Сценарное Дело.

— Может хватит придуриваться, Антон? — Ничего я не придуриваюсь, — Антон ворчал, со злобой запихивая в сумку майку. — Именно этим ты и занимаешься, — Серёжа попытался выхватить у друга следующую в очереди тряпку. — Нет, я собираю вещи, — оказывается, это были шорты. Просто стрёмные. — Говорю же, придуриваешься, — шлепóк по спине Антона был сильным, и звук от него аж от стены отскочил и обратно. И всё-таки, не было никакой атмосферы веселья в этом всём. Серёжа, признаться, выгнал Антона просто в шутку. Более того, он продолжает верить в то, что шутка тянется до сих пор, просто Шастун создаёт эти вот придурковатые декорации: вещи чего-то собирает, хмурится, ворчит себе под нос. Не то чтобы это отличалось от обычного состояния Антона, но что-то было в этом по-новому выводящее из себя. И Шастун смог довести весь спектр эмоций, состоящих только из краснющей шкалы гнева, до максимума, когда сказал: — Билет я уже купил, заёбистый такой правда. Проводишь завтра на вокзал? Какие, нахуй, билеты? Серёжа закрыл лицо руками и громко выдохнул. Это он себя так сдерживал, потому что наговорить хотелось всякого. В первую секунду он злился, а со второй уже нервно смеялся в ладоши. Это ж каким придурком надо быть… — Это ж каким придурком, сука, надо быть, — приукрасил Серёжа, поднимая голову вверх. — Каким, скажи? Чтобы уехать от меня из-за какого-то, блять, секретика. Ох знал бы он, Серёжа, что это за «секретик» такой — выгнал бы в ту же секунду, без шмоток и шансов выжить. Наверное. Антон, почему-то, был в этом неуверен, но предполагал, как худшее, что могло бы случиться. На самом деле, Шаст не отдавал отчёта тому, что делает, но с каким-то необъяснимым для самого себя рвением продолжал упорно отыгрывать истеричный спектакль из вульгарного сбора вещей и обманки про купленный билет. Ага. Нет никакого билета. Антон просто на сайте вокзала посмотрел поезда, и все там были с пересадками — это нормально, но он-то никогда на поезде не ездил, везде только на машине с родителями. И дорого, вообще-то — весь этот «счастливый билетик» Антон в Самаре проел и, чего уж греха таить, прокурил. — Ну и во сколько поезд? — Где-то вечером, — Антон даже примерно не запомнил, во сколько. Только на цену смотрел, с досадой понимая, что «ни во сколько» — Действительно, очень конкретно, — Серёжа уже не злился. Он завалился на кровать, пододвигаясь к стенке, и всё его внимание было сосредоточенно в комиксе, который он стащил с полки, пока удобно укладывался. Серёжа медленно перелистывал странички маленькой книжки, периодически посмеиваясь. А Антону тоже хотелось читать с ним комикс, прям как в детстве, когда им было лет по десять: Серёже постоянно покупали какие-то книжки про супергероев, — где было текста больше, чем картинок, — и они с Антоном после школы приходили к нему почитать; хотя, читал-то всё же Серёжа, а Антон просто слушал, с интересом заглядывая другу чуть ли не в рот — пускай Шаст ни слова не понимал из «гиковского»потока информации, но проводить вот так время с Серёжей, всё-таки, было самым крутым, что только можно было придумать в его «беззаботном-мальчуганском-детстве». Но Серёжа сейчас не зовёт Антона с собой, и тот думает, что заслужил это. И совсем не знает, что будет делать завтра. • • • • «Завтра» у Антона получилось до ужаса нехорошим. Просто некрасивым человечески и неправильным дружески. Рано утром, пока ещё Серёжа без сомнений спал самым непробудным, Антон проснулся. Он шустро раскрыл глаза, утыкаясь взглядом в стену перед собой, а потом медленно их прикрыл, коротко выдыхая носом. Не хотелось ничего, только спать. Часов до двенадцати. Но времени на это совсем нет, иначе Антон не сможет провернуть запланированное. Он встал, обходя кровать на «носочках», чтобы не разбудить друга, стянул со стула свой набитый вещами рюкзак и, аккуратно приоткрыв дверь комнаты, вышел. Напротив двери Серёжи была комната его мамы, но её там не было — первый месяц лета она ещё работала, всё-таки, тётя Марина работала в детской поликлинике, а там работа, ожидаемо, практически вечная. Это значило, что преград для своего импульсивно-дурацкого побега особо нет. Антону впервые так по-глупому везёт — даже дверь входная открыта, ведь Серёжа дома, он закроет, как проснётся И вернуться уже не может. Нет, может, конечно, но не будет, да и поздно уже — лифт, всё-таки, быстро приехал. Даже тут повезло; все обстоятельства подталкивают Антона уйти. Первым делом он пошёл в знакомый продуктовый и, зачем-то, делал это с таким ощущением, будто навсегда прощался; было бы чуть меньше скромности в почти двухметровом худом теле — он бы каждый прилавок обцеловал и попросил бы у продавщицы кольцо с безымянного на память забрать. Антон купил три пирожка с картошкой, бутылку клюквенного морса и две вафли со сгущёнкой — этого должно было хватить. Но на сколько хватить и вообще зачем «хватать», он не знал. Пожёвывая один из трёх пирожков, Антон вывалился из маленького магазинчика со скоростью света, чтобы скорее оказаться на улице — ранним утром особенно свежо, земля ещё толком не нагрелась, а вот в помещениях сплошняком духота. «И почему меня не Иван зовут, я же такой дурак», — Антон долго шёл куда-то и думал абсолютно обо всём и одновременно буквально ни о чём. Но факты на лицо — он действительно дурак. Даже, наверное, первостатейное дурище. Всё-таки, надо было остаться у Серёжи и всё рассказать. Правда надо было, но уже нет смысла. И в том, что он бродит как кот шелудивый по улицам, тоже смысла нет никакого, но теперь это вынужденная мера, подкрепленная только детсадовским «буду-не буду», которое Антон вовремя не остановил. «Вот о чём начинаешь думать, когда тебе негде спать», — пиная перед собой отлетевший с не залитых бордюров щебень, прогундел у себя в голове Шастун и пошёл в сторону вокзала пешком — так, считай, и время быстро пролетит. Пройдя пару кварталов, осматривая все места, где он бывал в разные свои «возраста», Антон ненароком принялся романтизировать свою жизнь у себя в голове и не только: шаг его заметно замедлился, чёлку пафосно поправляя пальцами, он смотрел вперёд себя и улыбался, прикрывая глаза. Но это продлилось всё не так долго — до первого светофора. Уже не повыделываешься, когда выбежал на красный. И не ебёт никого, что случайно — это он понял, когда трёхэтажно-зло на него затрещали водители авто. Дядя с правой полосы показал Антону «фак» — неприятно. Пусть он себе его дома засунет туда, куда придумает. А если не придумает, то в задний проход — это вариант для тех, у кого фантазии нет. И всё-таки, Антон был в моменте. А он не всегда по жизни есть и не всегда такой подходящий. Шастун вдруг задумался о том, что когда-то этот сегодняшний «поход в никуда» будет вспоминать лет через пять, когда уже не будет настолько беззаботен и глуп. — Ну что же, всем привет, это Антон, и если вы это смотрите, то, наверное, вы меня ненавидите. Но, скорее всего, я это никому не покажу, может только Серёге и своей будущей жене, — Антон решил, что снять «влог» будет хорошим решением. Он шёл и рассказывал, в надежде, что это «сегодня» через время окажется просто приятным воспоминанием. И, по началу, съёмка Антона забавляла: он придумывал рифмы на названия магазинов, снимал голубей, мирно завтракавших на канализационном люке; запечатлел на камеру телефона солнечных зайчиков в стеклянных стенах зданий и даже поймал кадр с самолётом, пролетающим где-то далеко. А потом Антон вспомнил, почему ушёл. Захотелось написать Арсению прямо сейчас. Спросить, каково ему там сидится в своей Самаре. Хотя, наверное, он не сидит, а носится везде и стены баллончиками разрисовывает — он же вроде такой дуростью занимается, да? Написать хотелось, потому что грызло изнутри чувство сдавленной злобы, будто бы он тогда на тусовке ему не всё сказал; хотелось поканючить, мол, смотри Арсений, я сбегаю из своего города, потому что твои поступки меня тяготят, я страдаю. Но, понятное дело, что тому абсолютно насрать. Насрать — прям как голубю, пролетавшему над плечом Антона. — Вот гнида, — Антона кривило от вида жирнющего «недоразумения», растёкшегося по футболке. Глупые люди говорят, что такое происходит к деньгам, но если бы это так работало — Шастун бы уже умотал на поезде в Самару, перед этим ещё зайдя в голубятню, чтобы ему на «сбер» накапало круглую сумму. Но сейчас ему только, простите, накакало. И даже не на «сбер». — Это не к деньгам, вангую. Перед Антоном стоял парень лет пятнадцати. Тот с сожалением смотрел на него, поправляя кепку козырьком назад. — Да я знаю, это к испорченной майке. — Смешной, — незнакомец фыркнул, брызнув слюной. — Не знаешь, как до вокзала дойти? Я не местный. — Я тоже туда, пойдём. Мальчика звали Матвей. И оказалось, что это он просто выглядит очень юным — в сентябре ему исполнится восемнадцать. Рассказал, что едет поступать в Москву, на дирижёра оркестра, а в Воронеже у него живут друзья, к которым он приехал гостить. А сам он вообще из Иркутска. — Ты не похож на дирижёра, я подумал рэперок какой-то. Матвей рассмеялся. — Я по будням рэпер, по выходным весь такой академический, на оркестровом, — Матвей обгонял Антона, причудливо подскакивая на каждом новом шаге. — Куда ты, кстати, едешь, если не секрет? Никуда. — В Самару поеду, я там теперь живу, вроде бы. — Вроде бы? — Нет, ну живу я, живу, — Антон растерянно почесал затылок. — Да я на самом деле не еду никуда, ладно. Просто куда-то иду. Матвей хмыкнул, остановившись. Антон чуть не врезался в него, но вовремя отскочил на пятках. — Сбегаешь от проблем, типа? — Ну, типа. — Ой, знаешь, мой парень говорит, что нужно понять в один момент, что бежать от своих проблем - это бежать назад, где и так было не очень, — Матвей задумчиво взглянул вверх и улыбнулся своим мыслям на секунду. — Он вообще капец какой умный, вот правду же сказал. Парень. Антону стало не по себе, пускай он и понимал, что это его совсем не касается. Но Матвей так выделил это в речи — па-арень. Откуда он так уверен, что Антон относится к этому совершенно нормально? — Он очевидную вещь сказал просто, — как-то раздраженно кинул Антон, прибавив скорость шага. — Очевидно-то да, но не значит, что не правда. — Да кому она нужна, когда хреново. — А чего тебе хреново? — Да мне одноклассник в любви признался, а я не гей нихера! Через всего Антона, от пяток до ушей, прошёл разряд. Он не хотел этого говорить. Или хотел, но не Матвею. Или, всё-таки, Матвею. Остановиться Антон дальше не смог: он рассказал вообще всё, что произошло между ним и Арсением с самого начала, в процессе даже не осознавая, как много за такое короткое время они с тем пережили. — Пу-пу-пу, ну ты и заварил, конечно, Антон. Матвей бросает это очень устало и толкает перед собой стеклянную дверь входа в здание вокзала — сильный порыв ветра от резких движений долетает даже до «высоты» Антона. Парни много говорят потом: Матвей приводит уйму предположений, пока обходит весь вокзал от касс, до зала ожидания, а Антон опровергает, спорит или снова канючит, что ему свойственно — большинства слов он признавать не хочет для себя, но это большинство букетом лезвий врезается в мозг и там остаётся, напоминая о себе головной болью «от всего». — Больше обидно за Серёгу. — А кто такой Серёга? — Друг мой, я к нему приехал и от него ушёл. — Почему ушёл? — Побоялся делиться тем, что случилось, — Антон нахмурился, уставившись в пол. — Я бы хотел ему рассказать, но закрылся. — А он бы не понял? — Он бы лучше всех понял. — Тогда это ты, Антон, очень зря. Очень-очень. Пока Антон бубнил, заметил, что Матвей супер-многозадачный, словно у него рук десять штук: он успевал и путь свой по билету найти, и Антона слушать, и отвечать ему же, так ещё и попутно ответственно подготовить все документы перед посадкой — сейчас Антон вспомнил, как в пятом классе, когда они с одноклассниками ездили в Питер на поезде, он выронил папку с документами, — которую ему аккуратно собрала мама дома, — прям на рельсы. На рейс не опоздал чудом. И два проводника, пока лазили буквально под колёса, чтобы достать эту злосчастную папку, тоже чудом выжили и остались с целыми спинами и позвоночниками. — Эй,— выставив ладонь вперёд, Матвей остановился перед Антоном. — Мне уже пора. — Да, я понимаю всё…пока тебе, получается, — наспех махнув рукой, словно ему всё равно, Шастун развернулся и собирался было уйти, но Матвей дёрнул его за запястье, заставляя остановиться. — Погоди ты, — застенчиво улыбнувшись краем губ, Матвей достал из кармана телефон. — Можно я тебя добавлю в «вк»? Я же не могу тебя отпустить, не узнав через пару месяцев, чем твоя история кончится. Антон усмехнулся, почесав нос. Антон Шастун добавил в друзья Матвея Герасимова. — Тогда ты напиши, как поступишь в институт. Матвей кивнул. В этот же момент, на перроне раздался громкий гудок, затем женщина в громкоговорителе проговорила, что поезд «Воронеж1 — Казанский вокзал» прибывает на брл-бвб-бал-ой путь. — На какой? Эта женщина в громкоговорителе так и сказала снова: на брл-бвб-бал-ой. — Ну, наверное твой. У тебя же шестой, даже созвучно получается. — Но есть ещё и седьмóй, и восьмóй. — Да нет, твой вот едет, — мельком смотря в билет товарища, Антон переводит взгляд на приближающий поезд и, с тоской кивает сам себе, когда понимает, что это тот самый, нужный. Матвей пыхтит, пока загружает вещи на порожек поезда, а Антон, как «провожающий», плетётся за ним, подхватывая катящийся на трёх из четырёх колёсиков, чемодан Матвея. — Позвони Серёже, не тупи. Антон не обещал, что позвонит, но кивнул, уже на выходе из поезда. Когда тот тронулся, Шаста аж всего парализовало. Он остался здесь один. Он мог бы не быть один, но он такой. Потому что ступил, потому что непонятно откуда эту гордость свою ублюдскую достал, потому что он не захотел поступать честно. Смешно, но он даже не поступил в свою пользу, когда решил уйти. Антон просто смачно обосрался. Обхватывая голову руками, Антон наклонился вниз и заплакал, навзрыд. Никто на него плохо не подумает, он же на вокзале — мало ли, кого он только что от сердца оторвал и на поезд посадил. Антон стонал, скалясь, а слёзы текли по локтям, падали на плитку перрона, и это было жалко, долго и больно. Изнутри, Антона жрала паника, как тогда, когда они с Серёжей гуляли. Он схватился за край лавочки и ловил ртом воздух, который так и норовит закончиться в лёгких. С каждой секундой пространство вокруг Антона будто сужалось, вдавливая своим неощутимым весом рёбра, надламывая их, чтобы они легко входили в плоть; шестнадцатилетнего напуганного мальчика мотало, голова кружилась и пищала, будто бомба, и то, что она может разорваться, Антона пугало, но не удивляло, потому что он этого мысленно ждал, не сомневаясь в обратном. Шастун всё равно, из последних сил, пытался сам себе помочь: он опустился на пол, не открывая глаз — честно, он боялся увидеть вокруг себя руины и обломки, потому что голове Антона сейчас рушится не только его сознание, но и окружающая среда. К нему подходили, едва касаясь руками плечей, но Антон, как запрограммированный, вертел головой — он хотел, чтобы от него отстали, и вместе с этим сделали что угодно, чтобы паническая атака, пришедшая так некстати, скорее ушла. — Господи, ёбаный рот, я нашёл! Сквозь писки, сквозь скомканный шум стучащих колёс поездов, Антон услышал громкий голос, а затем кто-то так сильно схватил его руками за колени, что он подумал, что его сжимает в тиски целиком. — Ты такой придурок, Шастун, ты просто мог мне рассказать, господи… Это был Серёжа. Он нашёл. Антон глотал воздух, пока Серёжа, вжимая друга в грудь, обхватывал его голову руками и жмурился сам. Матвиенко был спокоен, что, наконец-то нашёл друга. Он хотел злиться, он хотел разбить Антону лицу, но он про всё это забыл: забыл сорок один пропущенный звонок, забыл сообщения, которые в страхе написал самарским одноклассникам Антона, забыл, как бегал по площадкам Воронежа в поиске друга. Он и не вспомнит, ведь теперь он всё знает. • • • • matt.way: привет, Серёжа! не скипай сообщение, плиз, я не инстаграм-бот :) я щас поступлю как говно, выдавая секреты :/// но это касается Антона, твоего друга. я встретил его, он помог мне дойти до вокзала и рассказал, что с ним приключилось…он и про тебя рассказал, что ушёл, потому что испугался рассказать тебе, что в Самаре (соре, я не точно помню), его поцеловал одноклассник, которому он очень доверял, как корешу. это его задело, и он в панике, но, скорее всего, он тебе это не расскажет, потому что боится, что ты его не примешь. а принять надо многое — он пока не осознаёт, но, кажется, в Арсения он влюблён, Серёга…но он потерянный ваще :/ помоги ему там…я думаю, он сейчас останется один и сожрёт сам себя. если что, он на вокзале, и я думаю, что там он и останется, мы разошлись с ним двадцать четыре минуты назад. поспеши! и, пожалуйста, как найдёшь его, сообщи мне здесь в директе.