Temporary interaction

Прошло две недели с тех пор, как Аэрис пропала. Все попытки ее отыскать оказались тщетными. Профессор пошел на этот шаг, когда Сефирот пришел просить немного свободы девочке. Мальчик хотел показать Аэрис свою комнату, буфет, зверинец если повезет. Мальчик считал, что все продумал. Никакого ущерба Ходжо и его лаборатория бы не понесли. Более того, возможно Аэрис согласилась бы рассказать что-нибудь важное. Ходжо считал иначе. Тогда, когда он сорвался, произошло вообще много всякого плохого. Вся лаборатория ходила тише воды. Работники предпочитали не высовываться, и все в душе проклинали Сефирота, за то, что тот полез к профессору. Сефирот, в свою очередь, получив такой оглушающий отказ, зарекся никогда, никого, ни о чем больше не просить. Две недели он ходил, как в воду опущенный, плотно поджав губы, ни на кого не обращая внимания. Все попытки завести диалог безжалостно пресекал. В конце концов, лаборанты(которые исключительно из вежливости задавали вопросы) прекратили досаждать ему. Сефирот был зол, обижен, разочарован. Эти чувства настолько захлестнули его, что ничего другого просто не осталось. Он не делал ничего на зло, но все вокруг видели его злость. У людей мурашки по коже ходили, от того насколько явственно ощущается весь его негатив. За ним словно черная туча следовала мрачная аура. Обида каким-то образом переключилась и на Аэрис. По началу его задевало, что из-за нее Ходжо так рассердился на него. Конечно, глупо было ожидать, что профессор безвозмездно пойдет на такое, но все же... Сефирот решился на просьбу в убыток себе. Услуга взамен на услугу, вот только ни Сефирот, ни Ходжо ничего так и не получили. Сейчас он обижался на нее за то, что она пропала, и ненавидел Ходжо, потому что он был этому причиной. Где-то внутри он ощущал тоску и злился на это чувство тоже. Злился на обстоятельства. Злился, что не в состоянии что-либо сделать. Сефирот смиренно хранил злобу внутри себя. Так же как и раньше ходил на занятия, продолжил тренировки с полковником, но что-то... что-то отныне было не так. Неправильно. Вдобавок ко всему его начали посещать тревожные сны. На утро Сефирот помнил, как просыпался глубокой ночью в холодном поту. Что такого в этих снах мальчик понять так и не смог. Они вроде бы есть, но в то же время нет, после них в памяти оставалась зияющая дыра. Они были темнотой, из которой доносился едва различимый и совершенно незнакомый голос. Он звал Сефирота. Ни профессору, ни кому бы то ни было еще, мальчик сказать не решился. Ходжо с того самого дня он старательно избегал. Не хотел даже в глаза ему смотреть. Однажды они пересеклись в коридоре и профессор презрительно окинул его взглядом. Он укорял Сефирота в слабости. Повторять это мальчик не хотел. Сефирот нашел отдушину в тренировках с полковником Сартром. Ему нравилась приятная дрожь в конечностях от изнеможения, нравилось испытывать себя. Нравилось отдавать свою ненависть в удары. Уже пару уроков они тренировались на макетах мечей. Сефирот учился с небывалой скоростью, он умел чувствовать оружие, использовал и себя в качестве оружия. Отдавал поединку все до последней капли и на определенное время даже забывал о гнетущих его чувствах. Полковник это оценил, и прогнозы, которые он делал касательно мальчика, за последние две недели, значительно возросли. Сартр видел, что у Сефирота невероятные возможности, и хотел их все реализовать. Сефирот же потребовал у него дополнительных уроков, не удосужившись поставить в известность Ходжо. Как ни странно, все получилось. Похоже профессор и сам не горел желанием видеть мальчика. - Хочешь попробовать настоящее оружие? - как-то раз поинтересовался наставник. Сефирот тут же ответил согласием и даже воодушевился. Сартр подмигнул и заговорчески сообщил: - Сначала с этим управляться научись! Он издевался, а раздосадованный Сефирот принял вызов. Он ринулся в атаку. Мальчик был талантлив, но расти еще есть куда. - Другое дело, возможно так прогресс наступит всего через десяток лет! На лице Сефирота заиграла язвительная, но вполне натуральная улыбка. Такая манера общения была мальчику в новинку, но ему начинало нравиться. Он быстро понял, когда наставник хочет его спровоцировать, и не видел смысла отказываться. Единственное, что его напрягало - как на такие шуточки реагировать? Сефирот пытался язвить в ответ, но выходило откровенно плохо. Общество Ходжо напрочь атрофировало чувство юмора мальчика. *** Сефирот твердым шагом шел к себе в комнату прямо с тренировок. Сартр показал ему душевую на 49-этаже и разрешил ею пользоваться. Мальчик от такого удовольствия не отказался и сейчас шел по коридору с прилипшими к шее, мокрыми волосами. Он отделался от лаборанток, которые хотели что-то опять измерить со своими приборами. Это было несложно - как только он их увидел, тут же разозлился. Он больше не хотел потакать прихотям Ходжо. Одной только мысли об этом хватило, чтобы выйти из себя. Он думал об Аэрис. Как та сидела, боялась пошевелиться, смотрела напряженно на него. Где-то внутри нее была сила держаться. Сейчас Сефирот это понимал. У него тоже должна быть сила держаться и выглядеть спокойным. Он пришел к себе в комнату и уселся на край кровати. Перед глазами было ее лицо. Наваждение. И снова злоба. Он не справился и не смог ей помочь. И не сможет. Досада так грызла его, что он предпочел выкинуть Аэрис из головы, забыть все, что было, как страшный сон. Но она никуда не уходила. Все время напоминала, что была рядом. Сефирот сжал руки в кулаки, смяв покрывало. Сефирот мнил себя сильным. Ему нравилось ощущать себя таковым. Но злоба, что он так тщательно в себе взращивал была ничем иным, как прикрытием, для его боли. В его глазах поселилось сомнение. Зрачки сузились до тонкой нити. А по нежной, белой коже потекла одинокая слеза. Сефирот удивленно поморгал и стер слезинку со щеки кончиками пальцев. До сих пор ему было невдомек, что он способен на такое... Что это? Сострадание? Или это всего лишь жалость к себе? И снова, как и все, что было связано с Аэрис, он не понимал что это. Сефирот удивленно разглядывал прозрачную жидкость на своей руке. Она поблескивала в свете белых ламп. Постыдная улика его слабости. *** Аэрис не знала ни где она, ни что от неё хотят. Она снова была напугана. В ее новой клетке была кровать, стол и стул. Было мрачно и не пахло стерильностью. Сейчас девочка все отдала бы, лишь бы вернуться в ненавистную белую комнату. Здесь не было бумаг и карандашей, а потому, кошмары не покидали ее. С ней больше не общались, как с ребенком. В ней видели того, кем она изначально являлась - подопытного. Железная дверь со скрипом отворилась. Она открывалась обычным ключом, а не картой. В помещение вошел Турк. Он без слов подошел к Аэрис, взял за руку и повел ее куда-то. Девочка не сопротивлялась. На секунду она обрадовалась, что ее вернут обратно. Она снова увидит Сефирота, поест яблоки и конфеты... Ее привели в другую комнату. В ней был стул и накрытый на одного человека стол. На бетонной стене висело матовое стекло. Турк предложил Аэрис сесть и пообедать. Во взгляде так и читалось, не сделаешь сама, посажу силой. Аэрис поджала губы, вздернула подбородок и нахмурилась. - Я не буду это есть. Она старалась быть уверенной в себе, говорить четко и твердо, как это делал Сефирот. Ей казалось, у нее получилось. Она ни за что не покажет свой страх. Она не будет убегать. - Тогда просто посиди, - предложил Турк альтернативу. - Не буду. Турка так и тянуло выругаться, но рабочая этика не позволяла. - Тогда стой так. - - Отведи меня обратно, - приказала она, вперившись в бедолагу взглядом. Ее зеленые глаза ненавистно прожигали дыру в голове мужчины. - Не могу. Аэрис поджала губы. Она повертела головой вокруг. Матовое стекло почему-то манило к себе. На нем девочка задержала взгляд. - Кто там? - вдруг спросила она. - Не могу сказать, - тут же отозвался турк. - Сефирот? - осторожно и с надеждой спросила она, обращаясь к кому-то за стеклом. Турк поглядывал на часы. *** Женщина дрожала всем телом, сжимая в руках подол белой рубашки. Ее трясло от подступившей тошноты. Горло сковало горечью и слезами. - Зачем ты соврал? Зачем ты это делаешь? - едва слышно спросила она, стараясь не смотреть. - Ты прекрасно знаешь, милая моя. Ты и твой муж испортили мне столько планов, и теперь, - Ходжо с издевательской нежностью заправил женщине прядь волос за ухо, - Настало время расплачиваться за ошибки прошлого. Женщина хотела было отрицательно покачать головой, но Ходжо ухватил ее за челюсть одной рукой, а другой указал на стекло, за которым стояла малышка Аэрис. - А иначе, милая моя Ифальна, расплачиваться за ваши грехи будет она! Ифальна не могла перечить. Теперь, когда она видела свою дочь так близко, живую и невредимую, в когтях чудовищ, она ни в чем отказать не могла. Она месяц мучалась сжираемая мыслями о ее смерти, ведь именно это профессор ей и сообщил, как только ее доставили к нему. Ифальна винила себя за такой чудовищный просчет и отчаялась: раз ей нечего терять, то и Шин-Ра ничего не получит. А Ходжо просто решил ее помучать. Теперь все было иначе. - А кто за твои грехи расплатится, Ходжо? - О, об этом можешь не переживать. - Дай мне встретиться с ней! Ходжо выставил перед женщиной металлический чемоданчик и костлявыми пальцами на весу раскрыл его: это оказался компьютер. На экране вышла строка с требованием ввести пин-код. Профессор ядовито улыбнулся. - Я надеюсь твоя память освежилась и ты дашь мне то, что я хочу. Сердце Ифальны громко ухнуло. Компьютер принадлежал ее мужу и там хранились наиболее важные, оцифрованные документы. Без них бумаги, которые попали в руки ученых Шин-Ра были практически бесполезны. Выбирая между безопасностью дочери и наследием мужа, она без раздумий бы выбрала первое, вот только... - Я не знаю пароль... *** Восемь, отзеркаленная пять, три, шесть, один. Эти цифры Сефирот вот уже три минуты пристально разглядывал. Рисунки были всем, что осталось от Аэрис. Мальчик думал о том, как она это рисовала и как теперь, без красного карандаша, ее, должно быть, преследуют кошмары. Это при лучшем раскладе, если она вообще жива. Сефирот убрал рисунок в полку к остальным. Иногда он думал выкинуть их, но рука не поднималась. Он откинул мысли об Аэрис в сторону. Чувство вины больно кольнуло в груди, но мальчик уже привык его игнорировать. Спать совсем не хотелось, хотя согласно режиму, он должен был вот уже добрых полчаса пребывать в царстве Морфея. Это был нонсенс. Сефирот сел за стол, взял чистую тетрадь. Он решил... порисовать. Мальчик занес ручку над пустым пространством. И застыл. Что он мог изобразить? Ему никогда не доводилось рисовать просто так. В голове гремела оглушающая пустота. Сефирот досадливо хмыкнул. Почему у Аэрис так просто получалось что-нибудь придумать? Сефирот задумался. Чаще всего она изображала родителей. Кого может нарисовать он? Первая линия обозначилась сама собой. За ней еще одна. Сефирот как умел соблюдал пропорции. Обозначал штрихом тени и впадины на лице. Человек выходил вполне себе сносным. Мальчик нарисовал два круга, блики: это были очки. Ходжо взирал с листа со скошенными злобно бровями, кривя губы в усмешке. Сефирот замер, почувствовав небывалый прилив отвращения. И снова ручка словно сама повела его руку - внезапный импульс охватил мальчика. Сефирот зарисовал это лицо, с силой давя на ручку. Он переусердствовал - помимо рисунка испортилось еще и минимум четыре чистых листа. Перед Сефиротом лежало бумажное месиво. Нет, все-таки рисование это не для него. Мальчик решил серьезно поговорить с Ходжо. В предвкушении следующего дня он пролежал до полуночи.