Новый день обещал прекрасную осеннюю погоду, а именно — по-летнему греющее солнце, золотящее как под копирку вырезанные листья и кирпичные кладки вафельных домов на Мэйпл-авеню. Коннор обожал эту улицу хотя бы из-за названия, ибо оно без права на выбор вызывало ассоциации с тягучим и сладким кленовым сиропом, коим так нравилось Коннору поливать блинчики поутру, с тающим кусочком масла на аккуратной цилиндрической стопке. Старший из братьев еще толком не проснулся, но физически ощущал, как проникает через жалюзи к нему утро – протискивается своими теплыми оранжевыми пальцами через металлические створки и ложится на кровать неровным полосатым узором. Где-то полосы углублялись в складки одеяла, где-то вздымались и обрамляли скомканную простынь. Но красивее всего они смотрелись на гладкой обнаженной спине с острыми костями лопаток под кожей и на присыпанных родинками, как тертым шоколадом плечах.
Как десерт из заварного крема с мраморными разводами вен, спящий рядом Колин покрывался солнечным переплетом, как корзинкой из слоеного теста. Тонкий порез между ребер и ровные, свежие следы от ногтей, выглядят, как попытка подсмотреть начинку этого искусного угощения, и, судя по цвету, внутри Колин был наполнен вишневым джемом. Кислым, без грамма сахара, иначе десерт был бы слишком приторным и лишенным утонченности. Утонувшее в зефиристой подушке лицо смотрелось столь безмятежно и невинно, что не могло навести ни единого человека на мысль, что под копной растрепанных темных волос, в этой умной и изобретательной голове, нашли свой ночлег все изгнанные из ада демоны. Сейчас они дремали так же сладко, как радостно предоставивший им кров близнец, бесшумно выдыхая в наволочку носом и изредка вздыхая, словно уставая от чего-то даже во сне. А потом облизывался и причвакивал ртом не то предвкушения желанных клубничных пончиков на завтрак, которым розовая накидка-глазурь шла куда больше, чем девчонке-сестре-полицейского на смотровой площадке луна-парка, не то от столь же желанных влажных фантазий – на завтрак, обед, ужин и можно все повторить между приемами пищи.
Борясь с приятной утренней разморенностью, Коннор силился открыть глаза чуть шире, но смог только повернуть голову на щеку и сквозь ресницы любоваться вылепленным как из гипса силуэтом – неподвижным, будто мастер оставил свое творение отдыхать и насыщаться жизнью в постели своей натуры, любезно ставшей моделью для будущего произведения искусства. Даже неаккуратно скомканное одеяло лежало на Колине по-особенному привлекательно, с идеей, понятной лишь автору, но хотелось кивать с умным лицом и делать вид, что понял эту задумку и полностью разделяешь точку зрения создателя. Коннор протянул кисть медленно, расслабленными пальцами поглаживая чуть влажные волосы над ухом и быстро одернул руку – Колин почувствовал прикосновения сквозь сон и, что-то мыча про сраное утро и похмелье, поежился, одновременно прихватывая край одеяла и накрываясь им до самого носа. Потревоженные крошечные, почти как атомы, пылинки вспорхнули вверх искрами кострища и снова начали кружиться в вальсе солнечного ритма, постепенно замедляясь, уставая и, наконец, бессильно опадая на жесткие волоски ресниц, спутанных так же художественно мило, как и пряди оттенка венге, липшие ко лбу аки ростки плюща к стенам заброшенного сада.
Рукой садовника-добровольца Коннор провел по мягкой от пота, как от утренней росы, коже пальцами, без нажима, но останавливаясь подушечками на каждой родинке и морщинке, а потом одним точным взмахом забирая все волосы наверх, причесывая их набок импровизированным гребешком и приглаживая у висков. Ваша прическа готова! С Вас девяносто пять центов за образ-перевоплощение из сонного не до-алкаша в пижонистого хулигана с ранимой душой одинокого волка. Мы принимаем наличные, мастеркард и визу. Можно также выписать чек на пару поцелуев. Ах да, у Вас предоплата. Коннор поглаживал себя по шее, нащупывая неровности от укусов. С этими отпечатками можно было смело идти к стоматологу и тот, как по слепку, выставил бы диагноз прикусу младшего брата. Что там с его правильностью Коннор не знал, но вот сила укуса была как у пятнистой гиены, с хладнокровием африканского хищника вырывающей куски плоти из зебры прямо на ходу. Вчера вечером Коннор этого не чувствовал, или не хотел, вырисовывая перед собой не укрепившийся с детства образ ненавистного брата-близнеца, а романтичного Колина, способного на нежность только в такой форме: укусы, засосы-кровоподтеки, синяки и анилингус. Последнее таким же неожиданным, как признание Колина о поцелуе с девушкой. И если бы не темно-малиновая помада, растертая от губ к щеке как импульсивный мазок краской по холсту, Коннор никогда бы в это и не поверил и до конца жизни припоминал свидание младшего близнеца как некую городскую легенду, передающуюся из уст в уста, но не имеющую никакого подтверждения. Хулиганистый малыш Колин менялся, взрослел на глазах и хоть и продолжал носить замусоленную со школьных годов косуху с шипами, но внутри он ломался как сахарная корочка крема-брюле. Коннор зачерпывал горькую жженую карамель вместе со сладкой мягкой начинкой и получающийся контраст удивлял своим вкусом и подачей. Три мишленовских звезды из трех возможных.
Легким движением Коннор очертил косую скулу и попытался стереть большим пальцем размазанную помаду. Косметика нынче была стойкая, даже не растерлась более чем до этого. Близнец быстро облизал палец, потер еще немного и усиленнее, но вместо того, чтобы стереть следы гетеросексуальных приключений, только рассердил его величество, занимающего две трети односпальной кровати.
– Мало того, что эта тварь за окном трещит как счетчик Гейгера рядом с чернобыльским саркофагом, так еще и ты лапаешь и спать не даешь.
Приглушенное одеялом ворчание звучало не столько угрожающе, сколько потешно и умилительно, словно Коннор потревожил «грозного» щенка ротвейлера с плюшевой шкуркой и невнятным рычанием, от которого только и хотелось, что потрепать за ушком, приговаривая «ути-пути, какие мы злые». «Тварью за окном», кстати, была зеленая пташка, тонкими лапками вцепившаяся в карниз и чирикающая довольно мелодичную песню. Вряд ли это было пожелание «с добрым утром», скорее брачная прелюдия, поэтому птичка нисколько не расстроилась, что не смогла поразить тонкую душевную организацию Колина Дюкрэ, ведь ее изначальной целью была «самочка» в отражении окна.
– Это зеленая пересмешка, – ласково поглаживая брата по голове, пояснил Коннор. – Она часто прилетает ко мне из парка.
– Пересмешка… – пытаясь открыть глаза и щурясь от яркого света, Колин вспоминал, почему, заселяясь в эту квартиру и выбирая комнату, он взял именно ту, что выходила окнами в стену соседнего дома. – Это потому что она смеется над моей головной болью? Уйми своего питомца, орнитолог херов. Иначе я ее поймаю и запущу как воланчик в сторону парка, где ей и место.
– Голова болит? Меньше нужно пить, – участливо позаботился Коннор и в ответ на него посмотрели холодные, как виски со льдом глаза.
– Давай ты мне еще напишешь нормы каждого алкогольного напитка, чтобы заходя в бар, я доставал блокнотик и сверялся: ага, Коннор сказал не более двух бутылок пива. Не, пацаны! Это же мой старший брат, он лучше знает, сколько мне пить. Так что вы бухайте, а я тут печеньку в молоко помакаю.
Зеленая пересмешка на карнизе пронзительно загаркала, оттолкнулась лапками-пружинками и улетела обратно в на свой островок парка.
– У тебя, кстати, тесно и пахнет чем-то ягодным, – поморщил нос Колин и его брат-близнец скептически вскинул бровь, ибо вчера этот ягодный запах ежевики нисколько Колина не беспокоил, а даже наоборот. – А еще простыня грязная. Это то, что я думаю? А-я-яй, Коннор…
Укоризненно зацокав языком, Колин раскутался и указал кивком головы на засохшее белое пятно в своих ногах.
– Это вообще-то твое, – хмыкнул Коннор, снисходительно глядя на удивленно вытягивающееся лицо.
– А кто тебя так разукрасил? Ричард? – сев на колени, подальше от бесстыдно обконченной простыни, младший брат изучал синяки на коже старшего, где-то принявших форму акварельных разводов, а где-то очень четких следов челюстей.
– И это тоже твое.
Колин медленно моргнул и отклонился назад, недоверчиво относясь к словам близнеца. Но Коннор смотрел честно, упираясь на локоть одной рукой, а другой приспуская одеяло и показывая где у него есть еще такие же засосы и укусы. Полностью обнаженный низ дисгармонировал с одетым в толстовку верхом, будто Коннор был куклой, собранной из частей разных комплектов. Только вот у кукол редко, точнее почти никогда, не попадались натуральные человеческие гениталии и сине-фиолетовые пятна кровоподтеков, больше напоминающих раздавленную ежевику на пласте сырого теста. Ах да, что-то с ежевикой Колин припоминал. Он задумчиво провел пальцем по кромке своих нижних зубов, мысленно сверяя их с теми следами, что отпечатались на внутренней стороне бледного и мягкого бедра. Вроде совпадают.
– Я нихуя не помню, – пораженно признался он. – Только то, что не мог расстегнуть рубашку, что-то там с ежевикой, а дальше все – провал. Как обрезали видеофайл, – он с трудом сглотнул и медленно взглядом проделал обратный путь от ног до лица Коннора. – Что я еще натворил?
– Ну… – вспоминая влажный, блуждающий меж ягодицами язык брата, Коннор невольно залился румянцем и растекся в улыбке, как шарик мороженое на капоте фуры, несущейся через жаркую пустыню Аризоны. – Я думаю, ты не захочешь этого знать.
Колин напрягся и даже пальцы раненой руки, некогда бывшие безжизненными и не подчиняющимися воле хозяина, встрепенулись и, почти, как и прежде, сжались в кулак.
– Говори, – хрипло приказал он.
Неловко повисшее молчание, не нарушаемое теперь даже трелью пересмешки, обрушилось тяжелым вздохом.
– Римминг, – без всяких намеков, не в бровь, а в глаз выдал Коннор всю правду и опасливо взглянул на Колина исподлобья.
Тот не шевелился и пялился испуганными глазами, будто ему рассказали, что он старушку на воскресной службе подсвечником грохнул, а не зад брату лизал.
– В смысле? – Ожил Колин. – Я? Тебе?! – Получив неумолимое подтверждение в виде размашистого кивка головы, младший близнец спрыгнул с кровати как ошпаренный. – Этого не может быть!
– Но было, – заверил Коннор и стеснительно подобрал к себе колени, утыкаясь в них носом и вспоминая, как вчера губы Колина ласково касались его тут.
Нисколько не обрадованный такой новостью Колин действительно пожалел о своем нездоровом любопытстве. Он даже не заметил как пытался на ходу натянуть и так натянутые и застегнутые джинсы, а когда по сдавленному хихиканью Коннора понял, что тупит, стал с руганью действовать в обратном порядке – расстегивать и снимать штаны, выходя из комнаты брата и направляясь в соседнюю свою. Коннор проводил своего близнеца влажными, полусонными глазами и с хрустом в каждой косточке потянулся в постели. Солнце через жалюзи хватало его за щиколотки и приглашало встать и взглянуть на великолепную осень за окном. А заодно снять с матраса испачканную простыню и заняться стиркой.
Колин спускался по лестнице, максимально втаптывая ни в чем неповинные ступеньки. Половицы их довольно старой и потрепанной всеми предыдущими жильцами квартиры скрипели и просили о пощаде. Единственная мысль, которая в сей ранний час воодушевляла близнеца и действовала на больную от похмелья голову словно растворенная таблетка алкозельцера, это предвкушение от съеденного пончика с клубничной глазурью. Между прочим, единственного и специально припрятанного на такой вот случай. Нет, конечно Колин не делал нычку с мыслью: вот порадую себя, когда в пьяном угаре отлижу старшему брату и потом буду рвать на себе волосы. Просто на любой абсурдный случай, абстрактный в своей конфузности, но грозящийся омрачить весь день.
Переодевшись в домашние штаны и наспех умывшись, Колин зашел на кухню и первое, с чем встретился его взгляд – это сидящий за столом Ричард в рубашке-поло и джинсах, а не в привычном деловом прикиде, с равнодушным лицом доедающий розовое колечко и прихлебывая кофе из кружки. Колин просто остолбенел и никак не мог подхватить отпавшую челюсть. Младший брат без зазрения совести ел его пончик. ЕГО пончик. ПОСЛЕДНИЙ пончик. И еще с таким пофигистичным выражением лица, словно это была дежурная процедура – морально подавить близнеца как можно раньше, пока это, не дай бог, не сделал кто-то еще.
– Эм… Ричард, ты случаем не мой пончик ешь? – как можно ненавязчивее поинтересовался Колин, обходя стол со стороны.
Брат на него даже не взглянул, зато демонстративно, с влажными звуками, облизал с пальцев глазурь, отпил кофе и с кивком подтвердил очевидное:
– Все верно.
– Там ведь есть еще?
Колин знал ответ на свой вопрос, но либо надеялся на чудо, сравнимое только со вторым пришествием, либо хотел достучаться до чувства совести Рича. Не достучался.
– Нет, – отрезал тот и встал из-за стола и, проходя мимо близнеца, нарочито задел того плечом.
Сильно так задел – Колин едва удержался на ногах и с шипением схватился за скатерть, чуть не проделав тот фокус с выдергиванием полотна из-под кучи посуды без вреда для последней. Все еще сердится. Равнодушие и игнорирование Ричарда говорили о его обиде гораздо красноречивее криков и разбитой в дребезги посуды.
– Малыш Ричи все еще дуется? – ухмыльнулся Колин и тут же пожалел о своих словах.
В металлическую раковину с грохотом погрузилась чашка с недопитым кофе, расплескав по бортам все нетронутое содержимое. Хрустящий костяшками Ричард медленно обернулся и в ярком утреннем свете его мечущиеся от злобы желваки играли под кожей как волны во время прибоя. Тихо, на мысках, как убийца, подкрадывающийся к своей жертве, младший брат скользнул в мягких белых лучах и на мгновение, коснувшееся радужки солнце из пасмурных туч превратило глаза Ричарда в пронзительное сентябрьское небо.
– Знаешь, я лежал всю ночь в кровати и обдумывал то, что произошло.
Стоя над Колином и положив руку ему на плечо, Рич улыбался с таким видом, будто давно продумал, как разделать этого наглеца и какое блюдо приготовить из каждой его части. Вот из этих поджатых в страхе губ получится неплохая закуска под сливочным соусом.
– А потом решил, что утром первым делом позвоню Джессике, извинюсь и попрошу прекратить процесс по твоей защите. Чтобы тебя упекли в тюрьму хотя бы на пару месяцев, и если и это тебя не вразумит, то хотя бы соскучившиеся по свежему мясу отморозки это сделают. Знаешь, Колин, ты не единственный ебанько в этом мире. Есть ребята с садистскими наклонностями в такой стадии, которая тебе и не снилась, и очень надеюсь, что ты никогда до такого не докатишься. Нет, вряд ли тебя посадят в одну камеру с такими психами. Но вот с мужиками с похеренными моральными ценностями и такими же похеренными сексуальными пристрастиями – очень может быть.
Колин тяжело сглотнул, смотря в сурово-насмешливое лицо, чувствуя сжавшиеся на костлявом плече пальцы, и хотел было спросить, не шутит ли Ричард, но получил ответ раньше:
– Тебя никто не будет спрашивать разрешения, никто не поинтересуется больно ли тебе и слезы твои никого не остановят, только раззадорят, – касаясь виска теплыми сухими и пахнущими смесью кофе с клубникой губами шептал Ричард так же безжалостно, как мог бы потрошить рыбу, например, но потрошил мозги Колину. – Просто будут долго и яростно тебя трахать, как дешевую шлюху с задворок Бродвея. В рот, в зад, в обе дырки одновременно, вдвоем, втроем, впятером. Будешь сопротивляться – помесят как кусок свинины и ты будешь жалостно скулить, прося пощады. Никакого бесстрашного и непобедимого Колина больше не будет. Только Колин-подстилка, сосущий и раздвигающий ноги не за деньги и не за спасибо, а за просто так, лишь бы не получить под дых. Ох, а если они еще узнают о твоих мазохистских наклонностях… Ни о каких «стоп-словах» там не знают и силу свою не контролируют, – наслаждаясь помутневшим от дурных фантазий глазами брата, Ричард провел большим пальцем по его разомкнутым губам, нежно продолжая: – С таким смазливым личиком ты быстро снищешь популярность сладкой девочки для удовлетворения потребностей. А потом даже вольешься, придется полюбить это, чтобы получить хоть какое-то удовольствие. Может тогда, когда тебя будут иметь по кругу и, сбившись со счета, ты с причмокиванием будешь сосать очередной жилистый хер, придет к тебе, наконец, осознание какой же ты мудак, и что нужно иногда запихнуть свое мудачество поглубже в свою тесную сладкую жопу, пока туда не запихнули что-то побольше и тверже.
Пока Колин пытался переварить услышанное и отойти от потрясения, Ричард тем временем отошел от самого Колина и, довольный произведенным эффектом, сел напротив брата, подпер подбородок кулаком и просто наслаждался изумленной распахнутыми глазами. Чего Колин не ожидал больше: что его младший брат способен на такой поступок, или что у него столько эротический фантазий связанных с Колином и тюрьмой? Близнец пытался протолкнуть в горло вставший поперек ком, но сухой и голодный пищевод отзывался отказом, противился и грозился вырвать желудочным соком. Заметавшись взглядом по тесной кухне – забившейся в угол их скромной квартиры, как стеснительный сиротливый ребенок, и пытаясь найти хоть что-то, чем можно промочить глотку, Колин судорожно, со свистом задышал сквозь стиснутые зубы. Ричард со скрипом откинулся на спинку стула и закинул на ногу, переплетая руки под грудью. Какой же Колин может быть милым и беззащитным, стоит ему только втолковать мысль о его ограниченной силе и воле. Рич отлично знал его пределы и чувствительные точки, на которые стоит надавать посильнее и брат прогибался как котенок. Может с рыком и с ненавистью в глазах, но пытался избежать болезненного воздействия и подстроиться под него как железо подстраивается под гнущие его щипцы и молот, сделавшись мягким и податливым от яростного огня.
– Так ты позвонил ей? – спустя пару беззвучных минут, Колин все еще избегал пересекаться глазами с Ричардом и сухой, хриплый голос предательски дрожал.
– Нет, – Колин с облегчением выдохнул. – Она сама позвонила, – он испуганно вскинул голову и Рич немилостиво прищурился. – Джессика могла бы рвать и метать, могла бы покрыть меня матом и я бы это стерпел и даже больше. Совершенно адекватная реакция на твой выпад. Но вместо этого она сообщила, что добилась прекращения дела против тебя. Абсолютно спокойным голосом с профессиональной выдержкой полицейского. Вот видишь, Колин, не все такие мстительные и обидчивые суки как ты. Я пытался извиниться, загладить вину. ТВОЮ вину. Она все выслушала. Не кинула трубку, не повысила голос или что-то иное, за что я бы простил ее, не задумываясь. Джесс сказала, что не злится на меня, потому что хорошо провела вечер. Чего не скажешь о ее сестре. Так что сегодня ты идешь и извиняешься перед Дженнифер.
– Чего? – слушающий внимательно Колин тут же подскочил на стуле, но был осажен нависшими над глазами Ричарда бровями, сделавшими голубые глаза темнее разъяренного моря. – Хорошо, – скрепя сердце согласился старший брат и спрятал лицо за ладонью, делая вид, что просто почесывает висок.
– Я спросил у Джесс адрес. Надеюсь, ты меня хорошо понял и мне не придется снова краснеть. Вечером я позвоню ей и если узнаю, что Дженнифер все еще расстроена…
То что? Как ты хочешь напугать меня еще, Ричард? Что за эту ночь, лежа в постели и перебирая все свои грязные фантазии как папки в архиве – с юридическим хладнокровием – ты еще придумал относительно меня?
– Не переживай, – будто прочитав в тревожно замерших глазах вопрос, заверил Рич и закатал рукава, будто готовился к грязному делу. – Я обязательно найду тебе еще одно наказание. Кстати, – с мерзким звуком шкрябающего по паркету стула, младший брат отъехал назад, вытянув вперед ногу, и сначала растерянный Колин тут же выдохнул весь воздух из легких, переменившись в лице на потрясенного и беспомощного, отчаянно хватающегося за край стола непослушными пальцами. – Вижу, мои красочные описания тюремных реалий не оставили тебя равнодушным.
Он ухмыльнулся уголком губ и нажал пяткой на пульсирующий в штанах член сильнее, выдавливая из уст Колина жалкое мычание. Не протестное, а бесстыдно утверждающее:
да.
***
Адрес, написанный на желтом стикере аккуратным каллиграфическим почерком, который Колин теперь мог бы безошибочно распознать, хотя бы благодаря образцу на своем ошейнике, привел его к серому, безликому дому в шесть этажей. Ровный такой прямоугольник, упирающийся с одной стороны еще в один такой же, как в своего сиамского близнеца, а рядом уже сворачивалась плавным углом проезжая часть. Ее и жилой монолит разделялся кладка из мелкой плитки, бугрившаяся от корней деревьев под ней, будто те возомнили себя венами под кожей. Что ж, почти похоже. Пустая улица в серо-коричневых тонах. Из живого и активного здесь только светофор – воткнутый как шпажка в сэндвич и раздражающий перфекциониста внутри Колина тем, что трёхглазый и одноногий регулировщик мало того, что покосился, так еще и цвета свои сменял без промежуточного перехода на желтый. Тихий, спокойный район, скованный бетоном вдоль и поперек, не считая двух усохших вязов с деформированными от мутации кронами и какими-то наростами, словно язвами по всему стволу.
Колин брезгливо поморщился, рассматривая заляпанный жирными отпечатками пальцев домофон с пожелтевшими от времени табличками, где указывался житель с номером квартиры рядом, а по соседству с каждой табличкой топорщилась такая же грязно-желтая кнопка.
Как там ее… Р… Роджерс… Рэнальдо… А, вот. Рэкфолл.
Близнец перехватил в руке бумажный пакет с торчащим на полметра вверх цветком, название которого крутилось у него на языке, но он просто ткнул пальцем в цветочном магазине и указал продавцу – «вот эта штука с палкой и черными цветками». Цветки были не совсем черными. Точнее сказать – вообще не черными. Но из всего многообразия флоры своим глубоким фиолетово-бордовым оттенком больше всего были приближены к любимому цвету Колина.
– Это черный фаленопсис, – заявил продавец – тощенький парень с тонкими губами и глубоко посаженными глазами, со скучающим лицом и смиряющий очередного клиента-дилетанта взглядом полным пренебрежения.
Тогда, услышав слово «черный» близнец воодушевился. Ну, с цветом он хотя бы не прогадал.
– Фаллос… что?
– Фаленопсис, – уже более раздраженно поправил парень, цокнул языком и через силу разжевал, как для челяди: – Орхидея.
Орхидея, так орхидея. Она еще и в горшке, значит, стоять дольше будет. Не как эти зомби-розы и зомби-пионы, сегодня живые и радостные, а завтра чахнущие и умоляющие прикончить их. Цена на фаленопсис, однако, была совсем не как на то, что первое послышалось Колину. Ворча что-то про охреневших цветоводов и их почти что золотые фаллосы или как их там, юноша выгребал по всем карманам наличку, пока не рассыпал перед тощим надменным продавцом все свои сбережения, включая мелочь на проезд. Хватило ровно, даже пара медяков осталось.
И чего я так распаляюсь перед этой Дженнифер. Или это я перед Ричардом? А плевать. Потом сочтемся. Хотя бы цветок красивый, а название-то какое! Фал…Фела…Красивый цветок, в общем.
И вот с этим красивым черным цветком, такой же весь черный Колин в своей неизменной косухе и черных джинсах, приноравливался нажать на кнопку домофона так, чтобы как можно меньше касаться ее пальцем. Почти получилось сделать это забинтованной частью ладони. На другом конце раздался удивленный женский голос, деформированный и почти не похожий на голос той самой близняшки Дженнифер. Так что Колин на всякий случай уточнил:
– Дженнифер?
– Да, кто это?
– Это я… – после неловкого молчания Колин прочистил горло и нехотя назвал свое имя: – Колин Дюкрэ.
Молчание повисло снова. Близнец уже думал, что либо домофон сломан, либо девушка не хочет с ним общаться, но вдруг с другого конца приемника раздался очевидный вопрос:
– Что тебе надо? – голос Дженнифер быстро ожесточился, припоминая ту боль, которую подарил ей незваный гость.
– Я хочу извиниться, – вкрадчиво ответил Колин и глубоко вдохнул. Как будет извиняться, он еще толком не придумал, но есть цветок – будет и речь.
После тишины, прерываемой только треском старенького микрофона, послышался пластиковый звук кладущийся на место трубки и Колин пораженно отпрянул. В смысле? И это все? Она так просто отвергнет любые извинения? Мысленно он уже смирился и даже сдружился с растением в своей руке, продумывая какое место в квартире ему отвести. Обратно же деньги за него не выручишь. Но тут входная дверь отворилась с механической мелодией, и домашнего вида Дженнифер деловито откинулась на дверной косяк. Меньше всего она была похожа на ту размалеванную девицу в дурацком розовом бомбере, больше напоминающем обертку от конфеты, и с огромными кольцами-сережками, словно стащенных из клетки канарейки. С распущенной копной вьющихся темных волос, без кричащего макияжа и простыми гвоздиками в ушах, Дженнифер была одета в мешковатый худи с логотипом бейсбольной команды и надувала пузырь из жевательной резинки.
– Янкиз? – вскинул брови Колин. – Ты болеешь за Янкиз?
– Ага, – быстро пожала плечами она и отточенным движением толкнула обратно дверь, грозящуюся захлопнуться обратно. – А ты за кого?
– За Индианс, – с вызовом выпятил юноша подбородок. – Янкиз сосут.
Зеленые глаза насмешливо прищурились и Дженнифер надула и губами смяла обратно розовый пузырь.
– Из вчерашнего разговора я решила, что сосешь ты.
Колин закашлялся, восстанавливая в голове весь свой поток речи, выкатанный перед девушкой как предисловие к «Звездным войнам». Заметив заинтересованный сфокусированный на цветке взгляд, близнец очнулся и без эмоций почти что пихнул его девушке, будто она сама о таком просила.
– Очень красивая орхидея, – наконец растаяла Дженнифер и Колин порадовался не только тому, что угадал с выбором, но и тому, что не пришлось вспоминать хитровыебанное имя этого чудо-растения. – Не хочешь зайти? – Еще раз толкнув дверь ногой, Дженнифер указала на выглядывающий проем подъезда.
Колин напрягся, ибо не ожидал, что получит прощение так просто. Судя по голосу, девушка уже не злилась на него, но неужто это только орхидея так подействовала? Вдруг это ловушка и там в квартире его ждет сестра-близнец-полицейский с наручниками, готовая приковать Колина к батарее и потом они вдвоем будут его пытать дубинкой, пистолетом или еще чем, а под конец пустят пулю в лоб и заметут все следы. Что стоит полицейскому избавиться от тела так, что об этом никто не узнает?
– У меня есть пончики с клубничной глазурью, – заманчиво протянула Дженнифер, видя замешкавшегося юношу, и тот как по щелчку пальцев рванул к двери. С этого и стоило начинать.
***
– Классная квартира! – стоя посреди нехитрой студии, Колин вертелся на месте и шарахался широко распахнутыми глазами по любому упоминанию бейсбола на стенах и полках помещения. – Мне бы братья не позволили украсить так нашу.
– Почему? – Дженнифер захлопнула холодильник плечом и поставила на стол непочатую упаковку с пончиками и пару чашек с кофе.
– Они не любят бейсбол и не готовы видеть его нигде, кроме моей комнаты.
От одного только аромата кофе у Колина заворчало в животе. Он так и не успел позавтракать. Сразу после тех странных разговоров про тюрьму, смакуемые Ричардом с таким извращенным удовольствием, что у Колина больше встал именно от голоса и взгляда брата, нежели от самой тематики грязных речей, близнец ретировался из кухни в ванную, а из ванной в свою спальню, где дожидался, пока младший брат уйдет. Но прошел час. Встал Коннор, спустился на кухню и даже приготовил завтрак – бельгийские вафли с нутеллой, а Рич как специально обосновался за кухонным столом с ноутбуком и папками со своей юридической херней и, подслушав его разговор с Коннором, Колин понял, что сегодня Ричард на работу не идет, так как начальник разрешил взять дела на дом. Ничего не оставалось как слинять из дома не позавтракав, лишь бы не пересекаться с хитро-проницательной физиономией младшего брата снова. И вновь не видеть аппетитную задницу старшего.
Только сейчас Колин понял, что уже минуту сосредоточенно вылизывает дырочку в пончике, уничтожая всю затекшую туда розовую глазурь. Розовая дырочка… Вкус ягод… Его язык внутри кольца. Все встало на свои места. Мозаика сложилась, и близнец быстро откусил от пончика, пока Дженнифер увлеченная рассказом об их с сестрой квартире и как у них все поделено между собой, не заметила чего-то странно-гейского. Колин как раз начал припоминать фрагменты вчерашнего вечера в спальне Коннора и с горечью осознал, что все было так, как и сказал брат – Колин ему лизал, при чем делал это на интуитивном уровне, как и Коннор делал ему в их день рождения. Причем Коннора же этому никто не учил, а с риммингом, в отличие от секса, у него проблем не было. Что это за избирательные сексуальные навыки, которыми оба близнеца владеют в совершенстве?
– Ну так? Начинай.
– А? – опешил Колин, непонимающе оглянувшись на девушку рядом. Та расслабленно попивала кофе, закинув ногу на ногу и покачивая мыском в ритм тикающих часов.
– Извиняться. Ты же пришел извиняться, – нагло напомнила Дженнифер. – Орхидея красивая, конечно, но за вчерашнее этого мало. Надеюсь, ты хоть чуть-чуть раскаиваешься и пришел сюда не потому, что тебя брат попросил. Я вообще-то чувствовала себя как дура. Мало того, что я ненавижу свидания вслепую и луна-парки, так на меня еще и ушат дерьма вылили и оставили грязную одну посреди гребаной смотровой площадки у этой чертовой реки.
– Стоп!
Встрепенулся юноша и посмотрел на потягивающую кофе Дженнифер по-другому. Словно вчера он общался с какой-то блестящей конфетой на палочке, полой внутри, а сегодня перед ним был очень аппетитный маффин с густыми шоколадными сливками волос и ярко-зелеными, хитрыми глазами.
– Ты тоже не любишь луна-парки? И тоже не хотела идти на свидание?
– Не хотела? – Укоризненно нахмурившись, она поставила чашку на стол. – Ну ладно, признаться я скептически отнеслась к этой идее Джессики, – она подтянула к себе колени и нервно почесывала себя по лодыжке. – У нее всегда была навязчивая идея встречаться с братьями, лучше даже с близнецами. Типа мы носим одинаковую одежду, одинаковый макияж, покупаем одинаковые телефоны и парни у нас тоже должны быть одинаковые. А я ненавижу те шмотки, которые любит она, этот розовый барбичный цвет, эти помады, подводки, туши, эти айфоны, – девушка вытащила из заднего кармана телефон и зло отбросила его на другой конец дивана, чуть не попав по колену Колина, но тот быстро среагировал и отсел в сторону. – А про парней вообще идиотизм! Какая-то близнецовая мания. Твинистерия, как я это называю. От «твин» и «истерия». Я согласилась только потому, что она сказала, что ты бейсболист и первый парень на селе. Ага, как же. Скорее первый говнюк на селе.
Не худшее прозвище, которое Колин слышал в свой адрес, поэтому даже воспринял сказанное как комплимент и задумчиво поскреб ногтями под челюстью.
– Так что? Ты правда гей и правда спишь с братом или все это только потому что я тебе не понравилась? – Дженнифер сверлила юношу глазами и кусала нижнюю губу в нетерпении и Колину вдруг снова показалось, что ее сестра где-то здесь, рядом и при неверном ответе накинет ему прозрачный пакет на голову и начнет душить. А Дженнифер в это время будет есть пончик у Колина на глазах и наслаждаться актом мести.
– Ричард сказал Джесс, что ты просто все еще не отошел от эмоционального потрясения, и это твой способ самозащиты от психологической угрозы. Как-то так, – Колин быстро закивал, соглашаясь с каждым заумным словом, которое нифига не понимал, но был рад, что Ричард додумался так его оправдать. Молодчина младший брат. – А еще сказал, что в детстве ты сильно ударился головой, поэтому с тех пор слегка ебанько.
Или не молодчина.
– М-м… Ну да. Мы как-то с семьей в деревню поехали к родственникам в Айдахо, а там как раз проводили чемпионат по родео. И я решил попробовать. Сел на быка, взялся за веревку, а та оказалась гнилая, бык как подпрыгнул я и упал, а он сначала мне копытом по лбу заехал, а потом еще своими тяжелыми бычьими яйцами по морде. Вот. С тех пор я придурок и гей.
С совершенно серьезной миной поведал свою грустную историю из детства Колин, взял со стола свою чашку кофе и отпил, глядя поверх нее на реакцию Дженнифер. Та, кажется, была поражена этим душещипательным рассказом до глубины души.
– А как деревня называлась? У нас просто тоже есть родня в Айдахо.
К такому жизнь Колина не готовила.
– Э… Спрингфилд… – кинул он первое, что пришло на ум.
На ум Колину приходило много чего, но ненужного. Вот и сейчас, вместо того, чтобы сконцентрироваться и оживить в памяти все свои познания географии звездно-полосатой родины, он снова пялился на разложенные один к одному пончики с розовыми отверстиями сфинктеров.
Сука! Каких еще сфинктеров?! Фалежопсис вам в сраку.
– Ух ты. Прямо как в сериале Симпсоны, – Дженнифер не смеялась, а вот парни-бейсболисты с подписанных автографами карточек очень даже. Один от смеха с полки свалился и мягко приземлился на пол. – Хорошо, пиздишь ты знатно. Зачтено. Что там про ошейник? Только честно.
– Честно? Существует, – хотели честно – получили честно. И нечего так втягивать свои щеки с ми-ми-ми ямочками внизу. – Извини, не захватил, чтобы похвастаться.
– Ура! Первое «извини» из уст Колина Дюкрэ! Мальчики, аплодируем! – Претенциозно обратилась девушка к картонным бейсболистам и встала, быстро хлопая в ладоши. – Стоя! Аплодируем стоя!
Подавившийся кофе Колин сначала свел брови и готов был прочитать целую лекцию о том, что это ненормально общаться с фотографиями людей, большинство из которых, к тому же, еще и умерли. А потом расслабился, завалил ноги на стол и от чего-то разразился хохотом. Дженнифер на его повадки внимания уже не обращала и не ругалась, напротив – сев обратно, она отзеркалила позу близнеца и так же закинула ногу на ногу, пяткой упираясь на край стола.
– Эх, жалко пиццы нет, – протянула она горестно.
– М-да, – согласился Колин, поджав губы и пересчитывая взглядом пончики в коробке. В общей сложности с голодухи и похмелья он сожрал три с половиной. Половина надкусанная, но не осиленная, братцем-уродцем лежала среди сторонившихся ее полноценных собратьев. – Так ты все еще злишься на меня? – Опасливо уточнил юноша.
– Да уже и нет вроде, – простодушно ответила Джен и намотала волосы на палец, разглядывая своего нового знакомого-ебанько. – Тебе и так от бычьих яиц досталось, грешному.
– Просто если злишься, то Ричард меня вечером без смазки поимеет.
– А, ну если так, то злюсь, – серьезно кивнув и пытаясь не прыснуть со смеху, Дженнифер быстро запихнула половину недоеденного пончика себе в рот, набив его целиком.
– Хорошо, могу предложить билеты на игру Иглз и Янкиз. У меня знакомые и там и там, достану легко. Это, как говорит Ричард, в качестве моральной компенсации. По рукам?
Предложил компромисс Колин и собрал пальцем с коробки размазанную клубничную глазурь, тут же погружая ее в рот и смакуя.
– Другой разговор, – невнятно согласилась Джен, дожевывая и вытирая руку о свой и так запачканный какими-то жирными пятнами худи. А потом протянула Колину пятерню. – По рукам.
Конфликт был исчерпан. В студии, на высоте шестого этажа безликого спального района, семья Дюкрэ и семья Рэкфолл заключила перемирие, скрепив его крепким мужественным рукопожатием, липким от клубничной глазури.
– При одном условии, – Джен быстро сжала пальцы сильнее, не давая Колину спасовать. – Ты идешь со мной.
– Зачем это? – Не оставляя попыток выцепить руку из противно-липкой хватки удивился Колин.
– Ты мне торчишь одно свидание. Одно НОРМАЛЬНОЕ свидание, – процедила девушка и оскалилась, так что милые ямочки подскочили как маковые зернышки к налитым, аки спелые яблоки скулам.
– Ох, блять. Ладно.
Хуевая сделка, но лучше, чем хуевый секс с хуем Ричарда без лубриканта. Кстати о Ричарде. Колин пошлепал себя по карманам и отозвавшиеся несколько монеток с сожалением намекнули, что на проезд до дома их не хватит. А это без малого сорок минут езды. Видимо, придется воспользоваться младшим братом как такси.
– Дашь мне позвонить? Мой телефон все еще лежит в качестве сувенира в полицейском участке. Боюсь, что навсегда.
И, кажется, придется воспользоваться кредиткой для покупки нового, – с негодованием думал Колин. Кредит ему и так банк оформил через не хочу и с самыми невыгодными условиями. Но такая уж незавидная судьба студентов-спортсменов, которые сегодня получают хорошую стипендию и грозятся найти себе спонсоров на всю оставшуюся спортивную карьеру, а завтра валяются со сломанными конечностями, вытянутыми связками или пробитыми ножом руками и могут уже никогда не вернуться в мир большого бейсбола. Колин надеялся, что его такая участь не постигнет, рука восстановится и он сможет и дальше лупить битой, а не стальным обрезком трубы.
Дженнифер кивнула на лежащий рядом с Колином айфон, и тот оказался непредусмотрительно лишенным любой блокировки.
– Мне нечего скрывать, – пожимая плечами, пояснила Джен и саркастично ухмыльнулась. – Никакого секса с сестрой, никакого БДСМ, никаких ошейников.
Как у вас в семье все скучно, – мрачно подумал Колин, набирая номер Ричарда. –
Мне даже никакие походы в луна-парки не нужны. Что ни день – то, блять, или комната-страха, или блевотные карусели, или ларек со сладостями в виде карамельных хуйцов и сахарных жопок, или тир, где в призах не плюшевые звери, а пластиковые шарики-кляпы, плети и ошейники, а под конец еще представление с программой из разнообразных сексуальных практик с участием изобретательного младшего брата, возомнившего себя собачьим дрессировщиком, и старшего, сладенького щеночка, который то на поводок просится, то яйца полизать, а иногда и все вместе. И только мне какая-то сраная роль каскадера отведена.
– Алло, Рич? Это я. Все окей, я же умница.
Колин гордо улыбнулся, и Дженнифер рядом устало покачала головой. А потом встала и пошла, наводить порядок в квартире, начав с журнального столика, украшенного крошками и кофейными кругами.
– Забери меня, Рич, у меня бабло кончилось. Что значит я у тебя в долгу?! Да вы издеваетесь все… Ладно, жду.
