Auslander

Ту ночь они решили оставить без внимания, продолжая жить так же, как и жили до этого. Лишь изредка Ричард позволял себе дотронуться до Димы как-то более откровенно, чем до друга, но все же он очень боялся переступить черту доверия русского паренька, который, впрочем, продолжал целовать его иногда, такими же спокойными вечерами под звездным небом, но дальше поцелуев они не заходили, хоть Рича их ласки и доводили до исступления. Все лето они прожили в деревне и даже умудрились подружиться со всеми жителями, а местные матери не запрещали детям играть со «злым» немцем, который очень старался всем понравиться. Он вообще не говорил на немецком, только на своем кривом английском, если что-то пытался сообщить Диме, или же использовал русские слова, которые знал, лишь бы не напоминать людям, откуда он родом. И это никем не осталось проигнорированным, поэтому, когда у местной девушки был день рождения, их обоих пригласили на праздник. Сначала Дима подумал о том, что это очень похоже на пир во время чумы, но как только зазвучали песни, и они с Ричардом хлопнули по рюмке, эти мысли отступили, впуская осознание того, что даже если идет война, то жизнь-то продолжается. В какой-то момент Рич понял, что Дима куда-то пропал, оставив его наедине с деревенскими, которые наперебой рассказывали и доказывали ему какие-то пьяные истории, которые он, конечно, не понимал, да и не понял бы, даже знай он русский, но вскоре юноша вернулся. Растрепанный, посвежевший и, кажется, счастливый. Он тут же подобрался к Ричарду за стол, садясь рядом, и что-то сказал мужчинам, которые тут же переключились на того, кто их понимает, и просили что-то рассказать Ричу, который даже на английском не мог понять, что от него хотят. И тут немец понимает, что Дмитрий пропал с именинницей, и та тоже вернулась счастливой и растрёпанной, и ему удалось сложить два и два. Рассмеявшись, он с прищуром посмотрел на своего друга, который довольно пожал плечами и отбил кулак об кулак. Конечно, Ричарда это немного укололо, но он не мог ревновать, прекрасно понимая юношу. Под вечер пьяные русские превратились в местами спящих, местами горланящих песни людей, а Дима развлекался с именинницей, тоже истосковавшейся по любви, оставив Ричарда одного, который ушел с остатками самогона домой к Людмиле и сел на крыльце. У немца вдруг появилась отличная возможность вспомнить про Клауса – и эти мысли заставляли его сгибаться, сворачиваясь в комок. Он скучал по нему, безумно скучал. И даже когда Дмитрий целовал его, он ловил себя на том, что думал о своем возлюбленном, который обещал ждать и молиться за его возвращение. – Verzeih mir, Klaus… – его голос дрогнул, и он едва удержал свое пьяное сознание от рыданий. Ему стало так стыдно перед своим любимым, которому он клялся в верности, а сам сдался под напором ощущения ненужности и тянулся к парню, которому тоже был не нужен, которого даже, черт возьми, не понимал толком. – Verzeih… Немец уткнулся в свой локоть лицом, все же давая эмоциям выйти, и ему было невероятно легко от того, что он остался один. Он, конечно, как и Дима, не стеснялся раньше перед ним плакать, но не так. Они плакали, обнимаясь, от страха, от боли, от безысходности, но никогда не плакали из-за чего-то такого же личного, как любовь. И Ричард не заметил, как заснул пьяным сном, так и сидя на крыльце. Уже ближе к утру его будят осторожные прикосновения, даже слишком нежные, чтобы он не улыбнулся Диме, поднимая заплаканное лицо. – Эй, ты чего? Ты плакал? You cry? – Юноша взволнованно взял лицо немца в ладони, заглядывая, а когда тот измученно кивнул, всё ещё улыбаясь, обнял его, будто извиняясь. – You miss Klaus? Ричард не переставал удивляться проницательности Димы, который всегда знал, что происходит с другом, хотя сейчас вполне мог подумать, что он ревнует. По лицу немца опять потекли слезы, потому что к горлу вновь подступило осознание того, что он не вернётся, выдавливая их и заставляя парня задыхаться. – Эй, ну, ты чего, перестань, пожалуйста. Ричард, ты вернёшься к нему, и вы будете счастливо жить до старости, – как бы Дима хотел сказать это так, чтобы расстроенный, ещё пьяный, парень его понял, но Ричу, кажется, не нужно знать язык, чтобы понимать русского парня, так трогательно его утешающего; и он плачет уже почти в голос от жалости к себе, и льнет к нему, крепко обнимая. Он, в общем-то, справедливо думал, что предал свою любовь, доверие Клауса, который так трепетно гладил его по волосам в их последнюю ночь, проведенную вместе, перед тем как он уехал на войну, которой не хотел. – Danke, – рвано выдыхает в плечо юноши, наконец-то его отпуская и вопросительно кивая – спрашивая про то, как тот провел ночь, и русский смеётся, что-то начиная рассказывать на своем угловатом языке, что Ричард, конечно, не понимает, но внимательно слушает, давая недопитую бутылку подсевшему парню. Спустя столько времени, что они провели наедине друг с другом, понимали все без слов, ведь были вынуждены этому научиться, и им обоим это очень нравилось. Когда можно просто вот так молча посидеть с человеком и разделить его горе или счастье, или же просто работу и отдых. А еще им нравилось, что они настолько близки, что Дима сейчас привалился плечом к другу, а тот обнял его одной рукой, тепло прижимая к себе, и это не казалось им обоим неправильным. Даже, наоборот, было ощущение, что все так и должно быть. А когда их лица наклонились друг к другу – и они слились в поцелуе, они будто бы растворились в окружающем их мире. И пусть Ричард чувствовал запах секса и женщины, а Дима ощущал на языке солоноватый привкус слез, но они вдруг стали невероятно счастливы. Их жизнь в последнее время и так была прекрасной, ведь они наконец-то не были на грани жизни и смерти, а сегодня после всего случившегося они были на эмоциональном пике, оголенными нервами, остро реагируя на каждое прикосновение друг к другу и на каждый неосторожный вздох. И Диме, конечно, не стыдно, что он вот так бросил Ричарда одного, ведь он, будучи хорошим и воспитанным мальчиком-комсомольцем, думал, что первая его девушка станет его женой. Но сейчас, в такое тяжелое время, ему хотелось лишь не умереть девственником. Он хотел познать любовь во всех ее проявлениях, и если эта девушка подарила ему любовь физическую, то Ричард ментальную. Нежную и искреннюю, почти по-детски наивную.