***
В наполненной криками квартире пахнет рамёном и сигаретным дымом с балкона, на который то и дело выходят люди. Тэхён сидит, зажатый между Намджуном и Кихёном, играющими в фифу, и по очереди кормит их разбухшей лапшой из картонного стаканчика. — Почему коротышка не пришёл? — Намджун морщится от болезненного тычка под рёбра. — Нельзя меня бить за правду! Боже, никогда не забуду каким Юнги был угрюмым, когда ты за лето его на голову обогнал. Кихён тогда тоже, кстати, страдал. Свои слова Намджун подкрепляет басистым смехом, а Кихён открывает рот, куда ему тут же кладут палочки с намотанной лапшой. — Если не заткнёшься, проиграешь и побежишь, перебирая своими длинными ногами, в магазин за соджу, — Кихён бубнит и усердно жмет на кнопки, забивая гол. Часам к двум ночи начинает твориться откровенный трэш, люди в квартире слишком шумные и пьяные. Тэхён не может сосчитать, сколько раз уже обыграл лучших друзей своего парня в приставку. Он устало зевает и решает идти спать, о чём и сообщает Намджуну. Его, конечно, называют гондоном и предателем, но отпускают с миром.***
Тихо пробравшись в ванную крошечной студенческой квартиры Юнги, он умывается, цепляясь взглядом за свою щётку в пластиковом стаканчике. Давно выгнанная из головы мысль снова настигает адресата: «Почему Юнги не предлагает съехаться?». Они вместе уже шесть лет, но за три года, что Юнги съехал от родителей, тот так и не предложил жить вместе. Тэхён не настаивает, ждёт и надеется, что его позовут, а не он сам навяжется. Закутавшись в одеяло, он в полумраке выходит из ванной в комнату, чтобы, склонившись над мирно спящим Юнги, вновь всмотреться в чужое лицо. Тэхён часто так делает, хоть и знает каждую чёрточку наизусть. Юнги ему самый родной и близкий человек, заменивший семью, подаривший поддержку и любовь, поэтому думать о плохом — невыносимо. Тэхён без него не сможет…***
Каждое утро Юнги просыпается примерно в одно и то же время, за исключением ночей, когда тусуется с друзьями, но этого уже давно не происходит. После пробуждения он заваривает себе крепкий кофе, усаживает костлявый зад на широком подоконнике, с сигаретой в руке смотрит вниз на бегущих куда-то людей. Эти привычки его заставил выработать Тэхён, долго читавший лекции на тему: «Каждый уважающий себя человек должен иметь утренние ритуалы и кучу семейных традиций». Тэхён с грустной улыбкой на губах рассказывал, как его мама каждое утро красила губы, надевала туфли на каблуках и с маленькой чашкой кофе медленно прогуливалась между клумбами с посаженными ею цветами во дворе их старого дома, а когда маленький Тэхён просыпался в школу, в раковине стояла чашка со следами губной помады на ободке. Юнги понимает, почему для Тэхёна эти воспоминания так важны — всё это было до того, как она бросила его и обрекла сына на постоянные поиски способа к выживанию. Сегодня Юнги решает отложить свой каждодневный утренний ритуал, переворачиваясь и путая пальцы в отросших волосах Тэхёна. Тот во сне смешно причмокивает губами и что-то бурчит под нос. Юнги всегда умиляет эта его черта — болтать по ночам, и не только она, в этом мальчишке слишком много всего прекрасного. Тэхён — ласковый и тактильный, дружелюбный и общительный, но при этом не наивный — сложно оставаться таковым, живя в тех условиях, что ему подкинула судьба. Настолько сильных людей, как Тэхён, он не встречал: сам бы уже сто раз руки опустил, а этот ребёнок с гордо поднятой головой преодолевает все невзгоды. Юнги любит его, очень сильно любит, дорожит им, только вот уже давно знает, любовь эта — дружеская, братская, но не больше. Давно было пора поставить точку, но внутренние сомнения тушат здравый смысл. Страх — жуткий страх — обуревает душу: что, если именно это станет тем самым, что сломает Тэхёна? Он мучается от собственных сомнений, отдаляясь, обижая, порой откровенно срываясь. Сколько ни старается, но сдержаться не получается: Юнги злится на себя, а выплёскивает всё на Тэхёна. И тут выбор между плохим и худшим. Совесть съедает, а двери с табличкой «Выход» из этого порочного круга так и не находится. Сегодня он не будет думать о плохом, сегодня будет день для них двоих. Юнги целует тёплую щёку, на которой смешным узором отпечаталась подушка. — Тэхён, вставай, — длинные руки в ту же секунду опутывают его шею, а чужой нос щекотно трётся о ключицы. — Нет, я спать хочу! — Нечего было с этими полудурками допоздна сидеть! Давай, вставай, пойдём позавтракаем, а потом сходим в кино, — после этих слов Тэхёна как ветром сдувает в направлении ванной. Юнги улыбается, смотря как тот суетится на радостях: Тэхёну уже двадцать один, но по ощущениям — одиннадцать, как и в тот день, когда они познакомились. /10 лет назад/ Субтильный мальчишка стоял у стены гаража и непонимающим взглядом смотрел на своих обидчиков. Местные мальчишки решили поставить на место нового соседа, хорошенько наваляв ему. Особо серьёзных травм нанести не успели: на шум и крики пришла их компашка, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, распугали всех угрозами, и обидчики просто разбежались в разные стороны. Побитый паренёк сполз на землю и уткнулся головой в колени. Он не плакал, не выл, а просто трясся, как от холода, и пытался сжаться в незаметный комок. Двор у них был большой: четыре девятиэтажки, расположенные по периметру, за дальней — гаражи и начало пустыря. Те самые гаражи, за которыми тринадцатилетний Юнги курил с друзьями, когда услышал крики. Юнги не был добрым и милым мальчиком, скорее наоборот, но и жестокостью не отличался: бил только по делу и поступать пытался по справедливости. Вот и тогда ему было неважно, что натворил мальчишка, шестеро на одного — это неправильно. Распугав мелочь, они уже хотели уйти, когда Намджун толкнул его плечом. — Может, они ему навредить успели? — друг беспокойно переминался с ноги на ногу. — Может, помощь нужна? Юнги только пожал плечами и подошёл к сидящему на земле. — Эй, мелкий, тебе больно? — тот отрицательно помотал головой, не глядя на своего спасителя. — Давай мы тебя проводим? Присев на корточки, он успокаивающе потрепал чужую макушку. Мальчишка от прикосновения дёрнулся, как от удара, подняв лицо. Эти глаза Юнги не забудет никогда: затравленные, они смотрели на него обречённо, будто ожидая, что сейчас ему снова сделают больно. — Меня зовут Юнги, а тебя как? — он пытался улыбаться как можно дружелюбней. — Тэхён, — еле слышным шёпотом. — Приятно познакомиться, Тэхён, давай мы поможем тебе встать и проводим до дома, — во взгляде напротив промелькнул страх. — Мне не нужно домой! — Тэхён снова попытался сжаться и слиться со стеной. — Хорошо, не хочешь домой, пошли с нами, там есть скамейка и вода, — на него всё ещё смотрели с недоверием и страхом. — Мы тебя не обидим, это вот — Намджун и Кихён, мы тут вроде как курим, только никому не говори, а то мама, если узнает — убьёт, — он надеялся этими словами вызвать симпатию, и, судя по еле заметной улыбке, ему это удалось. — Пойдёшь? Тэхён на секунду призадумался. Наверное, о том, стоит ли доверять незнакомому человеку, однако согласился и попытался встать. Юнги помог, подхватил, ненамеренно задел края футболки на спине, утянув ту наверх, и тихо ахнул от увиденной картины. Там места живого не было, один сплошной космос. Синяки: от светло-жёлтых и коричневых до синих, даже почти чёрных, местами увенчанных кровоподтёками. Юнги сначала думал догнать мелких уродов и оставить пару таких же, чтобы дать понять, что обижать слабых — самое последнее дело, к тому же, еще и толпой на одного. Но вдруг осознал, что некоторые из синяков выглядели, как уже давние и проходящие, а в голову влезло воспоминание о быстро промелькнувшем страхе на чужом лице при слове «дом». Он не стал спрашивать, лезть в душу и копаться в ней, да и вряд ли Тэхен за столь короткий период проникся новыми знакомыми настолько, чтобы довериться и выложить все как на духу. Но Юнги впервые за всю жизнь почувствовал какое-то необычное нарастающее чувство в душе: необходимость защитить вот этого самого мальчишку, смотревшего на него своими огромными, не по возрасту грустными глазами, на дне которых плескались отчаяние и боль. Захотелось защитить, поделиться теплом, ему не жалко, а Тэхёну, похоже, это было нужно. Он ещё раз потрепал чужие волосы и увёл младшего за собой. С того дня никто больше не трогал Ким Тэхёна.