***
Тэхён уже довольно сонный: пиво немного туманит сознание, в голове уютная пустота, ребята потихоньку начинают собираться, а он занимает балкон. На улице весна: даже не верится, что уже так много времени прошло со злополучной осени, и что они с Чонгуком уже почти полгода официально встречаются. У Тэхёна от мыслей о своём парне сразу теплеет в сердце: он прекрасный, вредный, шебутной, с отличным чувством юмора и самой красивой улыбкой из всех существующих. Это как будто провидение, судьба, да хрен его знает что, но Тэхён уверен, что нашёл своего человека. Пусть звучит банально, но они нашли друг друга. — Ты тут? А кто тогда оккупировал туалет? — Наверное, Джин? Он там обычно смотрит Тик-Ток, но не признаётся, ибо: «Ты чё, Тик-Ток же для детей!» — В его голове часто такие смешные предрассудки всплывают, — Чимин садится рядом на подоконник и пихает его плечом. — О чём думаешь? Светишься, как диско-шар. Тэхён лишь пожимает плечами и улыбается. — Можешь не говорить, у тебя такое лицо только когда в радиусе метра появляется Чонгук. Вы как попугайчики-неразлучники. — Завидуешь — завидуй молча. — Я не завидую, — и внутри колет. Действительно, зачем Чимину завидовать? Он тоже счастлив, любит и любим: Тэхён просто навесил шторы на глаза и профессионально не обращает на это внимание. Чимин видит перемену и продолжает уже серьёзно: — Я давно хотел с тобой поговорить об этом, но всё не знал, как подступиться. А может, просто трусил. Ты… — он запинается, но всё равно продолжает, — ты не хочешь поговорить с Юнги? — О чём? — Тэ… — чужая ладонь аккуратно ложится на его. — Я смотрю на тебя и восхищаюсь: ты идёшь дальше, и не просто идёшь, а бежишь, снося все мешающие тебе преграды; ты занялся любимым делом, у тебя отношения, в которых ты счастлив, ты даже меня почти простил. — Почему почти? — Потому что без Юнги это — почти. Чимин прав. Это в корне неправильно: играть в дружбу с ним и делать вид, что одного важного для них куска жизни не существует. Но что он может сделать? Уже сотню раз мысль о том, что остался последний пункт в его списке, больно била под дых. Но как решиться, он просто не понимает — это самое сложное. — Я не знаю, как… — Он всё время спрашивает про тебя, как твои дела, не обижает ли тебя Чонгук, всё ли хорошо на работе, и каждый раз так радуется хоть крупицам информации, а потом по несколько часов ходит, как в воду опущенный. Я не хочу, чтобы это выглядело так, будто я давлю на жалость и прошу за него. Я просто понимаю, что вам обоим это нужно. Оба молчат, пока Тэхён подкуривает новую сигарету, но ком в горле не даёт даже вдохнуть. — Он где-то через полчаса зайдёт за мной. Не хочешь попробовать хотя бы послушать, что он скажет? — в ответ кивок: нужно как скотч — быстро оторвать, а не колупать по сантиметру, делая больнее; пусть так, без подготовки. — Я предупрежу, а ты пока соберись с мыслями. Чимин поднимается и открывает дверь, но прямо перед тем, как выйти, тихо добавляет: — Не нужно чувствовать себя виноватым, ты имеешь полное право никого не прощать. Действительно имеет, и долго думал, что именно так и поступит, но это слишком тяжело.***
Подъезд неприятно пиликает, выпуская на уже остывшую после жаркого майского солнца улицу. Они сталкиваются глазами сразу: Юнги стоит на бордюре, нервно куря. Он вздрагивает и тут же выкидывает не потушенную сигарету. Немая сцена. Так не должно быть — это неправильно. Они знакомы полжизни, они друг для друга были самими родными и любимыми, а теперь не могут и слова вымолвить. Это слишком, это больно, и боль отражается на лицах обоих. — Давай пройдёмся, — Юнги не говорит, а хрипит, от чего внутри Тэхёна всё леденеет. — Давай, — они идут молча, держа дистанцию: приходится даже руки убрать в карманы, чтобы нечаянно не столкнуться, потому что это будет слишком. — Чимин сказал, что ты ушёл из кафе и занимаешься фрилансом, тебе нравится? — ещё бы про погоду спросил. — Нравится, — снова пауза. — Как дела на учёбе? — Хорошо. — Ты хорошо ешь? Со здоровьем всё в порядке? — внутри всё медленно, но верно закипает. Зачем? Может, Юнги пытается разрядить обстановку, но в итоге заставляет только злиться. Потому что где ты, блять, был раньше? — Всё у меня нормально! — выходит резко. Всё тело потихоньку потряхивает: тут нужно выбрать что-то одно — либо идти, либо говорить; на обе вещи сразу сил не хватает. Он указывает жестом на скамейку, стоящую рядом с деревом, и, не дождавшись ответа, садится. Юнги следует примеру, но оставляет между ними достаточно пространства. Это правильно, они и так слишком близко, ближе, чем Тэхёну хотелось бы. — Я не знаю, о чём нам с тобой разговаривать, — только сейчас он понимает, что всё ещё не готов, что сглупил, очень хочется встать и уйти. Краем глаза он замечает реакцию на свои слова, и от чужого выражения скорби из глубины поднимается злость. — Не смей извиняться! Все всегда начинают с извинений. Мне от них ни холодно, ни жарко, не смей делать вид, что тебя интересует моя нынешняя жизнь, потому что это — враньё. — Это не так. Занавес. Внутренняя чернота вырывается наружу. — Это правда, Юнги! Восемь месяцев, почти год, я себя как долбанную разбитую кружку собирал по частям. И ни разу, ни разу ты мне даже не написал! Даже сейчас мы говорим только благодаря Чимину: если бы он не предложил, ты вообще собирался со мной встретиться? Ты бросил меня, предал, разбил моё сердце, ушёл строить своё счастье и даже не поинтересовался, смогу ли я с этим справиться, — вдох получается со всхлипом. — Я уже всё сделал, что мог, отпустил всех, принял всё, что эта ёбаная судьба вывалила мне на голову, но знаешь, что в итоге меня убивает, выбрасывая на помойку все старания? То, что я не могу тебя простить, то, что мне всё ещё больно. Потому что ты был самым дорогим мне человеком на всём свете, я держался за тебя, я верил тебе, и ты меня обманул. Я кручу это всё время в голове, ищу оправдания и не нахожу. Я не нахожу тебе оправдания — всем, но не тебе. Знаешь, почему я так легко простил остальных? Потому что по отношению к той боли, что причинил ты, всё остальное меркнет. Он уже не сдерживается: слёзы бегут по щекам, а внутри как будто камень застрял. Тэхён никому не говорил об этом, всё держал внутри, даже Чонгуку не доверился, и от этого чувствовал вину. Потому-то эта грёбанная обида как будто предательство. Предательство в отношении Чимина, потому что Юнги — теперь его, предательство Чонгука, потому что его всё ещё держат прошлые отношения. Но ведь не в отношениях дело, а в том, что Тэхён в лице Юнги потерял семью, настоящую семью, которую слишком сильно любил. — Я… — Юнги опускается на корточки и пытается посмотреть в глаза, — я себя презираю, не было и дня, чтобы я забывал, что сделал. Нет слов оправдания, нет причин: я ошибся, и эта ошибка стоила мне слишком дорого. Тэ… — он кладёт руку на его макушку и запускает пальцы в волосы, а Тэхёну выть волком хочется: он сам не знает, почему позволяет трогать себя; этим жестом Юнги его всегда успокаивал, молча говорил: «Защищу тебя от всего». Оказалось, защищать нужно было от себя, а не ото всех. — Я не заслуживаю твоего прощения, но я всё равно хочу выстроить хоть что-то. Я эгоистично прошу меня не ненавидеть. — Я не ненавижу, но выстраивать нам нечего. Пришёл бы ты в самом начале, помог бы пройти через это не в одиночку, может быть, я бы смог. Но теперь поздно. Я не помню, как это — дружить с тобой, это было слишком давно, и учиться по новой я не готов. А семьей мы больше не сможем быть. Он поднимается и срывается на бег, стараясь побыстрей удалиться, чтобы снова собрать себя и продолжить игнорировать всё, что связано с этим человеком. Так проще: он попытался — не вышло. Это как раз и пугало всё это время, что именно это разговор не сделает легче, поэтому и убегает — знает, что прощения дать не сможет. — Тэ, — Юнги хватает за локоть, когда Тэхен уже почти у подъезда: оба тяжело дышат. — Я плох в выражении эмоций, всегда был, и говорить у меня о важном не получается. Но все эти месяцы я почти каждый день писал тебе: я трус, и писал не сообщения, а просто заметки на телефоне, надеялся, что однажды смогу сказать это лично. Не смог. Я не имею права, но всё же в последний раз попрошу. Пожалуйста. Прочти, — он протягивает ему файл, в котором лежат распечатанные листы: у Тэхёна нет сил спорить, он просто берёт, что дают, и молча уходит. Ничего он читать не будет. Наверное. Из подъезда выходит Чимин: он молчит, не зная, что делать, переводя взгляд то на одного, то на другого. Тэхён обходит его, хлопнув по плечу, без слов говоря: «Всё в порядке, иди». Потому что сейчас он должен не его поддержать. Тэхён понимает. Ему самому нужно попасть к человеку, который теперь — его утешение, его опора, его новая семья.