Auslander

На дворе заряжалась осень и выстреливала в деревья ослепительно-оранжевыми красками, окрашивая листву на свой лад, прогоняя сытое лето. За время, проведенное в деревне, эти люди стали им едва ли не родными, и даже Ричарда они полюбили, ласково называя «ручным немцем», тоже отмечая, что уж слишком он похож на привычного всем «Ваньку». И одним злополучным утром Диму огорошили радостной для всех, но не этих двоих новостью — в деревню пришли пятеро Советских солдат, что догоняли основную группу, вставшую лагерем недалеко. И, конечно, привыкнув к Ричарду, местные не видели в нем ничего плохого, совсем забыв, что он немец. – Где он? – по всему дому Бабы Люды раздается зычный голос молодого парня, что был в этой компании главным. Он проходит глубже, отбивая армейскими сапогами по полу ужасающую обоих парней дробь и безошибочно находит их, будто шел на запах страха. Он не сразу понимает, кто из них вообще немец, но Дима сдается, выставляя руки вперед, надеясь достучаться до парня. – Слушай, пожалуйста, не надо. Он никому ничего плохого не сделал, он просто дезертир. Он вместе со мной спас этих людей... Ричард старается даже не дышать, слушая испуганное лепетание своего друга и глядя прямо в глаза уверенному в себе и в своей правоте солдату. Тот что-то отвечает, скалясь Дмитрию, и это пугает, но его друг отвечает еще более резко, взмахивая рукой то в сторону улицы, то в сторону Рича, пытаясь что-то доказать, и, кажется, их перепалка заходит слишком далеко, ведь Дима бросается на солдата, а тот совсем не ласково ударяет его прикладом, не вырубая, но отталкивая в сторону. Ричард инстинктивно бросается к нему, и в этот же момент звучит выстрел. Его правую ногу сначала толкает, и она полностью немеет, но постепенно, пока он, прикрываемый Димой, пытается отползти подальше, она начинает гореть болью, заставляя его сначала зашипеть, а потом схватиться за простреленное место, пытаясь остановить кровь. Дима что-то испуганно говорит на русском, прикрываясь рукой и указывая на их рюкзаки, видимо, прося аптечку. Впрочем, ему ее дают, и он, тут же разорвав штанину, начинает мучить Рича, проверяя, прошла ли пуля насквозь или осталась в ноге. И все это время они сидели под дулом ружья того парня, который, в итоге, представился Павлом. Он и его друзья решили остановиться в деревне на день, чтобы привести себя в порядок, и Дима понадеялся ночью сбежать, но Ричарда приковали к крыльцу, и он вынужден был остаться с ним. Вернее, он не хотел его бросать, хоть Паша быстро выяснил, что они оба дезертиры, а всем было хорошо известно, что делают с такими как они на этой войне. Ричарда колотило не то от страха, не то от холода, а потому, когда к нему вышел Дима, которого все же отпустили, и у него в руках была горячая еда и чай, а на плечах висело большое теплое одеяло, он едва ли не расплакался от счастья. Ему опять было страшно и больно, но он не был один, и от этого было хоть немного спокойнее. Дмитрий садится рядом, укрывая их одним одеялом и, перед тем как накормить немца, нежно целует в щеку, говоря фразу, которую Рич отлично знал: «все будет хорошо», и говорил ее парень обычно тогда, когда хорошо не шло ничего. Покормив немца, он ненадолго уходит, оставив тому одеяло, а после возвращается, не желая оставлять его в одиночестве. Хотя ему и самому было неуютно в доме, в котором уже столько прожил, ведь солдаты решили расположиться именно в нем, чтобы присматривать за ними. Ричард жался к Диме всю ночь, постанывая от боли и то и дело шаркая руками, потому что те, не укрытые, замерзали. Несколько раз русский парень даже сам растирал их, ведь, крепко сцепленные они не только мерзли, но и немели, и он боялся, что Рич к утру их вообще лишится. Он все еще верил в то, что они смогут выбраться и из этой ситуации, как делали уже много раз. Утро наступало мучительно долго. Парни то засыпали на плечах друг друга, то просыпались, сталкиваясь лбами – и поэтому к утру были вымотаны. Особенно Ричард, нога которого горела огнем, сводя с ума одними лишь ощущениями. К их удивлению, немца разрешили и завтраком накормить, и даже обедом, пока солдаты намывались в бане, избавляясь от грязи и насекомых со своих тел. Но как только они закончили, им надо было спешить дальше, догонять основной состав. – На, веди свою немецкую шавку сам, – небрежно бросает Павел, отдавая Диме в руки веревку, которую привязал к наручникам Ричарда, и подталкивает юношу вперед. Он старается молчать и даже не смотреть на соотечественников, но те сами заводят беседу, представляясь и спрашивая, как же так вышло, что он дезертировал вместе с немцем, а услышав их историю, многозначительно присвистнули. Ричард вообще ничего не понимал, даже не видя дороги перед собой, ведь Дима не подставил ему своего плеча, чтобы он мог опереться, и ему пришлось наступать на ногу со свежей раной и нездорово посмеиваться, иронизируя над тем, что он пришел туда же, откуда и начал. И в этой иронии он даже не заметил, как его ноги подкосились, и он упал, теряя связь с реальностью. А когда вновь приобрел, его крепко сжимали знакомые руки, таща на себе. – Es tut mir weh... – вымученно стонет на ухо Диме, давая понять, что очнулся, и наступая на здоровую, но еще ватную ногу, чтобы хоть немного помочь юноше себя тащить. – О, ты глянь, очнулась принцесса, – весело говорит один из русских ребят, поворачиваясь, которого, как выяснил Дмитрий, звали Олег. – Gedulde dich, deutscher! Ричард слышит знакомую речь и с надеждой поднимает взгляд на незнакомого солдата, но он не выглядит как тот, кто хочет с ним разговаривать, а уж тем более спасать. – Ты знаешь немецкий? – Дима тоже с надеждой смотрит на него, неужели у него появилась возможность нормально поговорить с Ричем? Но Олег лишь качает головой из стороны в сторону, уточняя: – Совсем немного. – Sag Dima, dass er nichts schuldig ist, – Ричард умоляюще смотрит на парня, который нахмурился, пытаясь разобрать, что говорит немец, и повторяет несколько раз медленнее, но тот, извиняясь, жмет плечами: – Verstehe nicht, – и отворачивается, вновь идя лицом вперед, весело покачивая автоматом перед собой. Немец вздыхает, посмотрев на Диму и совсем коротко и робко, беззвучно целует его в щеку, благодаря за все.