***
Проснувшись от очередного обхода врачей и сонно потирая глаза я поворачиваю голову в сторону кровати соседки. У этой женщины часто были помутнения рассудка, и она творила вещи, выходящие за пределы адекватного состояния. Хотя кто здесь не выходит за пределы адекватного состояния? Она всегда меня пугала. Часто мне доводилось видеть её полураздетой и трогающей себя. Её возбуждали поглаживания своего рта, по её лицу было видно, что это доставляло ей неумоверное удовольствие. Я чувствую страх, глядя на это, но в то же время понимаю, что нам всем здесь не хватает платонической любви. От этой мысли мне становится дурно, это заставляет меня с болью вспоминать ту, которой никогда не существовало, и тело той, которая всецело принадлежало мне. Боже, как же я хочу её сейчас. Тяжело выдохнув, я приподнимаюсь и откликаю Дженн. Поглощенная своими интимными ласками она откликается с третьего раза, но всё же приподнимается, хохоча от тошнотворной реакции на моём лице. — Да иду я уже, блять, — злобно выругавшись она натягивает помятую пижаму. Мы направляемся в сторону коридора, ведущего в столовую. А ведь Дженн когда-то была нормальной. По её рассказам она раньше работала тюремной надзирательницей, но после того, как её единственную дочь зверски изнасиловали и расчленили, Дженн медленно и верно начала сходить с ума. Едва оправившись от потери дочери, другие новости добили её окончательно: она застала своего мужчину с родной сестрой. Не чая в нём души, она готова была простить ему всё, обвиняя сестру, но было уже слишком поздно, её болезнь давала знать о себе. Боль ломает людей, превращая их в сломанных животных, потерявших рассудок. Мы заходим в комнату, где за столиками уже сидят люди. Я беру еду на поднос, и подхожу к крайнему белому столику у окна, присаживаясь и наблюдая, как за мной задумчиво волочется Дженн. В комнате работает старый шумный вентилятор, но это не спасает от духоты. Здесь довольно шумно: кто напевает тихо песню на непонятный, едва уловимый мотив, кто стучит громко ложкой о тарелку, набирая как можно больше каши и направляя её в рот. Шёпот, стуки, подвывания сливаются в один мотив, который, казалось бы, никогда не закончится. И так каждое, сука, утро одно и то же. — А можно мне к ваа-ам? — громкий мужской голос заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Это — Дэвид и каждое утро он подсаживается к нам, предпринимая попытки понравиться Дженне. «Хоть у кого-то здесь есть шанс обрести пару», — завистливо думаю я. Дэвид калека, но он никогда себя не стеснялся. Его наполовину отсутствовавшая правая рука заставляет немного меня напрягаться, но всё же я не боюсь его. Мы мало знаем друг о друге, но это мне особо и неинтересно, я стараюсь молча доесть свой завтрак, давая возможность пообщаться этой странной парочке. «Хм, а ведь кажется Дженн он тоже симпатичен», — приобадриваюсь немного я, замечая расплывшуюся улыбку на её лице. После завтрака мы дружно направляемся в сад, где каждый становится сам по себе. Отстав от Дженны я нахожу глазами одиноко стоящее дерево. Мне нужно уединиться и подумать о том, что делать дальше со всем этим. Собственные мысли заставляют меня злиться. Я наблюдаю за людьми, мирно расположившимися в этом саду. Они напоминают мне рыб, запертых внутри большого аквариума, которые мне часто доводилось видеть в торговых центрах. Я всегда думала о том, каково это, быть на их месте. Из-за угнетающей ежедневной обстановки, запертые там, откуда нельзя выбраться, большинство из них даже не плавает, просто держась на плаву, пялясь в одну точку, приоткрыв рот. В их молчании я будто бы слышу внутренний крик о помощи. На какие безумства способен человек, если запереть его без шанса на освобождение, обрекая на муки жизни, в которой ничерта не происходит? В любом молчании есть своя доля безумства, и чем дольше человек обречён, тем отчаянными становятся его поступки. Я чувствую, как начинаю сходить с ума. «Нужно снять напряжение», — проносится в моей голове, и я возвращаюсь обратно в серое здание, убедившись, что моего ухода никто не заметил.***
Возвратившись в комнату я падаю на пол, стараясь успокоить нарастающую во мне истерику. «Нужно успокоиться. Мне просто нужно успокоиться, чёрт, всего лишь успокоиться, я что много прошу?» — шепча я чувствую выступающие горячие слёзы, которые скатываются по моим щекам. Я уверенно покидаю палату, двигаясь в сторону душевой. Я не собираюсь раздеваться, это раздражает меня, я просто разрываю на себе одежду, открывая кран и становлюсь под обжигающие струйки воды. Закусывая губы от боли я вспоминаю, что никогда не переносила горячую воду, это заставляло мои лёгкие сжиматься от жара. Боль хочет, чтобы её чувствовали. Сильно сжимаю глаза от мучительных ощущений я хочу дать волю своей боли. Ощущая сбитый ритм дыхания я замечаю позади себя огромное зеркало. Испуганно осматривая своё отражение, я всё же решаюсь приблизиться. Мне так тебя не хватает. Прикрыв глаза, в попытке успокоить свой взбунтовавшийся разум, я касаюсь губами своего холодного отражения, поглаживая эти родные каштановые волосы напротив. Я не хочу отдавать себе отчёт о том, что собираюсь сейчас делать. Отойдя на пару шагов назад, нежно поглаживая ладонями свою шею, я начинаю скользить ими по обнаженному телу, проводя по нему кончиками пальцев. Не прекращая смотреть на своё отражение, я опираюсь влажной рукой о стену, оставляя на ней отпечатки. С душевого шланга мощным потоком льётся вода. Я чувствую, как меня начинает возбуждать происходящее, особенно твоё голое беспомощное тело. Поняв, что поглаживаний мне было достаточно, чтобы возбудиться, я ловлю себя на мысли о том, что хочу более острых ощущений. Отыскав на полу часть одежды, что была на мне пару минут назад, трясущимися руками я делаю из неё удавку. Нервно сглотнув, и надевая петлю из одежды я закидываю её на свою шею, привязав другим концом к ручке душевой. Так то лучше. Не сводя глаз с отражения я усаживаюсь задницей на грязный пол, прижимаясь спиной к двери, чувствуя долгожданное удушение, и с нетерпением поглаживаю себя пальцами, давя на клитор как можно сильнее. К голове начинает приливать жар. Каждая клетка мозга оживает, отдаваясь короткими вспышками, оглушая. Кажется, я не различаю свои стоны, что с нехваткой кислорода начинают учащаться, и становиться громче. От постоянно приоткрытого рта я чувствую, как мои губы пересыхают, и провожу по ним влажным прохладным языком. Я представляю, как мы занимаемся этим прямо сейчас, вдвоём, с выдуманной тобой и выдуманной нашей кроватью. Моё тело начинает пульсировать каждой клеткой, превращаясь в огромный шар, состоящий из пульса. И без того прерывающее дыхание начинает уменьшаться, я ощущаю сильное головокружение и тёмные вспышки перед глазами. «Чёрт, лишь бы не потерять сознание, только не в этот момент», — проносится в моей голове, заставляя ускоряться. От аутоэротической асфиксии моё тело начинает содрогаться и запрокинув голову назад, я ощущаю предстоящую отключку и закатываю глаза, вскрикивая и одновременно кончая. Мои руки трясутся, я хрипло дышу и стараюсь избавиться от петли, но мои руки предательски соскальзывают, а темнота, полностью, окутывающая мои глаза, начинает отключать моё тело. Я слышу топот босых ног, приближающихся ко мне, и нежные поглаживания своих скул. В мои полуоткрытые губы нагло вторгается чей-то рот в попытке грубо и неумело воспроизвести полноценный поцелуй. От непонимания, что со мной делают, обездвиженная судорогами и приоткрывая глаза я замечаю ступни Дженн. Плохо соображая я стараюсь убедить себя в том, что она пытается мне помочь и спасти от самоудушения, но вместо этого я вижу, как она начинает раздеваться…