышка гроба закрывается перед его глазами. Он не знает, сколько в нём сейчас таблеток, позволяющих находиться в сознании. Он смотрит с полным равнодушием на то, как падает на колени мать Чимина, как зарывается пальцами в землю, крича имя своего сына, а затем вновь поворачивается, чувствуя, как запястье сжимают чьи-то пальцы. Это Тэхён. Выглядят они сейчас примерно одинаково. Тэхён, кажется, за эти дни скинул с десяток килограмм. А ещё цвет его лица подозрительно серый, и глаза напоминают больше два стеклянных шара. Чонгук сам ничего не ел. От одного запаха выворачивало, да и горло сдавливал спазм, стоило лишь только услышать о еде. Всю ту страшную ночь Чонгук просидел на холодном полу больницы, пока приехавший на такси Намджун буквально на руках не отправил его домой. Последующий день Чонгук также сидел, смотря в одну точку, только уже в квартире. В квартире, где каждый сантиметр напоминал о Чимине. Иногда он переводил взгляд на свои руки, вспоминал о крови на ладонях и мгновенно бежал в ванную комнату, чтобы в очередной раз их помыть, а затем, согнувшись над унитазом, прочистить желудок. Вот только тот был пуст, и в итоге сознание отключалось, заставляя упасть прямо посреди комнаты. Похоронами занялся Намджун. Чонгук бы выразил ему благодарность, вот только с того дня он, кажется, забыл, как разговаривать. А сейчас только смотрит на огромное количество красных цветов вокруг и думает лишь о том, что это напоминает ему засохшую кровь на белых волосах. А ещё сам Чимин не оценил бы всё это. Ему нравится что-то попроще. Что-то яркое, милое. Как и он сам. Каким он когда-то был. Чонгук опускает на могилу охапку жёлтых подсолнухов. Он поднимается на ноги, разворачиваясь от могильной плиты, а затем едва находит силу в ногах, чтобы не пошатнуться от пощёчины и непрекращающихся толчков в грудь. Чонгук опускает взгляд и вновь видит мать Чимина. — Ненавижу! Ублюдок! Из-за тебя он стал таким! Из-за тебя он теперь там! Под землёй! Мразь! Да лучше бы ты сдох! Чтобы ты сгнил заживо, отродье, ненавижу! Чонгук, в принципе, с ней согласен. Он тоже себя ненавидит. Он позволяет Намджуну оттащить себя от этой женщины и идёт следом к знакомой машине, чтобы уже в ней вновь упасть во тьму сна. Лишь бы не существовать в этой жестокой реальности.... где тебя теперь нет...