***
Эол подозвал к себе старшего сына шамана, ещё раз подробно объясняя парню, что нужно напомнить сделать беспечной Ириссэ, если он не вернётся. Индеец молча выслушал эльфа и не удержался от вопроса: — Науро хочет отомстить колдуну за сына? — Да. — Возьми меня с собой. Я буду мстить за отца. — Нет, — так же рублено бросил тэлеро. — Я хочу сражаться. — Это не твой бой. Ты должен помочь моей жене вернуться домой, — Эол схватил индейца за плечи и всмотрелся в его глаза. — Я надеюсь на тебя, мой юный друг. — Хорошо, Науро, — парень кивнул, выдержав взгляд чародея, но едва тот убрал руки, поспешно покинул мастерскую. Эльф ухмыльнулся, не торопясь разделся и начал раскрашивать своё тело узорами, при этом громко затянув песню, которой он научился у индейцев. Чуткий слух чародея уловил, как за стенами ему вторят сын шамана, мерно ударяющий в бубен, и пара юных учеников. Голосов становилось всё больше и больше, а Эол жалел лишь о том, что смог обучить жителей деревни лишь малой толике то, что знал сам, но время действовать пришло. Огромный филин бесшумно выпорхнул из окна, сделал круг над танцующими у костра индейцами и исчез в мерцании портала.***
Стук сердца в мёртвой тишине. Он всё громче. Но нет, звук идёт извне. Тилион замер, лихорадочно вспоминая, на что похожа эта мелодия. Схватился руками за голову, готовую расколоться от нарастающего грохота барабанов. Да. Он произнёс это слово вслух — бар-р-рабаны. Ор-р-рочьи бар-р-рабаны. Как давно майа не слышал этих звуков... Они всё ближе. А он забыл что-то очень важное. Тилион вдруг осознал, что крошечный солнечный зайчик превратился в круглое зеркальце, которое держало в руках существо в тёмной маске. Дикий хохот. Бросок. Удар. Стекло разлетелось сонмом сверкнувших и враз погасших брызг, с жалобным звоном столкнувшись с базальтовой поверхностью стены. Стены? Неужели его путь подошёл к концу? Тилион всмотрелся в изломанный силуэт незнакомца, отделившийся от камня. — Кто ты? — Тот, кто пришёл освободить тебя. — Но я свободен. — Ты - раб света. Ничтожество, лишь отблеск божественного огня. Отражение, покорно следующее за светом. Одинокий странник, вечность ничтоже сумняшеся добиться её любви. — Чьей любви? — Тилион помрачнел, лихорадочно вспоминая о ком толкует собеседник, но и собственное имя майа угасло в сознании, бешено пульсировавшему в такт бою барабанов. — Кто я? — Ты - Рогатый Бог, Кернунн, Зелёный Человек… Так смелее! Освободись от оков света! — Я всегда был свободен. — Это лишь иллюзия, как и то, что в тебе есть свет. — Я нёс свет. — Нет, ты испокон веков тешил себя мыслью, что владеешь светочем. А где он теперь? Освободись от лжи. Взгляни в прекрасный лик тьмы. Иди к нам! — О да! — вокруг Тилиона замельтешили неясные тени, вовлекая его в круговерть танца. Грохот барабанов вторил биению сердца. Всё сильнее, всё быстрее, всё громче. Нужно сделать шаг, и он будет свободен. — Вперёд! Только вперёд! Кернунн ударил по камню кулаками, и базальт затрещал словно лёд. Ещё и ещё! Стена обрушилась, и Рогатый Бог, громко расхохотавшись, прыгнул: его лик был мертвенно-бледен, а глаза - темны. И там, где ступала его нога, в ужасе разбегались люди. — Он вернулся! Смотрите, Рогатый Бог услышал нас! — Да, я - свободен! Долго же я спал! — майа взбежал по каменным ступеням на самый верх мрачно поблёскивающего древнего монолита и замер там, широко разведя руки в стороны и с наслаждением вдыхая морозный воздух. Толпа у подножия камня восторженно взревела, а в рваных всполохах костров Кернунн увидел, как жрецы готовятся принести в жертву связанных девиц. Проснувшийся от вековой спячки бог вновь расхохотался, перекрыв своим голосом грохот барабанов, и спрыгнул вниз. Подтолкнул к жертвенному камню одного из жрецов. Человек удивлённо вскрикнул, едва майа ухватил его за волосы и вонзил в его грудь длинные, острые, как лезвия ножей, когти. Толпа в ужасе подалась назад, но бой барабанов не стал тише. Он не прекратился и тогда, когда Кернунн воздел левую руку к небу, показав собравшимся язычникам ещё живое сердце жреца и щедро оросив кровью алтарь. Божество с остервенением вгрызлось в плоть второго колдуна, отпрянувшего было в толпу, но не успевшего в ней затеряться. Вырвав сердце, Кернунн бросил его в спины бросившихся врассыпную людей и, повинуясь какому-то неведомому порыву, задрал голову вверх. Белый диск луны. Так близко, и так далеко. В груди майа кольнуло, будто кто-то из жрецов вонзил в неё серебряное жало стилета, одно из тех, что во множестве побросали к ногам воскресшего божества. Призрачный свет ласково коснулся измазанных кровью щёк, посеребрил длинные пряди волос и заискрился в оленьих рогах, украшавших голову майа. — О мой бог! Если тебе не нравятся девы, которых выбрали мы, позволь мне возлечь с тобой… — Кернунн опустил взгляд вниз и увидел стягивающую с себя мантию жрицу. — Не верь им. Они хотят убить тебя, — громадный филин опустился на рог божества, и тот громко рассмеялся в ответ: — Жалкие, никчемные людишки? Ты ошибаешься! Они освободили меня, вернули к жизни! — Им нужен твой свет, — майа услышал зловещий хохот птицы, несмотря на громкий бой барабанов. — Ты шутишь, я могу раздавить их как букашек, — Кернунн подтолкнул раздевшуюся донага жрицу к камню и, уронив женщину на алтарь, склонился к ней, проводя ладонью по груди и животу. Рывком развёл ноги в стороны. — Им нужна твоя сила, — вновь хохотнул филин. — Приглядись, Итиль, за камнями притаились не смертные, а слуги чёрного врага мира. — Что ты сказал? Итиль? — Да, это одно из твоих имён, — птица перелетела с рога на плечо божества, застывшего над жрицей. — Откуда ты знаешь? — Я люблю твой свет, Тилион, — филин вцепился в майа когтями, сталью сверкнувшими при свете луны, и лунный капитан застонал, внезапно ощутив, как с его сущности ниспадает вязкая пелена тьмы. Нахмурился, заметив длинные тени прятавшихся за древними мегалитами. От них веяло тёмной магией и жаждой убийства. Как он мог забыть! В ночь Самайна Рогатый Бог уходит в царство Тьмы. Так вот, зачем его призвали эти люди! Или не люди? Кернунн взревел диким вепрем и, перемахнув через алтарь, оказался у ближайшего камня. Схватил за горло колдуна и с размаху впечатал его тело в базальт. Метнулся ко второму - тот не дрогнул, продолжая читать заклинание, и мгновением позже изломанной куклой застыл на вершине мегалита. Третий... Над Тилионом соткалась ловчая сеть заклятия - чародеи закончили плести паутину, опутав ею тело Рогатого Бога. Людям такое не под силу - падая на скованную первыми морозами землю, майа успел краем вновь гаснущего сознания коснуться чёрной сущности Моргота. Воспользовавшись суматохой, филин вспорхнул с плеча Кернунна и, бесшумно описав большой круг над древним капищем, уселся на верхушку самого дальнего, крайнего камня. Уцелевшие жрецы призвали людей вернуться к распятому среди двух камней богу, а до сих пор остававшийся в тени вала властным взмахом руки повелел вскрыть новые бочки с элем, заставив людей тут же забыть о кровавых убийствах и с новыми силами начать дикую пляску у костра. Когда круговерть танцев возобновилась, Моргот, сутулясь и опираясь на трость, с трудом взошёл на холм и концом своего посоха приподнял опущенную вниз голову майа. План удался: Тилион находился во власти сковывающих заклинаний, потому что телесная оболочка лунного капитана была до краёв накачана сильнодействующими наркотиками. Оставалось завершить давно задуманное, с помощью некромантов собрав воедино развеянную над миром много веков назад сущность Саурона и вдохнуть в возрождённого помощника силу пленённого Тилиона. К бою барабанов добавилось заунывное пение колдунов, а беснующаяся у костров толпа с громадным воодушевлением вняла призывам уцелевших жрецов и устроила оргию, своей энергией подпитывая магию некромантов...