***
Я часто спрашиваю саму себя: «Почему я, такая серая и скучная, явно обделённая талантами и харизмой, постоянно связываюсь с такими яркими людьми?». При всей своей посредственности окружена я всегда была художниками, писателями, синеастами, музыкантами и прочими разновидностями людей «творческих», коих моя мать считала бездельниками и нахлебниками народа. Ей бы хотелось, чтобы я нашла себе друзей «по достатку» и «по уму». Сразу видно, какова была её вера в меня и мои способности. Но странно осознавать, что взрослый человек свято верил, что отношения между людьми могут строиться лишь исходя из аспекта материального. Я же не чувствовала никаких границ между собой и этими ребятами. Проще говоря, мне всё нравилось, меня всё устраивало, хотя порою и было ощущение, что я нахожусь не в своей тарелке. Но если уж я сама не способна тянуть никого вверх, то пусть хоть судьба преподнесёт мне возможность зацепиться за кончик чьего-нибудь роскошного хвоста и подняться чуть выше облаков повседневности. С одним из таких друзей-творцов мы регулярно проводили летние каникулы у него дома. Ивлин, студент школы искусств, никогда не выходил дальше, чем на три метра от двери родного дома без фотокамеры. Пожалуй, он как раз тот человек, которому удалось увековечить меня на фотографиях в моменты искренней радости и эйфории. Это всегда были монохромные плёночные снимки, контрастность которых превращала мою улыбку в светящийся алебастровый полумесяц. Забавно, что если составить хронику моей жизни лишь по этим отпечаткам реальности, можно подумать, что личность с фотокарточек была полностью противоположной реальной мне. Каждые каникулы мы устраивали — и устраиваем по сей день, чего уж там — «Каннский кинофестиваль». Под этим пафосным названием кроется ежевечерний просмотр фильмов с распитием замысловатых хэнд-мэйд коктейлей, рецепты которых каждый раз варьируются и удивляют сочетанием ингредиентов. Так и чередуются прохладные ночи арт-хаусного кино с изматывающими днями на веранде, где, измазавшись акрилом и маслом, мы бесконечно курим вишневый табак, вальяжно беседуя, словно герои произведения Донны Тартт. *** Когда я осознала, что придется променять наши ежегодные посиделки на досуг в стиле типичного роуд-муви, меня даже охватила какая-то паника. Ещё бы, какой слизняк добровольно вылезет из собственной ракушки на встречу приключениям? Подставлять свой хребет и мягкое тело под удары капель дождя и камней неизвестности — плохая затея. Мой внутренний затворник уж было собирался всё отменить, но не пора бы уже вылезти из зоны своего комфорта? По крайней мере, это как раз то, что советуют все терапевты, бесконечно важные и серьёзные, хмурясь сквозь очки без оправы, как будто подобный вид должен внушать больше доверия их компетентности. В конечном счете, рюкзак был собран, карты распечатаны, а стеклянный купол вокруг меня — сломан. Слишком много вещей подталкивало меня решиться отправиться в путь. Да и без Деборы мне было бы абсолютно нечего делать одной в городе. Ей удалось вырваться из мюнхенского плена клеток съёмного жилья в Вену, где ей предстояло проводить семестры в аудиториях венского университета, вникая в публицистику и рекламу. Поэтому оставалось мне только бежать. Но от чего я бежала? Этот вопрос не давал мне покоя и днём, во время прогулок с собакой по набережной возле Deutsches Museum, и ночью, когда я лежала напротив матовых окон первого этажа, наблюдая за проходящими местными немцами, идущими домой слегка пошатывающейся походкой после пары пинт пива в соседнем баре. Они никуда не убегали. А что же тогда не так со мной? Может, дело в том, что они не чувствуют себя тут чужими? И от обстановки ли вообще я бегу? Мне не хотелось признавать, что всё это время, называя свою повседневность тягуче угнетающей, дело было вовсе не в декорациях. Дело-то в актёре. Окружающие казались мне как минимум выпускниками МХАТа, имеющими целую родословную народных творцов и артистов, от которых им передавался неисчерпаемый талант. А я всего лишь цирковой медведь, неуклюже пробирающийся через препятствия на арене жизни.***
Выезжать рано утром не было никакой нужды. Смешные расстояния между городами — да и странами тоже — давали возможность двигаться размеренно и спокойно. Первым пунктом назначения была деревушка на востоке Польши. Кроме того, что место называется Бяла-Подляска, я не знала о нём ровно ничего. Та же ситуация была и у Николауса. По каким критериям он выбирал города и ночёвки для меня оставалось загадкой. Рискну предположить, что он расстилал карту на своём алебастрово-белом рабочем столе и просто позволял руке упасть на случайный населённый пункт. Хлопотать над багажом тоже никто из нас не стал. Грядущее было наполнено духом аскетизма и простоты. Никаких посадочных талонов, броней отелей и прочих прелестей нынешнего капиталистического века. Это был прекрасный шанс вырваться из системы, убежать, «уйти». Это словно попасть в книгу Керуака, о чём наверняка мечтают все эти четырнадцатилетние девочки-подростки, не имеющие ничего общего с «разбитым поколением», но страстно желающие урвать частичку свободы в своей школьно-юношеской рутине — отправиться вдаль, не зная, где тебе придётся очутиться, чем питаться и как высыпаться. И словно по канону, вместо снятого жилья и комфортабельных отелей с завтраками нас ждали сиденья универсала и консервные банки, спрятанные в багажник от солнечных лучей. Я уселась рядом с Нико, препятствуя его сну в пути. Езда по автобанам утомляет своей монотонностью и гладкостью. Лишняя болтовня и компания отвлекает от серой бесконечной полосы перед глазами. В чём я была специалистом во время поездок, так это определенно предотвращение дрёмы. Даже когда темы для разговоров улетучивались, музыка утомляла уши, и пейзаж начинал убаюкивать водителя словно мать своего новорожденного ребёнка, у меня находился отличный способ держать Нико за рулём в тонусе. Направляя взгляд сквозь окно, мой взор всегда цеплялся за простирающиеся на километры луга и горные цепи. Эти виды вводили меня в некий транс, а мысли, одна за другой, стремительно улетали далеко, в ту часть сознания, где царили фантазии, ностальгические переживания и мутные воспоминания. В подобные моменты мои руки сами автоматически тянулись ко рту и я начинала грызть свои и без того искалеченные пальцы. Нико это невероятно раздражало, хотя по натуре своей он человек мягкий и спокойный. Так и проехались мы до самой границы под стрекочущий звук отлетающих ногтей и замечания Нико. И могу дать руку на отсечение — он бы точно уснул, если бы не я!***
Конечно, я пыталась бороться с этой привычкой. На одном из сеансов я пожаловалась врачу на эту бесконтрольную компульсию, но мне объяснили, что, когда стресса в моих буднях поубавится, эта зависимость сойдет постепенно на нет. Ерунда. Так говорят про всё: обжорство, игроманию, курение, счёт кирпичиков на брусчатке… Дай реабилитировавшемуся наркоману ложку и иглу — какова вероятность того, что он не найдет им применение в ближайшие сутки? Это также подло, как подсунуть тучной даме блюдо с пирожными и понадеяться на её порядочность. А если уж вселенная наделила меня руками, а затем ещё и припаяла своими вселенскими инструментами человекостроения к каждому пальцу по ноготку — я считаю это наглейшей провокацией с её стороны.***
После границы ландшафт резко меняется. Всем кажется, что Европа едина и однообразна, но разница в пару километров меняет местность, людей, кухню до неузнаваемости. Польские небеса встретили нас россыпью звёзд. Я удивлённо смотрела в окно на молочный ковёр и искренне удивлялась тому, что в родном городе я такого не вижу годами. Прагматичный Нико начал мне читать лекции об уровне промышленности в Польше, её шатком экономическом положении и миллионе других разных вещей, которые на самом деле не имели никакого отношения к красоте иссиня-чёрного полотна над нами. Возможно, прав был он: меньшая загазованность и загрязненность делают атмосферу более чистой и позволяют более чётко разглядеть далёкие небесные тела; а может быть, права была я — смена обстановки позволила нам увидеть то, что обычно мы цинично игнорируем, утопая в суматохе дней. Индустриальные районы и цепи магистралей сменились аграрными зонами. От переизбытка кислорода начинала болеть голова. Мы решили остановиться у обочины и дождаться утра; всё равно все заведения были закрыты. Свернув с тонкой дороги, мы пристроились к небольшим зарослям кустарника. Нико достал плед, опустил сиденья, и стоило мне лишь дотронуться щекой до автомобильной обивки, объятия сна сковали меня мгновенно.