Сценарное Дело.

Мурашки — это общее проклятье всего тревожного человечества. Наитупейшее ощущение, выводящее из себя Антона Шастуна — шестнадцатилетнего мальчика из Воронежа. Это, по факту, какая-то фантомная сыпь по всему телу. Для кого она? Для чего? Выглядит неприятно, на ощупь тоже, ещё и мышцы в моменте сводит — а у Антона ещё зубы начинают стучать, и это кошмарно выводит. А ещё шум воды из крана, топот чужих ног, звук падения любого предмета, запах еды, дверной звонок, свет от экрана ноутбука, да даже эргономические нормы в квартире — всё это раздражало Антона Шастуна — шестнадцатилетнего мальчика из Воронежа. Лето началось две недели назад, а Антон этого не заметил, как и множество других вещей, что происходили вокруг без остановки, потому что его жизнь изменилась в одночасье. В то самое, на тусовке с одноклассниками. Ну вот. Опять. Антон зарекался не вспоминать про произошедшее и просто жить, но не было и дня, когда бы он забывал. Секунда, минута, час — были, но в перерывах между Шастун прям тонул. Прям убивался. Сильно. Вот знаете же тот самый момент, когда происходит что-то похожее на потрясение, и ты, как по будильнику, подрываешься, — и это, даже, наверное, не ты, а кто-то внутри тебя, с которым вы страх как похожи, — ощущая себя на сто двадцать процентов состоящим из паники и жгучей боли в груди и голове. Тот самый «похожий» умоляет тебя не вспоминать, не думать, не рефлексировать, всем этим только подставляя тебя — незаметно для самого себя ты превращаешься в большущую пульсирующую мышцу самоанализа, работающую исключительно на зло тебе. Антон просыпался, — когда мог уснуть, что бывало редко, — засыпал, ел, пил и делал всё самое примитивное и не очень, с мыслями, которые буравили ему мозг; не мог перестать прокручивать картинки в голове, которые моментально проецировались прямо перед самыми глазами, как в мейнстримном кино о инновационном будущем. — Антон, подожди! Подгребая за телом свои вялые ноги, Арсений побежал в дом, расталкивая всех столпившихся у дома. — Это просто пиздец, честно сказать, — Петя закрыл руками лицо. — Уведи всех, отвлеки, я не знаю, — у Вероники дрожал голос. — Петь, давай. Тот развернулся на одних только пятках, затягивая пару-тройку человек в дом под свой задорный лепет — он даже не понимал, что говорил; монолог был несвязанным, но таким, что кто-то Пете даже поддакивал, отшучивал. — А я ведь знал, что так будет, — растерянно разводя руки в стороны, сказал Дима. — Он и тебе говорил? — Что говорил? — Что нравится он ему, — Ира подтянула обеспокоенную Веронику к себе. — Арсений говорил мне об этом постоянно, что влюбился в Антона. — А, так и говорить не надо было, я сразу понял, — Позов достал телефон. — Я на «Твиттер» его подписан. Дима показал ребятам на экран, а там был текст, явно от Арсения, ни с чем не спутать: «своего будущего парня я первым делом познакомлю со своей игуаной. и если он ей понравится, то парень точно мой :Р» Ну спасибо, огромная ящерица. Настоящая Гузеева, только в обратную сторону. — Да-а, дела-а, — Костя хлопнул руками по карманам, и в них что-то звякнуло. — Что делать будем? Они ушли куда-то. — Ничего не надо делать, всем скоро будет всё равно, — Ира многого не знала и посмотрела на Веронику озадаченно, даже с упрёком по поводу того, что та ничего ей не рассказывала. — Скоро спать завалимся уже. — Я, если честно, не понимаю цели твоего приезда, — сидя перед другом битый час, Серёжа вздохнул. — Что мне с тобой таким делать? Первым же числом июня Антон поехал в Воронеж и уже две недели жил с Серёжей, пока родители, оставшиеся в Самаре, заканчивали все косметические и бытовые дела, касающиеся их квартиры. Это было правильное решение, потому что смотреть на эти бесконечные коробки с вещами и полусобранную мебель казалось визуальной пыткой для перфекциониста — и без того тошно. Ещё очень хотелось абстрагироваться от семьи в целом, потому что сложно всё объяснить так, как оно есть. Даже рассказав, что «Антону просто грустно», потому что «Вероника уехала, да и скоро ЕГЭ» , свои душевные раны он не залечил и чувствовал себя больше тупо и бессовестно — от такой «лжи во благо» нет никакого облегчения. — Я просто устал, Серый. — Но это нечестно, — Антон резко поднял на друга взгляд, олицетворяющий только один очевидный вопрос. — Ну ты просто представь, каково это? Я ждал тебя, чтобы мы провели каникулы вместе, а ты приезжаешь и даже не разговариваешь со мной. Мне что думать? — Я могу уехать, если тебе так будет лучше. — Да что ты развёл, блять, хрень какую-то, — Серёжа пихнул друга ладонью в колено, которое тот прижал к себе. — Что произошло? Я же знаю, что что-то случилось, у тебя лицо такое… — Какое? — Говна наелся будто, — честно фыркает Матвиенко, и Антон даже улыбается. — Кто обидел? — Антон, я не хотел тебя обидеть, не думай так, пожалуйста. Арсений стучался в комнату, где закрылся Шастун, при этом еле стоял на ногах и грозился проломить дверь собственным весом. — Ты просто пьяный, ты просто пьяный, — как умалишённый талдычил Антон, обхватывая голову руками. — Ты просто сделал хуйню, просто хуйню, тупую хуйню… — Это неправда, — грозно стукнув кулаком по стене, выпалил Арсений, без всякой экспрессии даже. — Я хотел так сделать. — Ещё раз?! — Я хотел так сделать, говорю, — провыл Арсений, плотно прижав губы к дверному проёму. — И трезвый, и пьяный я так бы сделал, потому что ты мне нравишься. Абсурд и блеф. И смех, и грех. И неудачная шутка. Полный бред. У Антона будто бы упала завеса перед глазами, разрушился железный занавес и на его сторону полилась правда, все вопросы нашли себе ответы: почему он помогает, почему везде встречает, почему что-то дарит. Никогда такого не было, и вот внезапно — не влюблялся в Антона ещё никто так открыто, тем более мальчик; это не история о внутренней гомофобии, скорее о большом испуге и замешательстве, потому что Антон не умеет с таким обращаться, он не умеет такое переваривать, он просто не знает. С девочками-то у него ничего не было, а уж с мальчиками тем более — Антон уверен, что он женится в будущем и никак иначе. Потому-то и страшно, потому что кажется, что не по плану всё пошло, что это буквально неправильно. — Это неправильно, — Антон заплакал, впервые за долгое время, и осознал себя таким утёртым, побитым. — Не взаимно, Арс, просто…вообще нет. За дверью послышался смех. Колючий и будто искусственный. — Я знаю, Тош, — никто не увидит, но Арсений улыбнулся, при этом приходя в состояние себя настоящего, отрезвлённого. — Я и не надеялся почти, честно. Просто так я бы быстрее понял, что мне делать, и сейчас я знаю что. «Спроси меня, что делать, чтобы я так и сказал и просто ушёл», — подумал Арсений про себя, закрывая руками глаза. — Ничего не надо делать. — Почти, я просто уйду, мы ведь не можем дружить. — Это ты не можешь, — Антон открыл дверь и увидел, как Арсений в момент отошёл назад, на небольшое расстояние. И Антон с этим расстоянием солидарен, теперь так и будет. — Да, я не могу. И никого не виню, тебя тем более, — потрепав Шаста по плечу, Арсений широко улыбнулся. — Но и извиняться я не буду. Я был с тобой искренним, пока ты это позволял. Спасибо тебе за это. — Какой же это пиздец… Антон вспотел весь. Утирая слёзы, которые только подступали, но наружу так и не вышли, он понял, что его сейчас вырвет: не от алкоголя и не им, а от злости и ей. От такой обиды громоздкой, от разочарования. — Ты испортил мне этот вечер, испортил каждый его момент вот этим своим…этим своим…поступком? Выходкой? Это было глупо. При всём моём уважении, я сам не причастен к однополой любви, мне на это вообще всё равно! Это просто не моё, понимаешь? А ты решил, что твои чувства важнее моего комфорта, моей, блять, радости…Я этот день ждал, как Новый год, а ты всё это испортил. Ты выбрал себя, и похерил всё моё, вот и я херю в ответ, — выставив указательный палец в угрожающем жесте, Антон подошёл к Арсению, и каждое последующее слово отлетало тому в лицо брызгами слюней. — Ты мне не нравишься, потому что ты эгоист и рушишь всё, что хорошо лежит. Я просто хорошо лежал для тебя, а ты всё испортил. Я больше никогда не хочу с тобой связываться, я просто…я жалею, что так позволил тебе в свою жизнь ворваться! Шастуна аж дёрнуло всего от воя своего; он звучал как мелодрама. Но на данный момент всё то, что он сказал — это правда. И пускай горькая — ему уже все равно, они всё-таки с Арсением уже не малые дети. — Да, я эгоист, — Арсений с ответом не медлил. — Я выбрал свои чувства впервые за все года жизни и не жалею. Мне только теперь плóхо, как никогда, но я сам на это пошёл. Арсений снова улыбнулся, но улыбка эта значила масштабный хаос; он защищался ею и будто бы через эту тонкую линию губ кричал до красной глотки. Он спустился вниз, даже не прощаясь, а потом оказалось, что он уехал с этого вечера домой. — Пошли на улицу? — Антон спрыгнул с кровати, как ошпаренный, поймав на секунду обеспокоенный взгляд Серёжи на себе. — Идём или нет? Серёжа только пожал плечами и, аккуратно обходя трёх кошек, что всей своей шлёп-компанией тёрлись о кровать, поторопился выйти из комнаты. Жарко. В Воронеже аномально печёт солнце. Первым делом Антон побежал до продуктового магазина — как же приятно знать, куда идти, а не «гуглить» маршрут, как в Самаре. Не было никаких вариантов, куда можно потом пойти, но первым делом нужно было купить «тот-самый-лимонад-в-ларьке-у-тёти-Вики»: не было у него ни названия с этикеткой, ни определённого вкуса; разливной и всегда холодный лимонад за двадцать пять рублей — это самый важный атрибут для любых прогулок с Серёжей, так до переезда было всегда. — Господи, кáк вкусно! Жадно отпивая четверть от всей бутылки, Серёжа облизнул губы от наслаждения. Антон последовал этому же примеру, улыбаясь от «ностальгического эффекта», который вызвал вкус любимого и вовеки незаменимого лимонада. — Да, классно, я скучал по этому. Так и приняли решение пойти на старую детскую площадку. Назвать её «детской» уже язык не поворачивается — Серёжа вообще оклеймил её местной «мусоркой», но это так, скорее, с иронией в голосе. Раньше там стояли и качели, и маленькие турники, и большая карусель, а теперь из того, что осталось, подростки состряпали рампы и трамплины; добавили туда ещё каких-то деталей от старой мебели, —которую взяли невесть откуда — покрышки и шины. И как-то всё это собрано было, на честном слове — Антон не раз видел, как кому-то впивался гвоздь в ногу, стоило тому «вступить» на одну такую постройку. Но подростковый народ всё равно там собирался, и всю эту идею с рампами затеяли, потому что очень хотели место, где можно кататься на скейте — Антон и Серёжа этим никогда не занимались, но приходили смотреть на «гонки», которые устраивались постоянно, кроме зимнего периода; ну, и конечно, там часто каталась «обворожительная и просто милейшая» со слов Серёжи, одиннадцатиклассница Оксана Суркова. Безусловно, она была королевой всей тусовки «скейтеров», но при этом никогда не каталась с теми, кто младше неё. Она ещё в секции какой-то занималась, так что и смысла особого не было в том, чтобы «катать с любителями». Серёже нравилась Оксана, она даже, можно сказать, была его что-то типа «первой неразделенной любовью». Хотя Антон слабо в это верил, потому что другу вообще-то много кто нравится и чаще всего это совершенно несерьёзно. Но только сам Серёжа, конечно, ни за что на свете бы не отказался об одной только мысли о Оксане, о окрыляющем чувстве от одного только взгляда на её замечательные пухлые губы и большие выразительные глаза. И ещё много чего, конечно, влюбляло Серёжу в Оксану, но он знает, что до конца своей жизни останется для неё только «Сережкой-головёшкой с школьного двора» или тайным воздыхателем. — Мда, ничего не меняется, — перекрикивая толпу подростков, уже скачущих на площадке, подметил Антон. — А народу-то. — Сегодня, наверное, турнир, — Серёжа прищурился, с надеждой выглядывая в толпе «ту самую». — Оксаны нет. — А она же уже закончила школу, может уже и не катается, поступает куда-нибудь, наверное. — Нет, точно нет, — усаживаясь на скамейку, ответил Матвиенко. — Не поступила она никуда. Конечно он знал о ней всё. — Грустно. — Да, типа того. И в эту же секунду, словно по счастливой случайности как в настоящем кино, из знакомого подъезда дома, с характерного пинка вышла Оксана. Железная дверь так обо что-то стукнула, что аж мальчишка на площадке, лениво катая свою доску по земле, подскочил на месте и споткнулся об колёсико. За спиной Оксаны вышла ещё одна девчонка, которую Антон точно не знал и не особо смог разглядеть. Она аккуратно придержала дверь и, суетливо переступая с ноги на ногу, побежала за Оксаной вперёд, крепко прижимая скейт к груди. — Йо, Антоха приехал чтоль! Выезжая на площадку, Оксана помахала ребятам рукой. — Привет, Окс! — Привет, Серёжка-головёшка, — дав «пять» парню, Оксана ясно улыбнулась и перевела свой взгляд на Антона. — Рада тебя здесь видеть, Антоха, будто даже и не уезжал. Голос её тотчас стал тёплым и ласковым. Она обняла товарища, постукивая пальцами по его спине. — И то верно, ты совсем не изменилась. — Похорошела разве что, — подмигнув девчонке, Серёжа неловко рассмеялся и от волнения всунул руки в карманы шорт. — У-у, интересненько! Это заговорила девочка, которую Антон не знал и, судя по всему, Серёжа тоже видел её впервые. — О, это, кстати, Света, моя подруга с последнего турнира, приехала погостить. Света кокетливо помахала рукой, перебирая наманикюренными пальчиками. По ней и нельзя было сказать, что она занималась скейтбордингом, потому что выглядела миниатюрно и очень «по-девчачьи» даже в мешковатых штанах и такой же большой футболке. — А ты откуда? — Серёжа улыбнулся ей, попутно оценивая взглядом. — Вообще я родом из Волгограда, но уже лет десять живём с мамой в Самаре. Серёжа присвистнул. Антон стал сомневаться, что не участвует в съёмках какого-то очень несмешного фильма. — Я тоже оттуда, — приложив пальцы к переносице, Антон пустил нервный смешок сам себе. — В смысле, я там же учусь сейчас. — Ничего себе судьба, получается, — Света тоже занервничала. Помнится Антону, что последняя такая «судьба» закончилась для него не очень хорошо. Это заставило вспомнить его об Арсении, и день будто вдвойне омрачился. — Ладно, мы пойдем покатаем, — Оксана оживилась, чтобы устранить неловкую тишину. — Можем кого-нибудь поучить. — Я хочу! Серёжа отозвался моментально, подходя к девушке поближе. Без особого рвения, Оксана приняла приглашение товарища, и втроём, ребята побежали к самой маленькой рампе, а Антон остался на скамейке, тоскливо поглядывая на весёлых ребят-трюкачей на площадке, попутно потягивая лимонад из бутылки. Было обидно, что Серёжа повёлся на пресловутое женское внимание, когда Антон приехал, тем более, что он чувствует себя мягко говоря «не очень». Однако, помочь ему Серёжа не сможет, потому что Антон сам закрывается и не делится своими переживаниями, которые портят настрой на каждый день. Кто знает, может быть, если бы Шаст сказал, то чувствовал бы себя совсем по-другому; может быть, его правда отпустило бы, ведь Серёжа понимающий и сочувствующий друг, он бы наверняка не оставил всё так, ещё бы и совет дал. — Какой-то ты задумчивый, — тихо произнесла Света, наклоняясь прям над головой сидящего Антона. — Не любишь такие насыщенные встречи? Света села рядом, закидывая ногу на ногу. — Скорее, даю Серёге покупаться в женском внимании, — с долей правды произнёс Антон, грустно улыбаясь. — Не поверю, что ты сам в нём не купаешься. — Прикинь, — Антон кивнул, с сочувствием поджимая губы. — Блефуешь, прикольно. Рассмеявшись, Света хлопнула Антона по плечу, и тот заострил внимание на том, как сияюще и заразительно девчонка улыбалась. К её такому лучезарному и утончённому лицу больше бы подошли какие-нибудь светло-рыжие волосы или тёплый блонд, но волосы Светы чернее смоли, лишь изредка поблёскивающие синим на солнце, тоже придавали её внешности свой шарм, и так же хорошо сочетались с синим, — нет, синющим, — цветом глаз. Света показалась Антону весьма привлекательной. — А где ты учишься в Самаре? — В колледже, на педагога музыкальной школы, — ответила Света. — Второй курс закончила вот. Ну, почти. — А что такое? — Сессия, — в голосе девчонки проскользнула нотка обреченности. — Сейчас идёт, а я вот к Окс приехала. Душно в Самаре сидеть, у меня там нет никого близкого. Шаст горел желанием ответить «понимаю» — за этот промежуток времени ему не написал никто из тех, кого он хотел бы называть друзьями. Вероника делала вид, что у неё нет времени отвечать в лагере, хотя ежедневно выкладывала «истории» оттуда в больших количествах, Костя больше не звал его играть в «Майнкрафт», Дима, судя по тому же «Инстаграму», в перерывах между играми его команды КВН, гулял с Петей. Арсений вообще фиг знает где — да, от тоски Антон и его страницы проверял. И Попов будто бы вообще исчез из сетей, а его статус «онлайн» не обновляется с начала июня. Не интересно, но как-то всё равно…не всё равно. Свете уже было прям не по себе, она ёрзала на месте и не знала, что сказать. Она и не успела рта открыть, как вдруг Антон сказал: — Может вместе в Самару поедем? Шасту показалось, что он сказал это не своим ртом. Но сказал он, точно он, но правильно ли это — ответ неточный. — Это свидание? — Это предложение, — Антон нахмурился. — Забудь, ладно. — Фу, грубый, — саркастично опрокинув замечание, Света развернулась к парню. — Я же пошутила просто. — Прости, я не понимаю такого. — Триггерит тебя, — сумничала Света. — По тебе сразу стало видно, что я тебя задела, будто по больному. Извини. Шастун опешил, словно ему ковш ледяной воды вылили на голову; и вот он сидит такой, с приоткрытым ртом, выпученными глазами, весь зажатый, по ощущениям — опущенный. И что делать с этим — непонятно. — Тебя чтоль девушка бросила? Я просто не знаю, тебя что-то на секунду парализовало, а мне стыдно, что это я тебя довела. Суета Светы Антона расстраивала, он хотел сказать что-то похожее на слова Веронике на физкультуре, мол, не её это дело, ведь они не друзья, но сдерживал себя, потому что осознавал, что вот так отталкивая каждого, кто просто контактирует с ним, Антон рискует остаться один на один с самим собой навсегда. Однако, не его это вина, всё-таки — Антону страшно, что каждый теперь может поступить с ним так, как Арсений. — Нет, никакой девушки у меня нет и не было, и не бросал меня никто, — скучно резюмировал Антон. — Прости, я зря сказал. —Да вообще-то нет, просто я не скоро домой, — Света пожала плечами. — Но предложение хорошее. — Да, наверное. — Спишемся, тогда уж, — оттолкнувшись от лавочки руками, Света вскочила двумя ногами на свою доску и поехала вперёд, к Серёже и Оксане, которые как приклеенные мотались друг за другом по рампе, только Матвиенко явно «отклеивался», спотыкаясь на ровном месте. И Антон опять остался один. «Ну почему я такой скучный, сижу тут один, а мог бы с ребятами гонять» — подумал Антон, но действовать наперекор своим мыслям не стал, потому что ему легче было принять, что он лишний в этой тусовке, чем попытаться всё исправить; будто бы везде быть жертвой и «брошенкой» ему гораздо удобнее. • • • • Только ближе к восьми часам Антон и Серёжа ушли с площадки. К вечеру погода переменилась, стало прохладнее. Но это всё равно был июнь, просто не такой злой и беспощадный — вечерний, успокоившийся. Антон, второпях путаясь в кармане шорт, вытащил оттуда мятую пачку сигарет, как-то неловко, словно впервые, закурил. — Как тебе Света? Серёжа плёлся сзади, периодически нагоняя Шаста — всё-таки, у него не такие длинные ноги. — Ну, хорошая девушка, забавная даже. — И это всё? Обогнав, Серёжа повернулся к Антону лицом и теперь шёл, не зная куда. Ну, вперёд, наверное. — Что я должен ещё сказать? — Что она кра-си-ва-я, — прикрикнул Серёжа и развёл руками. — Ты че, слепой? — Да что ты заладил, — Антон характерно затянулся сигаретой, прихрипывая. — Мне вообще параллельно, Серёг. У меня не спермотоксикоз. Останавливаясь, Серёжа упирается ладонями в грудь Антона, чтобы притормозить его. Было в его поведении что-то такое, будто бы он хотел о чём-то поговорить, но не мог подобрать ни слов, ни положения: Серёжа нервничал, встряхивал руки, всматривался в отреченное от темы лицо Антона. Но что-то постоянно хотел сказать. — Антон, скажи мне честно… — Опять сказать, — Антон цокнул, усаживаясь на тоненькую перекладину заборчика, за которым росли два больших куста какой-то ботвы, над которой каждый тёплый сезон лопочут, так называемые, «подъздные» бабушки. — Сколько подобных вопросов я сегодня получу? — Я хочу поговорить с тобой серьёзно, чё ты вот, — подтягивая мешковатые шорты, Серёжа присел рядом, едва удерживаясь на месте. — Ты гей? — Ага блять, адронный коллайдер. Антон съязвил так уверенно и деловито, но внутри него словно оборвался трос с грузом на конце, соизмеримым по весу с лифтом. Резко забилось сердце, и к горлу подкралась тревога, стекающая вниз медленнее, чем она подходила к верху. Он сглотнул нервно — в последнее время он даже дышит нервно, рывками. Перед глазами, как кино-флэшбэк, пробежали картинки с майской вечеринки: этот ебучий куст, этот запах перегара у самого носа, этот едва не расплакавшийся Арсений, такой беззащитный и, почему-то, всё-таки, улыбающийся. И это Шастун уже всё видел. Второй месяц на это «кино» ходит. А потом не спит. Но в этот раз, после всех флэшбеков, Антон вдруг вспомнил, как они пилили фанеру, как Арсений угостил его «сникерсом»; как впервые Антон проехал «зайцем» с ним и как познакомился с ящерицей…или гекконом…кто это был-то вообще..? — Тох, ты че? А Тоха «ниче». Шаста вдруг сильно занесло: докуривая сигарету, он сильно закашлялся, вместе с этим задыхаясь или от горького привкуса «остатков» у самого фильтра, или от паники, от её воздействия. До этого момента он и не хотел вспоминать ни единого хорошего момента об Арсении, а теперь не мог остановить этот поток обрывков, клочков, пазлов воспоминаний, которые едва не снесли ему башню в одну только секунду; он не знал, за что схватиться, поэтому скатился на асфальт, когда напуганный Серёжа опустился к нему и схватил за предплечья, сжимая их не сильно, но так, чтобы обратить на эту «хватку» особенное внимание. — Ты меня пугаешь, Тох, что с тобой? — Я… — Антон хватал воздух ртом, но чувствовал только, как губы высохли и немного надорвались у самых уголков. Он ни слова не мог выдавить из себя, только глотку зря напрягал. — Давай до дома дойдём? Да брось ты сигу уже! Выхватив тлеющий окурок из рук Антона, Серёжа не ворчал и не бубнил, как обычно делал — в этот момент он был обеспокоен и напуган, как никогда; это что-то новое в их дружбе, никогда такого с его другом не было. Честно, Серёже даже хотелось заплакать, но как-то даже не от горечи, а от внутренней победы, потому что он чувствовал и был уверен, что у Шаста что-то случилось в Самаре, что-то эмоционально неприятное. Ему жаль, что Антон молчал и довёл себя до такого, не доверяя историю другу. Серёжа бы точно понял его. — Я…всё, в порядке. Вмиг Антон оправился, распрямил спину и встряхнул головой, свежея на глазах. Как будто бы минуту назад его не лихорадило. Потом, Антон вдруг закрыл глаза руками, надавив пальцами на глазные яблоки, потянул веки в разные стороны и громко вздохнул. — Я думал, что я умру сейчас. — Ну не сейчас, так позже, — фыркнул Серёжа. — Я тебя сейчас прям тут угандошу. Говорить было не о чем, всё вокруг как-то стало неприятным, не родным. Серёжа мялся, переступая с ноги на ногу, тёр ладонью бедро и выпускал воздух через сомкнутые губы, как бы отдавая какой-то ритм. — Антон, что произошло? — Это от сигарет. — Ты мне врёшь. — Нет, не вру, — Антон устало потёр лицо ладонью. — Пойдём уже. — Не пойдём, — лениво протянув руку вперед, Серёжа сильно толкнул друга на себя. — Я заебался от тебя дичь эту слушать, скажи мне, что случилось, — наконец, он смог с надеждой и мольбой посмотреть в глаза Антона, чтобы показать, как ему небезразлично всё его дерьмо в голове, в душе, да чёрт знает где. — Я тебя что, когда-то отталкивал, не принимал? Что случилось-то, твою мать?! Матвиенко сорвался на крик. Он когда кричал, то моментально становился похожим на злодея из мультика — карикатурного, но действительно злого. — Мне нечего тебе сказать, прекрати меня мучать. — Мучать? Ты себя слышишь вообще? Кто кого мучает ещё, — сквозь зубы выпалил Серёжа. — Я тебя прошу по-человечески мне всё рассказать, а если не расскажешь… — То что? — Уезжай тогда нахрен в свою Самару, если собираешься молчать так до конца лета, — ткнув пальцем в грудь Антона, Серёжа резко отошёл назад. Антон с тоской нахмурился, пытаясь переварить то, что сейчас услышал. Это неприятно, но Антон чувствовал внутри себя, что сам намеревается провоцировать эти дотошные расспросы Серёжи своим детским поведением, своим капризом. Шастун, наверное, думал, что это молчание делает его загадочным и прибеднившимся, от чего внимание к нему только усиленнее. Но вот только Серёжа тоже человек, и он не может бесконечно грызть себя за то, что его друг грызёт себя, даже не надеясь на обратное понимание и помощь. Поэтому терпение заканчивается. — Я не могу уже, — продолжил Серёжа. — Мы две недели вместе живём, а я ни слова не услышал от тебя за это время. Ты будто приехал не ко мне погостить и потусить на каникулах, а от чего сбежал и ищешь у меня укрытия, – он сделал паузу после этих слов, чтобы посмотреть на реакцию Антона, а тот, в свою очередь, продолжал обиженно пялить на него, сложив руки на груди. — И я бы укрыл тебя, но я не знаю, от чего, поэтому прошу тебя рассказать мне. Тох, ну? Вот сейчас Антон мог бы всё исправить, но ему правда очень страшно. До дури какой-то страшно, просто нет слов, которыми он мог бы всё рассказать. «Меня поцеловал мой одноклассник на вечеринке, а потом сказал, что я ему нравлюсь…» «…и меня это пугает.» «Мне противно от него, я злюсь и боюсь…» «…но в то же время мне интересно, как у него сейчас дела.» «Я скучаю за тем временем, которое мы с ним проводили вместе, потому что он единственный в Самаре так любезно относился к моей дружбе…» «…но я один дружил, он просто пытался ко мне подкатить.» «Я не знаю, как мне справиться со своими эмоциями.» — Ничего не случилось, Серёж, забудь. Серёжа рассмеялся. Он словно в индийском ремейке на «Матрицу» оказался. Или с ума сошёл и слушает одну и ту же пластинку, на которой высечено «я тебя наёбываю». И иголка у проигрывателя стёрлась, и играет абы как, абы что, по сто раз повторяя одно и то же. — Всё блять, это последняя капля. Идём домой, будешь собирать шмотки, и завтра я тебя посажу, блять, на поезд, на самолёт, да хоть в ракету. Уезжай, серьёзно, а когда твоё тупорылое желание ебать мне мозги уйдёт, то возвращайся. Сил тебя терпеть таким говном у меня больше нет. И Серёжа шустро зашагал вперёд.